молчание ягнят - Флешбеки - Ролевая Коты-Воители Знамение Звезд

молчание ягнят

Иней

Дата: Утро, 25-Июн-2019, 14:40 | Сообщение # 1

твое сердце — тень

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 973

1) Краткое описание событий (сюжет): Пожар умирает, и Медвежий первый, кто встречает его в звёздном племени
2) Место разворачивающихся событий: владения звёздного племени
3) Персонажи: Пожар и Медвежий
4) Время: около пяти лун назад
5) Название: молчание ягнят

Воробушек

Дата: Утро, 25-Июн-2019, 15:22 | Сообщение # 2

яркий костер,
сумрачная инквизиция

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1584

В груди было горячо, будто там пролили горячий воск, что теперь подсыхал безобразными корочками — смесь крови и ошметком расколовшегося сердца; смерть подкралась незаметно, откусив ему голову, выползло из темноты, как сотканная из нитей паутины змея, чей яд разнёсся по его телу январским холодом, застудив линию сердцебиения. Пожар перестал чувствовать, слышать, видеть — существовать, застыл на нулевой отметке, а потом двинулся дальше, в бесконечную вечность загробной жизни, теряя ощущение душкиного тепла, его шерсти, всё ещё мягкой, пахнущей закатами, ельником и его, медянкиной кровью, крупицы тепла вспыхнули глубоко внутри его сознания, последнее, что он запомнил перед тем, как провалиться в зыбкую сумеречную темноту — ощущение чужой груди под своей щекой и навсегда застывшее, полное дури и хмари сердце.

Пожар не думал, когда умирал, не чувствовал никакой тоски, он просто пропал в переулках жизни, как и должен был сделать, попытавшись угнаться за серой шерстью и лукавыми искрами чужих глаз; дыхание застыло, сбилось, утонуло во мраке, перед глазами вспыхнуло жидкое серебро, ослепив, содрав с него отпечатки крови, чужих и своих слёз, оголив болезненно натянутые нервы, оплетшие его лентами, шелковыми и скользкими, удушающими. Он задохнулся, боли не было, было то самое чувство, будто он родился ещё раз, в безумных муках, обглоданный, влажный, кристально-чистый.

Пахло звёздами: нотка пряностей, кристальная белизна, лунный свет и ночная прохлада. Пожар открыл глаза: лес впереди мерцал снежным инеем, был полупрозрачным, но живым, дышащим, идеальным, шелестящим хрустальными листьями на ветру. Под лапами стелилась короткая трава, вздымаясь иногда тонкими колосьями, густыми, сребристо-малахитовыми, воитель аккуратно ступил вперёд, мягкость мха оплела подушечки, зазвенела роса. Пожар был здесь лишний, пахнущий огнем, пеплом надежд и дурманом маков, которые он забрал следом за собой, за ним следовали болотные огни и кислинка ряски, колыхавшейся в полупрозрачной мутной воде.

Он ждал, замерев, чуть прикрыв глаза, будто пытался различить знакомую поступь; он придёт — всегда приходил. Жадный мальчик, забравший у него все: сердце, мечты, жизнь — сорвавший все маски, заставивший поклясться на крови, сплетшийся с ним нутром. Душка, который дразнил его и смотрел с огнём, в котором Пожар сгорел до пепла, впитавшегося в чужую шерсть; чужая ревность отпечаталась у него на щеке — царапины, укусы, больные слова, пропитанные ядом.

мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче
лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи

лань ` 8 лун ` сумрачный уц

Лилит

Дата: Утро, 25-Июн-2019, 15:49 | Сообщение # 3

ветер
у нас украл имена

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 301

Он рвет на себе шерсть, запинается о камни и в кровь раздирает когти.
Он видел.
Видел, как Пожар попал в это проклятое место. Место, где время не знает границ и течет вечность.

Душка сильнее отталкивается от земли, ускоряется до своих максимумов, и кровь внутри бурлит адским пламенем, обжигает кожу изнутри. И он не знает, то ли жизнь после смерти дарует тебе безграничные возможности, то ли ярость стала его суперспособностью и заменила ему топливо. В Звездном племени безветренно и тепло, но Медвежьего лихорадило и буквально сносило с лап.

