Дупло глашатая - Игровые темы - Ролевая Коты-Воители Знамение Звезд

Дупло глашатая

Сверкающая_Лапка

Дата: Полдень, 23-Окт-2013, 20:16 | Сообщение # 1

но крови хотят мечи

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1710

Описание © Марево

Дупло глашатая находится в том же поваленном дереве, что и дупло предводителя, правда оно несколько выше предыдущего. А вот добраться в него даже несколько легче, чем в первое: прямо от дупла к земле идет толстая ветвь, которая и служит своеобразным спуском или подъемом. Вход в дупло глашатая широкое, не такое мелкое и узкое, как у дупла предводителя. А вот внутри оно менее просторное, хотя одному коту вполне хватает. На полу пещерки всегда есть подстилка из чистого мха, которую регулярно чистят оруженосцы. Благодаря более широкому проходу, в этом дупле светлее, нежели в дупле предводителя, в которое, кстати, есть окно, прикрытое куском коры. Само по себе оно небольшое, пролезет только голова, но если сунуть туда котенка, тот вполне сможет оказаться в соседнем дупле. С потолка свисают косточки и перья разных птиц, подвешенных на травиночки или обрывки ленточек.

подстилки обновлены 30.09.2018

[bgcolor=#e2e3c5]Отсюда можно перейти в:
Главная поляна
Дупло предводителя[/bgcolor]

Кромешник

Дата: Утро, 10-Окт-2017, 00:24 | Сообщение # 586

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

Кромешнику не нужно переводить взгляд на вход, чтобы определить, кто следующим вошел в дупло: Лютоволка он узнает по особой поступи, по запаху, принесенному порывом холодного ветра, и потому позволяет себе все так же лежать, не тратя силы на ненужные жесты. Их и так почти не осталось, а голова безбожно гудит, будто лежачее положение уже успело стать чем-то противоестественным, пустой желудок болезненно сжимается, а мышцы отзываются тянущей, ноющей болью.
Он просто вничто.

Успевает скользнуть взглядом вниз, наблюдая за уже приблизившимся соплеменником — и замереть.
С острых плеч, белоснежной шерсти изящно соскальзывает, тихо шурша, серо-зеленый лоскут теплой ткани.
О, нет.

Черные искры грачей рассекали чистое мартовское небо, вешний жаркий лед обжигал подушечки лап, в воздухе пахло талым снегом и оттаивающей парной землей.
Ловкие движения лап, взмах цветной ткани мелькает перед лицом, точно крыло неизвестной птицы, и на плечи и шею ложится что-то мягкое.
— Тебе идет.
Серое, как его шерсть, темно-изумрудное, как глаза. Безделушка двуногих, от которой пахло ненавистным городом, стала чем-то бо́льшим, чем бессмысленный аксессуар.
— Пусть это согреет тебя во время дозора.

— Привет.
— Мхм, — невнятно отзывается опричник из-под шарфа, не убирая его с лица, только положив лапы поверх потрепанной временем ткани и аккуратно, трепетно сжав чуть выпущенными когтями. В груди давит, горло сжимает горький ком, который невозможно сглотнуть, и глаза отвратительно щиплет.

Хочется расплакаться, как маленькому котенку. Так, честно и громко, как Кромешник плакал в детстве, завывая и глотая жаркие слезы, сопли и слюни, закидывая голову вверх, яростно молотя лапами по полу.
Потому что ему кажется, что шарф все еще пахнет Тисом.
Потому что до невозможности, до разрывающихся внутри вселенных хочется, чтобы он сейчас был рядом.
Потому что Кромешник на самом деле совсем не понимает, что происходит. Он только чувствует, как что-то разъедает его самого и племя, как сквозь пальцы, словно песок, утекает что-то важное. Как он, хотя и хочет показать обратное, совсем не может это контролировать.
Он не был рожден править. Тис — единственный лидер. Что происходит?
Когда ты вернешься?
Это все глупая шутка этой несмешной, больной, воспаленной жизни.
Возвращайся скорее домой.