Он замечает впереди знакомый силуэт, и в чужой шерсти неестественно переливаются блеском звезды.

— они тебе не идут, придурок.

Медведушка вытягивает передние лапы и прыгает.
Сбивает с лап новоиспеченного, летит вместе с ним по земле и подминает под себя.

— ты кусок идиота! — Душка рычит и едва сдерживается, чтобы не перейти на истеричный крик. Он вонзает свои когти в блестящую шерсть, кусает свои губы до крови и хочет врезать Пожару посильнее. — у тебя была жизнь! ты хоть понимаешь, на что ты ее променял? понимаешь?

И продолжает рычать, впиваясь в радужку чужих глаз.
В глазах Душки безысходность, печаль и такая невыносимая тоска, которую невозможно описать одними словами. Его тоска каждый день выламывала ему кости и заставляла от боли стискивать сильнее зубы. Его тоска сточила об него все свои клыки, а спина метаморфозно покрылась шрамами.

А Пожар был мертв.
Душка ненавидел себя. Это все из-за него.
Если бы он не убил себя.... Если бы они не дали клятву на крови... Если бы они не подружились.

ветер срывает с меня одежду
я теперь легче цветочной пыльцы

.................колдунья • 0 лун • анкета

Воробушек

Дата: Утро, 25-Июн-2019, 16:34 | Сообщение # 4

яркий костер,
сумрачная инквизиция

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1584

Боль толкается под ребра, когда он поворачивается, потому что буквально чувствует, а не видит, что тот, кого он ждал, появился рядом, сверкнул зеленью глаз и серебром шерсти, где звёзды путались и мерцали глухими отголосками; его ядовитый, полный сумасшествия мальчик вернулся, сверкнул оскаленными тонкими клыками и сбил с лап. Пожар не сопротивляется — какой он Пожар? все тот же мальчишка, вредный Медянка, — позволяя вдавить себя в землю, нависнуть, впиться когтями в кожу до боли, которую он не должен был уже ощущать, но чувствовал, впитывал и наслаждался, потому что она была знакомой и нужной. Душка — мелькает в голове, наполненное ненавистью, горячей болью и злобой; ему тоже хочется вдавить лапы в чужое горло, сжав гортань пальцами.

В чужих глазах лихорадочный блеск, отголоски боли, раздирающей десны, кровь топит рот, вяжет на языке; Пожар утопает спиной в прохладной траве, теряет звёзды на хребте, раскрошенные ударом о землю, осыпавшиеся осколками, что теперь оставляли фантомные борозды.
— Ты кусок идиота! — как знакомо, Пожар и не ожидал ничего другого, как раз все было так, как должно быть всегда: боль, горячее счастье, желание разбить чужую голову о близлежащий камень — он все ещё не сопротивляется, хотя знает, что может поменять позиции, оказаться сверху, вцепиться зубами в подбородок. Чужое рычание волной разбивается о его грудь, и юноша мягко и почти незаметно улыбается, — у тебя была жизнь! Ты хоть понимаешь, на что ты ее променял? Понимаешь?

В чужих глазах крошится безысходность, глухая звериная тоска, колючая боль, Душка выглядит забитым собственными монстрами ребёнком, который рвет в руках мягкие игрушки, вытаскивает клочья ваты, разбрасывает вокруг себя, с треском лопаются нити и стучат по полу пуговицы-глаза. Пожар вскидывается вперёд, цепляется за чужую шею, прижимаясь всем телом, зарывается носом в лохматую щеку, вдыхая запах так глубоко, что становится почти больно, жмурит глаза, полыхающие закатным пламенем даже здесь, после смерти. От Медвежьего пахнет как при жизни, только без сладковатого запаха смерти, который вытравил морозный ветер звёзд; Пожар за-ды-ха-ет-ся, и его мертвое сердце, оставшееся где о там, на земле, выламывает рёбра.

На что он поменял свою жизнь? Свои желания, цели, мечты, то, что толкало его переламывать свое нутро раз за разом, чтобы идти вперёд и не останавливаться ни на шаг — и в противовес Душка, пахнущий свободой и затхлой печалью, потраченной жизнью. Пожар не знает, почему он пошел за ним следом, не смог отпустить, не смог остаться, хотя у него было все: будущее, семья, любовь всей его жизни — оставил свое тело, пробился к звёздам, вдохнул отраву.