Опричник протяжно, шумно выдыхает в шарф, наконец стягивая его с лица, переворачиваясь на живот, подминая ткань под себя и вытягивая лапы вперед, чуть прогибаясь в спине — еще бы немного, и там что-нибудь старчески хрустнуло бы.
Кромешник, тебе все еще двадцать, если что.
Он опускает взгляд на Лютоволка, разглядывая забавные пятнышки-точечки под глазами. Отметины на щеках. Свежий шрам — слева, и старый — справа. Знакомое, изученное до мельчайших деталей лицо успокаивает — Кромешник улыбается ему слабо, устало, но искренне.

— Спасибо, что принес.. это, — как это называется, опричник на самом деле понятия не имеет — для него это Подарок Тиса. Даже стыдно, что он сам раньше не додумался забрать его наконец из воинской, но... В этом водовороте событий простительно что-то подзабыть, — Не спится?

Кромешник протягивает лапу и слегка касается чужой щеки, вглядываясь в усталые тени, пролегшие в тонких чертах, отмечая, что Лютоволк совсем не выглядит отдохнувшим — впрочем, навряд ли после всего произошедшего поможет даже сон.
Наверно, опричник тоже не смог бы уснуть один. В прошлый раз, перед тем, как они с Темнозвёздом выясняли отношения, сумрачному спалось настолько ужасно, что лучше бы вовсе не спалось.
Без теплого бока рядом — неправильно, непривычно, пусто.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: Утро, 10-Окт-2017, 02:03 | Сообщение # 587

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

─ Мхм, ─ исчерпывающий ответ. Не отрываясь от просмотра потолка, покрытого сеткой древних трещин, лежа спиной на мягкой свежей подстилке, он все равно косится взглядом на Кромешника, лежащего в практически идентичной позе рядом ─ только с шарфом на лице. Невозможно не коситься, потому что не часто удается увидеть глашатая таким… уязвимым, открытым, до странности ранимым? Кромешник трепетно сжимает когтями мягкую серо-зеленую ткань, она удачно скрывает колдовские малахитовые глаза, поэтому можно рассматривать его, сколько влезет. Чем он и занимается: взгляд скользит по острому плечу, изящным кистям лап ─ Лютоволк старается не ежиться от чего-то теплого и мягкого, разливающегося внутри от наблюдения за ним, и в то же время хочется грубо сдернуть ткань с чужого лица. Он неосознанно сжимает зубы.

За стенами палатки туманный серый рассвет медленно перетекает в такое же туманное серое утро, здесь же по-прежнему царит легкий полумрак ─ ничего общего с душной тьмой воинской, что размывает границы между явью и сном, жадно окутывая со всех сторон.

Когда Кромешник наконец отнимает ткань от лица и переворачивается на живот, Лютоволк смотрит в потолок ─ и только. Мысленно теряясь от попытки классифицировать чувство, возникшее внутри от взгляда глашатая ─ у него-то нет шарфа, за которым можно удобно спрятаться.

Зато есть потолок, на который можно щуриться.

Игнорировать чужое внимание за последнюю луну он научился виртуозно, но все равно хочется потереть лапами горячие щеки, шрамы на которых словно дергает фантомной болью, когда он ловит отблеск чужой улыбки ─ искренней, усталой. С каких пор все это началось?

— Спасибо, что принес.. это, — Лютоволк слабо дергает плечом — не стоит, мол. Он не знает, какие воспоминания связываю Кромешника с этой вещью, и даже близко не представляет, зачем вообще забрал ее из воинской и отнес сюда — спонтанный, необдуманный порыв. Еще и нес так бережно, не желая запачкать, тфу, аж противно на секунду становится — и от себя, и от опричника, и от шарфа в придачу. Особенно от шарфа. — Не спится?

Проницательности глашатаю как всегда не занимать. Воитель слегка вздрагивает от неожиданного прикосновения к щеке, совсем слабого, но кожа все равно горит.

─ Муть какая-то видится, ─ морщится он, перехватывая чужую лапу и несильно сжимая. Немножко повертев ее перед самым носом, разглядывая, как диковинную игрушку, он впрочем быстро потерял интерес и вернул хозяину ─ отпихнул, перекатившись набок и очутившись к Кромешнику спиной… понимая это, он однако не беспокоился от слова совсем, подтягивая лапы к груди, попутно цепляясь когтями за подстилку ─ от дурацкой привычной необходимости что-то обнимать в положении лежа он все никак не избавится. ─ А ты не хочешь отдохнуть? Мой бок в твоем распоряжении.

И усмехается, добавив в голос щепотку смешливой дерзости.

А у самого глаза слипаются.

Милочка

Дата: Утро, 10-Окт-2017, 04:49 | Сообщение # 588

тянутся, плавятся
карамельные тени

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 370

Милка стояла, повёрнутая головой к Кромешнику, как тут проснулась Лапка. Она быстро кивнула ученице, приветствуя её, и в этот же момент заговорил глашатай. Он звучал очень уставшим и измотанным, что даже Милочке стало стыдно, за то что она его достаёт.

- Выберешь себе самую маленькую дичь.

- Я и не надеялась на большее.

Игрушка хотела сказать "спасибо", но лишь улыбнулась ему так, чтобы это заметил только Кромешник и кивнула. Она не знала, можно ли так поступать и не прилетит ли тебе по подбородку крепкая лапа. Девочка понадеялась, что хотя бы Кромешник не будет вести себя неадекватно. Вообще, Милка считала Кромешника высшим авторитетом, даже выше Темнозвёзда, наверное. Ведь именно он разрешил ей остаться здесь. Хотя, пока ещё не разрешил, он выскажет своё решение после испытательного боя. И Игрушка надеялась, что справится. Ей бы потренироваться, хотя бы немного. Вот тогда она будет спокойна. спокойна. А сейчас ей страшно. Она ведь совсем ничего не умеет.

Милочка кивнула входящему в дупло коту. Она так и не узнала, как его зовут. Что-то там с волком. Не сильно важно. Сейчас главное убрать старый мох и немного поесть, а дальше как дело пойдёт. Может кто захочет поболтать. Очень маловероятно. Здесь никто не захочет со мной общаться.

Тихонько вздохнув, девочка чуть толкнула лапой комок старого мха и потопала на поляну, прямо за ним.

- Главная поляна -

Светляшка • Сумрачная грязнокровка

Кромешник

Дата: Утро, 10-Окт-2017, 23:30 | Сообщение # 589

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

Лютоволк перехватывает его лапу и внимательно осматривает: Кромешник не сопротивляется, позволяя ее вертеть и так и сяк, не отрывая взгляда от чужого лица, лишь на мгновение задерживаясь на едва заметных рубцах на темной подушечке — от кровавых клятв, приносимых у дерева объявлений оруженосцам, и однажды — на маковой полянке, рыжеухому воителю. Я хотел бы быть твоей семьей. Что-то болезненно тянет в груди, когда сумрачный вспоминает печальный и охмеленный взгляд Лютоволка в тот день, его тихие сллва, слетающие с открытой нараспашку, беззащитно обнаженной души. Интересно, о чем они потом говорили со Змееустом?

..У меня не было ничего ─ лишь отголоски. И сейчас ничего не осталось. Я не хотел возвращаться.

Только сейчас, когда его слова эхом отдаются в голове, измученной болью и усталостью, Кромешник чувствует боль — и свое бессилие. Наверно, там, в тайге, он уже сказал всё, что мог: ты нужен мне, не уходи. И все равно — разве этого будет достаточно, чтобы вырвать из жгучих янтарных глаз эту невразимую, тайную, древнюю печаль? Опричник хотел бы, но... Он не может его спасти. И себя тоже — не может. Всё тает.

— Выбор есть всегда.
— Нельзя ставить перед выбором, которого нет.

Он все-таки был прав: разве был у кого-нибудь из них выбор? Равноправный, не иллюзорный, настоящий выбор?

Соплеменник отворачивается, переворачиваясь на другой бок, и сумрачному остается рассматривать худую спину и сведенные острые лопатки. Крыльев там действительно никогда не было — красивая, но бессмысленная сказка, которую опричник выдумал сам, насмотревшись на таинственные образы на стенах заброшенной церкви. Какие глупости. Но ему, все-таки... они бы очень подошли.

— А ты не хочешь отдохнуть? Мой бок в твоем распоряжении.