Лапы крепко обнимают дрожащее тело, а язык проходится в успокаивающем жесте по щеке.
— На тебя, — его перемалывает, корчит, Пожар будто не говорит это вслух, лишь шевелит губами.

У тебя тоже была, Душка, и что ты натворил?

В смерти сумрачного — его вина, хотя бы часть, будто это он потерял Душку, выпустил из некрепко сжатого капкана пальцев чужую ладонь, позволив потеряться в густых туманах. И мазок кровавых горьких ягод, и карамель смерти, и застывший хрусталь глаз — все разорвало нутро Пожара, разрушило его изнутри, и сейчас он, чувствуя под лапами знакомую шерсть шрамов и непослушную шерсть, будто собрал себя заново, начав дышать по-настоящему.

Нужна ли ему была жизнь без кислорода?

Лилит

Дата: Утро, 25-Июн-2019, 19:15 | Сообщение # 5

ветер
у нас украл имена

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 301

У Пожара в глазах ни единой капли сожаления, и Медведушку от этого открытия трясет.

Медянка всегда казался безразличным и холодным к происходящему. Даже в самой пылкой страсти и ярости, когда они откусывали друг другу уши и лапы, когда они делали друг другу больно словами и поступками, когда им так хотелось сильнее вонзить в мягкую плоть когти, даже в эти моменты Медянка казался невовлеченным в процесс, словно ему было все равно. И Душку злит тот факт, что от чувств задыхается здесь он один. Его мягко потрясывает от накатывающей истерики, и лапы судорожно сжимают плечи Пожара.

Друг поддается вперед. Медведушка неосознанно делает тот же порыв и чувствует, как тепло — его или Медянки? — распространяется по всему телу. Медвежий с головой погружается в чужую нежность и впервые в жизни не боится сопротивляться. Ему просто уже нечего бояться — всё самое худшее, что с ними могло произойти, уже случилось.

С треском лопается Медведушка и расходится по швам. И всё дерьмо, которое тянулось за ним даже после смерти, одним моментом исчезает. Душка сильнее вжимается в родную шерсть, носом трется о шею и пытается спрятать постыдный факт — он беззвучно плачет. И сил нет на язвительность и саркастичность, которые так были свойственны их молодости. Сил хватает только на

— я тебя так... — он делает долгую паузу, пытаясь не всхлипнуть не в тему.

на языке вертится медово-приятное слово,
которое обжигает небо и хочет вырваться наружу,
но Медведушка его сглатывает и верит, что так будет лучше даже сейчас, в момент, когда терять попросту нечего.

— ненавижу.

И любовь жгуче обжигает его вены.
Пожар — худшее, что случалось с этим глупым мальчишкой, у которого продувная дыра в голове и вместо мозгов сквозняк. А любовь к нему — то, что его убивает. И в животе не бабочки, а пепел.

Нежность, в которой они оба тонут, шипами вонзается в кожу и ядовитостью растекается по жилам. Они погибнут в лапах друг друга и задохнутся в звездной прохладе. И Медянке совсем не стыдно, что он своей близостью сейчас ломает всю ~~недо~~жизнь Душке. И тот еле-еле подбирает свои сопли.

ветер срывает с меня одежду
я теперь легче цветочной пыльцы

.................колдунья • 0 лун • анкета

Воробушек

Дата: Утро, 25-Июн-2019, 22:34 | Сообщение # 6

яркий костер,
сумрачная инквизиция

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1584

Душка расслабляется и падает на него сверху, придавливая, Пожар лишь плотнее прижимает его за лопатки, до боли сжимая веки — фиолетовые пятна расплываются и разрастаются. Ощущение приятной тяжести, столь знакомого, идеального для него тепла, которое проникает внутрь и ласково курлычет в клетке рёбер, кутая сердце в мягкий кокон, разгоняя кипящую кровь по хрупким венам; и Медянке почти больно от того, как крепкая рука сжимает в кулак его внутренности, разрывает острым клыками, пережёвывает и выплёвывает к чужим лапам. Смотри, твоя работа, — надавливая ладонями на голову, заставляя почтительно преклониться. Ребенок внутри него хнычет и просит защитить, укрыть от эмоциональной ломки, которую за собой тащит Медвежий, но юноша лишь вытягивает шею, позволяя зарыться в нежную шерсть холодным влажным носом, пряча слёзы и неровное дыхание, он все равно все чувствует, все знает, и сам тоже неровными гроздьями хватает воздух, почти захлебываясь им.