Кромешник почти ловит очередной флешбек — нечто подобное он сказал Тису, когда дупло едва стало его новой обителью — но прогоняет воспоминания, сглатывая вязкую слюну, царапающую горло. В висках больно стучит кровь, но опричник вновь как-то ломано улыбается, касаясь подушечкой белоснежной спины.
Всегда он так — выворачивается и отворачивается, упрямо выскальзывает и отрывает взгляд, но все равно позволяет ему больше, чем остальным. Кромешник и сам не понимает, как у него получилось приручить дикого звереныша, когда-то готового вцепиться в горло каждому, кто неправильно на него посмотрит или коснется. Сумрачный помнит, как на ночи, в которую Гроза, Тени и Ветер собрались вместе, Волчонок рычал и скалился на незнакомцев. Помнит, как звереныш впервые сам подался на его прикосновение — у пенька, как ласковый щенок, подставил макушку под когтистую лапу, которая готова была ударить по медным ушам за непослушание. И потом, на обрыве, всего на мгновение, но прижался боком — и морозный, ментоловый рассвет распускался на горизонте.

— Только бок? — у него уже нет сил шутить, но внутренний бесенок берет верх, и Кромешник все-таки игриво ухмыляется, хрипловато выдыхая приглушенные слова — и придвигается вплотную со спины, обвивая соплеменника лапами, как цепкий хмель, утыкаясь лицом в мягкую шерсть на затылке. Такой теплый. У опричника тоже сонно слипаются глаза, и он щурится, разглядывая медные уши — и вдруг тянется вперед, обнюхивая рыжее ухо, слегка касаясь носом. Всегда казалось, что от него пахнет зимой и небом — чем-то чистым, морозным, светлым.
Я хотел бы тебя ненавидеть.
Я не хотел возвращаться.
Я хотел бы быть твоей семьей.
Его пугает, что он не может быть уверен в том, что Лютоволк вновь никуда не исчезнет. Его пугает, что всё так зыбко и неустойчиво, что всё выскальзывает и тает, что все уходят. Его пугает это сейчас, как маленького котенка по пробуждению пугает отсутствие матери. В это мгновение, когда тепло чужого тела так приятно согревает, он вдруг остро ощущает быстротечность и неустойчивость мира, тревожно раскачивающегося сейчас, как судно в штормовых волнах, уязвимость и беззащитность его пассажиров. Маленькие, глупые, неприкаянные песчинки.
Кромешник на мгновение крепче сжимает соплеменника в своих лапах, тихо вздыхая, теряясь на краю сна. Шепчет, уже не осознавая, происходит ли это наяву:
— Ты тоже моя семья.
И закрывает глаза.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: День, 12-Окт-2017, 15:00 | Сообщение # 590

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

Усталость, прежде почти неощутимая, особенно если упорно не обращать на нее внимания, таки решила придавить его своей тяжестью, разом обрушившись на расслабленное тело голодной дикий псиной: впивается клыками в мышцы, выкручивает, зарывается в сухожилия, суставы, скребет по костям. Веки внезапно кажутся слишком неподъемными, налившиеся свинцом они быстро захлопываются, слипаются ─ намертво. Впрочем, взгляд последние несколько минут отказывается фокусироваться, так что, наверное, ничего страшного. Сознание, обвитое темными растрепавшимися нитями, опасно кренится с боку на бок, как корабль в шторм ─ и как очередная волна сильным ударом пробьет корпус и море утащит свою добычу на дно, так и он отдастся во власть подступающей клубящейся тьмы. Он и не сопротивляется особо ─ только тихо, с полустоном выдыхает, впиваясь когтями в пахнущую лесом подстилку, подтаскивает ее к себе ближе, утыкается в щекочущий нос мох и слегка прогибается в спине от обжигающего прикосновения к выпирающим позвонкам. Когда-то за такое он действительно мог вырвать лапу, а от отвращения к глотке подкатывала горькая желчь.

Кромешнику Лютоволк действительно позволял больше, чем другим. Всегда.

— Только бок?

— Да. — Вся моя жизнь. Он усмехается, едва разлепляя губы и шевеля языком. В палатке воинов он проворочался почти всю ночь и задремал перед самым рассветом, вырубившись ненадолго, как перегревшийся мотор. Здесь же упорно ускользающий всю прошлую ночь сон сам ловит его в свое сети, когда чужие лапы обвивают со спины, а теплое спокойное дыхание ерошит шерсть на загривке. От острых мурашек, которые собираюсь на загривке и ползут вниз, когда опричник касается чувствительного уха, даже в таком состоянии инстинктивно прижимающееся к голове в попытке уйти от внешнего раздражителя, почти больно. Лютоволк, не раскрывая глаз, фыркает и резко разворачивается в в капкане лап — ведь эксплуатировать мягкого и теплого Кромешника в качестве подушки гораздо более приятно, чем обыкновенную подстилку. Как и зарываться носом не в мох, а в пропахшую чем-то родным и уютным пепельно-полосатую шерсть. Так пахнет домом или одержимостью.

Уютно, хорошо и тепло. Сонливость накатывает на него с новой силой.

Ты тоже моя семья.

...сознание так быстро отключается. Будто бы срываются пальцы, удерживающие его на краю бездонной пропасти ─ он чувствует, как летит в нее, в вязкие черные тени на дне, не в силах остановиться, не в силах вдохнуть, и сердце в груди такое гигантское, что почти не бьется. Лютоволк беспокойно ерзает и сжимается.

Слишком иллюзорная реальность, чтобы за нее ухватиться.

Пахнет тьмой и смолой, затхлостью могил, жижей болот. Он не понимает, где находится ─ ожившая под ногами тьма собирается в вязкие, густые как ил клубы, обвивается вокруг него черной шипящей змеей, сжимает кольца на шее, душит и просачивается сквозь кожу, наполняя собой легкие и застилая разум ядовитыми испарениями. Размытые мелькающие образы под веками разворачиваются слюнявыми лисьими пастями: они жарко дышат тошнотворной гнилью, растягивают обмазанные кровью губы, скаля желтые клыки, зло пронзительно тявкают. Что-то горячее скользит по спине, наваливается на плечи, мерзко лижет щеку и смеется, смеется без остановки, впиваясь пальцами под гортань.

Он не может пошевелиться ─ не выходит сдвинуться даже на дюйм.

Он не может вдохнуть.

Он не может проснуться.

Кромешник

Дата: День, 12-Окт-2017, 19:22 | Сообщение # 591

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

Сначала нет ничего, кроме ослепительно чистого снега.
Кажется, его выпало настолько много, что засыпало верхушки самых высоких деревьев — и теперь небо нависает над самой головой, и ничто не скрывает тебя от растекающегося маслом бледного холодного солнца за белесой пеленой туч. По снегу стелются, клеймом отпечатываются уходящие вдаль чужие следы: Кромешник обнаруживает себя ступающим точно по темным отпечаткам, все быстрее и быстрее, пока он не срывается на бег — впереди не видно и призрачной фигуры того, кто мог бы оставить эти следы, но бешено стучащее в груди сердце разрывается от желания догнать во что бы то ни стало, стучит так оглушительно, что кажется, будто все тело стало одним большим сердцем. До боли громко.

А потом он предательски оступается и падает; сорвавшееся с губ имя отчаянным окликом раненой птицы тонет в расступающейся темноте, мороком разъедающей белоснежное холодное покрывало — и раскрытую в беззвучном вопле пасть заполняет вязкая чернильная жижа, лишая дыхания и голоса. Кромешный, беспросветный, абсолютный мрак ластится к телу шелковыми темными водами, окутывает со всех сторон кислыми болотными парами, и мнимый снежный простор оборачивается тесными, душными, гнилыми потемками. Тело мечется и бьется о каменные стены, липкие шершавые языки тьмы обвивают конечности и шею, ядовитая слюна каплет с них и разъедает кожу. Горячий свистящий шепот обжигает уши тлетворным дыханием, и неясные, такие же черные, как сам мрак, силуэты распахивают свои жуткие пронзительные глаза с суженным зрачком, препарируют взглядом сочащуюся кровью личину, и тысяча пастей раскрываются в оглушительном вопле — проклятье. Мелькают пронзительные желтые глаза, приближаются все ближе и ближе из тьмы, черый силуэт вьется из мрака и выдыхает холодным мертвенным шепотом точно в ухо:
— Ты такой грязный, Кромешник.