Душно и холодно одновременно, Пожар слишком хорошо притворяется, слишком качественно отрицает то, что начинало в нем прорастать, как только скверный, дурной мальчик начал открываться совсем с другой стороны. Лапы скользят по чужой спине, путаясь в шерсти пальцами, чувствуя горячую кожу, будто они оба ещё живы и лежат в родном ельнике, как много лун назад, утопая в мягко ступающей осени, упав после головокружительного заката, и пахнет все также: хвоей, влажной землёй, и Душкой.

Прохладные капли скатываются по чужим щекам и впитываются в темную медь шерсти; Пожар зарывается носом в пух шерсти у корня уха, вдыхая жадно и осторожно, чтобы не потревожить. Под лапами тихо вздрагивают плечи, укрытые крупной, редкой дрожью, дыхание Медвежьего сбивается; тот плачет совсем тихо и незаметно, и, если бы Медянка не знал так хорошо все его жесты и манеры поведения, то ни за что бы не догадался, что эти короткие заминки не от нехватки воздуха из-за злости и ярости, а от душащих слёз.
— Я тебя так... — нежно и трепетно, так, как Душка никогда не говорил, колко и дико — ничего, что рвало бы в клочья.

И это выдирает из горла Медянки густой вздох, опаляя дыханием чужое ухо, мальчишка застывает тенью в чужих объятиях. Он одновременно и боялся услышать это признание, скованный любовью к Змеистой, и желал больше всего, разрываемый на части. И что выбирает Пожар? Тесные объятия, соленые слезы, боль и горячее топленое ощущение в груди, а не нежность и преданность Змейки, тонкую земную любовь к своей принцессе и детям. Пожар выбирает Душку, сейчас очищенного его собственными объятиями, избитого, выжженного, всегда скалящего зубы, сходящего с ума по несбыточному, и Медянке жаль, что все получается именно так, что он не может отдать свое сердце.

потому что оно уже отдано
подарено давно и безвозвратно — не ему

— Ненавижу, — медово и сладко, опять фальш, опять подделка; Пожар вдруг цепляется за чужие плечи, впивается когтями, проходясь носом по уху, по щеке, путаясь в запахе соли и огорчения.

Он лапами скользит по чужим щекам, отнимая серую голову от своего плеча, чтобы вжаться лбом в лоб, столкнуться взглядами — малахитовое серебро и жаркое пламя ночного костра. Пожар рыщет зрачками по чужим глазам, не давая опять спрятаться, вскрывая Душку скальпелем, безжалостно и осознанно; внутри все трепещет пущенной стрелой, губы пересыхают, глаза горящие и влажные, отражающие неверие и жалкий страх, будто все это — мираж.

Он склоняет голову, будто находя подтверждение своим мыслям, а после скользит чуть выше, опалив шепотом ушную раковину:
— Я зна-ю, — четко, слаженно, скользяще; внутри все сжимает и крутит, голос становится сиплым и каким-то совсем надломленным, пауза тянется пунктирной линией. Воздух вокруг них стынет до прозрачного льда, — я тоже.

он может подарить разве что свою душу, забрав у Душки вдвое больше

Оплетает лапами, пряча болезненно опухшие глаза, а от собственной недо-лжи, недо-правды сводит горло, царапает внутри, хотя он уверен, что огромный горячий шар внутри — его больная, дурная любовь к Душке. Отличающаяся от любви к Змеистой, более грязная, более острая, колотая рана, опухшая и кровящая, приносящая лишь боль и страдания им обоим; вжимает морду в чужое плечо, позволяя и себе спрятаться, опустить до слабости — до незримого пустого дна. Можно ли вообще назвать что-то такое любовью? Круговерть чувств, приправа из боли и слёз, омывающая их тела, острые пасти степных волков — их чувства, их любовь.

грязь-грязь-грязь, хмарь; Пожар не достоин чужой любви, жадный, больной, он ведь всегда был таким. Мальчишка задыхается, вжимаясь всем телом в чужое, пытаясь утонуть в тепле и собственном счастье, перемешанном с горьким отголоском прошлой жизни.

Пожар прижимается к чужой шерсти, дышит чужим запахом, живёт чужим теплом, слышит только сердцебиение и дыхание лежащего рядом, неровное, рваное; он предан-предан-предан
собой-
-душке.

Лилит

Дата: Полдень, 26-Июн-2019, 20:21 | Сообщение # 7

ветер
у нас украл имена

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 301

Каждое новое прикосновение обжигает адским пламенем, и его затуманенное болью сознание неслышно и тихо шепчет
ещё,
пожалуйста

Таких, как Душку не любят. Ими восхищаются, перед ними пресмыкаются, падают ниц и просят покровительства, но любить — это чересчур сильное чувство, никак с ними не ассоциирующееся. Такие, как Душка, своей самоуверенностью покоряют, они кажутся недосягаемыми, сравнимыми со звездами, и к ним тянутся кажется чем-то естественным, то, что требует природа любого. С такими, как Душка, кажется, что ты под защитой и что никто и ничто не смеет тебя тронуть, но

мы все ошибаемся.
и, взглянув на Душку, я бы сама перепутала чистые звёзды с грязью.

Душка не тот, кто защищает от проблем, он тот, кто их создает. Он и риск идут нога в ногу и раз в день устраивают между собой гонки — проверить себя на прочность, так сказать.

Но разве Пожар, вжимаясь в звездную, морозящую шерсть, утыкаясь в шею суициднику, прислоняясь своим сердцем к пустой грудине Медведушки, не знает этого? Так, почему он продолжает бежать за пустоголовым мальчишкой? Почему обрубает себе будущее только ради мгновений, которые не стоят ни гроша?

Когда Душку отстраняют, — насильно, жестоко — он даже не боится показать покрасневшие глаза. Встретившись с чужим взглядом, который обжигает ядовитым теплом и обманчиво к себе тянет, как мотылька на лампу, Медведушка ухмыляется. Самодовольно, саркастично и вуалью насмешки прикрывает оголенные в свете откровения чувства. Он так делал всегда. Это скорее привычка.

Пожар лишь чуть-чуть изменился. Повзрослел, возмужал, обрел с м ы с л.

так, почему ты все еще здесь?

Шепот раскаленным металлом обжигает уши, и Медвежий глухо смеется.
Ну, конечно, ты меня ненавидишь, конечно, милый.
И в себя лишь крепче вжимает.

— неужели оно — ты и я — того стоит?

Он спрашивает, но ответ и сам знает. Стоит. Тысячу раз стоит.
Переломать самого себя лично, избить себя аллегориями и иллюзиями, вырвать самолично себе сердце — всё это того стоит.
И они друг друга тоже стоят.

Мальчишки без будущего совсем, без настоящего, но зато с общим прошлым, в котором не хватает даже шести чувств, чтобы в полной мере ощутить всю прелесть их молодости.

Их молодость пропитана терпким алкогольным вкусом хвои, орошена яркими кровавыми красками закатов и рассветов, проведенным рядом, плечо к плечу. В ней яростный, истеричный смех, дробящее кости рычание, глупые, присущие неопытным мальцам шутки и, конечно, клятва. Клятва, которая стала фундаментом их преданности. Там слишком много боли, ревности и зависти, но никакого предательства.

И сейчас они вместе станцуют на обломках собственного олимпа.

— ты должен был остаться там. — упрекает. — ради себя, ради меня и ради наших детей.

Он был уверен, что дети нуждались в Медянке сильнее, чем он мог даже предполагать. Отец — это стержень любого ребенка. Это тот, благодаря которому мы становимся сильнее, умнее и хитрее. И в Медянке нуждались дети Душки. Эта святая троица никогда не узнает, что значит — быть любимыми отцом.

— ради нее, наконец. — змейка.

Медведь всегда знал, что Пожар еще давно подарил ей свое сердце. Но Душке и не нужно было его сердце. Ему было достаточно иметь его всего, владеть им и чувствовать его рядом. Как друга, как брата, как соплеменника.
И Душка всегда знал, что сам отдать свое сердце не сможет. У него его попросту не было.

ветер срывает с меня одежду
я теперь легче цветочной пыльцы

.................колдунья • 0 лун • анкета

Воробушек

Дата: Полдень, 26-Июн-2019, 22:03 | Сообщение # 8

яркий костер,
сумрачная инквизиция

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1584

Знает — отражением в его глазах; знает, что Душка тоже знает, знает, что это всегда стоило всего того, что он делал, знает, что это больше, чем отдать сердце, больше, чем забрать. Колючее и кислотное, разъедающее кожу, лишь коснешься, язвительным кислым оседая на языке, как погань послевкусия, оно, без всяких сомнений, стоило всего; Душка — кость, застрявшая в горле, путанная поросль сорняков, усыпанных бледно-желтыми цветками, от которых хорошо бы избавиться, пока не захватило, не задушило ростки чистого дыхания, без дурмана обмана, без ожогов и пламенеющих углей.

Но разве Пожар мог когда-нибудь? Хотел? Отпустить значило потерять, а он всегда был жаден до того, что принадлежало ему, потому и оставался рядом, умываясь чужой не-любовью, просыпаясь от знакомого до последних ниток запаха и резковатого надменного голоса; обманулся, сглупил, попал в капкан, из которого, если вырываться, то оставлять оторванные куски мяса и брызги крови.
— Стоит ли? — сбои, наваждения, ломка до новой дозы — ничто не стоило такого, наркотического до зависимости, от которого и помереть недолго, растеряв все свои идеалы в погоне за волной шипучего недо-счастья. — Может быть.

Вот только, попав в лабиринт ловушки, из которой не было никакого выхода, Пожар уже не мог отступить назад — удавка затянулась на горле, перекрыв дыхание.

Морок, обман — это их ты и я, которые были только в их головах, незапятнанные и чистые.

Он откидывается назад, растягиваясь под Душкой обманчиво-беззащитно, смотря глаза в глаза: холод сковывает тело — ледяной ожог, отражение того, что бушует внутри. Как он его ненавидел за все: издёвки, неполноценность, хворь, что поселилась в фарфоровой клетке рёбер.
— Ты должен был остаться там, — бросается вперёд, щёлкая зубами у чужого носа, но не позволяя отстраниться, в глазах — отражение адовых кострищ, застывших кинопленкой. — ...

Впиться бы клыками в нежную кожу шеи, похрустеть позвонками, сжимая твёрже и туже челюсти, это звериное желание чужой крови, лишь бы перекрыть кристальную боль внутри, не находит отражения, лишь перекашивая красивые черты.

— Обвиняешь? — тянется выше, почти впечатывая слова в чужие губы, у него нет сил, чтобы удерживать, все уходят на то, чтобы опустить голос до внятного шёпота, что теперь снежным инеем покрывает чужие щеки, — А ведь во всем виноват только ты.

То, что их дети остались без отцов, почти сироты, лишенные части любви и внимания; Пожар не выплёвывает оскорблением или упрёком, лишь холодит воздух вокруг.

Знал ли Душка, насколько сильно ударили по грудине рассыпанные смерть-ягоды под лапами? Или его никогда не волновало что-то другое, кроме собственных тараканов. Пожар знает, что он не стал исключением из чужой грязной натуры, и от этого было даже немного обидно, по-детски и искренне.

Пожар ложится на траву, выглядя скорее уставшим, чем злым, соскальзывает на щеку лапой, ласково прижимая подушечку, где вырезанный от клятвы шрам выделялся тонкой полосой.
— Какой же ты дурак, — облизывает губы и отводит глаза, не уверенный, что, смотря в чужую морду, не дрогнет, приговаривая в чем-то жестокое: — неужели ты думаешь, что, если бы я контролировал подобное, я бы пошел за тобой?

Медянка боится:
он не знает,
что бы он делал при другом раскладе.

Лилит

Дата: Сумерки, 17-Авг-2019, 12:12 | Сообщение # 9

ветер
у нас украл имена

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 301

Убить себя и переложить ответственность за это на другого — самый идиотский поступок, который Медвежий мог сделать. Он плюнул в лицо своим родным и друзьям, он буквально обгадил их своими же страхами и оставил внутри каждого родного червячка, который каждый день копошился в чужом нутре и заставлял чувствовать вину.

самоубийство — это личное,
самоубийство — выставлять на показ вывернутого себя наизнанку.

И пожалуйста, не перекладывай вину за это на других. Не заставляй их чувствовать себя ответственными за то дерьмо, с которым ты не можешь или не хочешь справляться. Они не просили тебя топить их в твоих сомнениях и ужасах. Ты просишь помощи, но по сути перекрываешь им доступ к кислороду.

Ты их у б и в а е ш ь.
Прекрати.

— расскажи мне, ты видел моих детей? — он не чувствует по ним тоски, он не чувствует к ним даже гребаной любви, но он искренне хочет услышать «да» и, конечно, вскользь брошенное «у них все прекрасно». Едва ощутимое, но что сможет на секунду его обнять и успокоить.

Он не отец. Он не друг и не сын.
Он совершил ошибки в той жизни, и эти ошибки тянутся за ним хвостом даже после смерти. В виде мертвого друга напротив.

Медведушка не может поверить своим глазам, своим ощущениям и тянется к чужой щеке опять. Соприкасается своей кожей с чужой, чтобы ощутить фантомное тепло от тела. Их шерстинки пересекаются, запутываются друг в друге и сплетаются в один цвет. Медвежий нежностью глубоко и поверхностно, так, чтобы ощутимо больно было в районе потерянного сердца. Ну, в случае Медянки, добровольно отданного госпоже Змейке.

Он сейчас ненавидел себя и больше всего друга, который одним вдохом поднимал ворох воспоминаний на поверхность и будоражил Медведя. Так, чтобы он сейчас чувствовал себя глупым оруженосцем, испытывал щекочущий живот страх быть пойманным Бушующим и настроение погрубить своей лучшей подружке - Змейке.

ветер срывает с меня одежду
я теперь легче цветочной пыльцы

.................колдунья • 0 лун • анкета

Воробушек

Дата: Ночь, 18-Авг-2019, 12:57 | Сообщение # 10

яркий костер,
сумрачная инквизиция

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1584

Он сам не понимает, когда злость оборачивается щемящей нежностью, которой он не позволяет выйти дальше собственных зрачков. Закрывает глаза — ослепни, не смотри, вырви глазные яблоки и раздави, чтобы чувствовать такую же обливающую кислотой боль, что разрастается у него в груди. Пожар любил своих детей, маленьких, очаровательных, совсем незнакомых ему, ему было жаль — как жаль себя в таком же возрасте, и мальчишка внутри него уже знал, что на одном из них, кипельно-белом, это оставит грязный отпечаток перемолотых внутренностей.

Их шерсть путается — пепел и угасающее пламя, Пожар задумчиво смотрит в чужую морду, в чужих глазах нет отражения той беспросветной бездны, что поселилась там раньше. Или Душка научился прятать всё в себе настолько хорошо, что рыжий Медянка теперь не мог распутать нити чужих мыслей.
— Видел, — отвечает сначала коротко, проглатывая застоявшуюся во рту горечь, почему-то отдающую привкусом крови — соль и металл.

Вспоминает совсем маленькую Овечку, светлое облачко, испуганный взгляд, и ему хочется вдруг зарыться лицом в серую шерсть, пропахшую звёздной свободой, лишь бы не вспоминать то, как перекрутило внутренности, когда он рассказывал. Искал, ждал — слепящая боль обосновалась в затылке, прокатилась по черепной коробке громким звоном и растеклась внутри неясной серой жижой, отравляющей организм.

— Всех троих видел, — сжимает губы, — и говорил, — поднимает голову, вгоняя тонкие иглы глаз под чужие веки, — с Овечкой, — задушенно курлычет, щуря глаза, а внутри всё тянет. Приближает лицо совсем близко к чужому и шепчет, обжигая кожу, проникая под кожу, обосновываясь там трупным ядом, который убьет: — на вопрос, где отец, она ответила кто.

Береги себя, Овечка.
Он надеялся, что она помнит о том, что он успел ей сказать перед тем, как раствориться во времени, как и её отец.