Кромешник просыпается с судорожным вскриком, заходящимся в агонии сердцебиением, лихорадочной дрожью во всем теле и подкатывающей к горлу тошнотой — пустой желудок безуспешно сжимается и разжимается, разъедается желчью, готовый вывернуться наизнанку, но попросту нечем — опричник только сглатывает вязкую липкую слюну, моргая, ничего не видя из-за застелившей глаза туманной влаги. Он кашляет, откатываясь с подстилки к выходу, жадно хватая ртом продрогший воздух, едва долетающие капли моросящего дождя, и его все-таки почти рвет чем-то бесцветным, больше напоминающем слюну. Глашатай вытирает лапой пасть, беспрестанно дрожа, ничего не слыша из-за бушующей в ушах крови и безумно колотящегося сердца.
Что это такое. Что это было.
Сверху и изнутри давит темная и тяжелая тревога — Кромешник сдавленно рычит, впиваясь когтями в подстилку, хотя больше всего хочется разрыдаться, настолько сильный и безотчетный ужас внушает только что увиденное.

Сквозь кровавый шум в ушах и отголоски смутных голосов сумрачный слышит приглушенные мучительные стоны — поворачивается, с трудом фокусируя расплывающийся взгляд на белоснежной фигуре, светлым пятном выделяющейся во влажном полумраке. Если во сне Лютоволк не может пошевелиться, то наяву лицо его искажено болью и беспокойством, а тело ломает, прогибая в спине, и лапы пытаются ухватиться за подстилку.
Нетнетнет, — одними губами шепчет Кромешник, тут же оказываясь рядом; нависает сверху, разворачивая к себе соплеменника, крепко хватаясь лапами за худые плечи, впиваясь когтями, и резко, грубо, но действенно встряхивая, выкрикивая в морду:

— Это сон, волчонок, сон! ПРОСНИСЬ!

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: День, 12-Окт-2017, 20:16 | Сообщение # 592

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

Пальцы на гортани сжимаются сильнее. Острая боль режет в глотке, забивая доступ к переполненным вязкой жижей легким, он хрипит и задыхается, инстинктивно пытаясь вдохнуть, втянуть хоть каплю кислорода, но воздуха нет. Только пустой вакуум, скалящиеся ему в лицо лисьи головы с капающей с языка и обнаженных клыков ядовитой слюной, впивающиеся в глотку пальцы и льющийся в уши безостановочный смех ─ в этом чадящем безумии именно он не дает, не дает сойти с ума и отключиться, подло удерживает на поверхности. Ввинчивается, вкручивается под корку мозга, наполняет собой, забивает сознание, словно тиной, грязная сущность выедает с изнанки остатки самоконтроля ─ сердце заходится в ужасе, по щекам скользят слезы, а нечто с садисткой нежностью стирает горячие дорожки ласковыми прикосновениями.

Чтобы в следующее мгновение раскаленными иглами вонзиться в глаза.

Словно сквозь толщу воды пробивается какой-то звук ─ проникает в голову и режет прямо по черепной коробке, звучит все громче, как заклинивший механизм, чьи-то лапы хватают за плечи, грубо трясут, но Лютоволк только чувствует, как горят легкие, прежде чем понимает: звук ─ это его крик.

Не очень громкий, но протяжный, хриплый, больше похожий на стон подстреленного шальной пулей волка.

Он обрывается так резко, что в висках начинает стучать.

— Это сон, волчонок, сон! ПРОСНИСЬ!

Он хватает воздух ртом, словно действительно только что тонул. Давится, захлебывается, слюна лезет в горло, он пытается не закашляться, но все вдруг становится так сложно, будто дышать ─ это не что-то элементарное и обыденное, что ты делаешь с самого рождения. Лютоволк непрерывно трясется, хватается за Кромешника, а потом вдруг сам отталкивает и отворачивается, сгибаясь пополам ─ желчь дерет корень языка, внутренности сжимаются и разжимаются, а ему по-прежнему просто не хватает воздуха. Шея болит так, будто там остались синяки от жестких прикосновений ─ ему чертовски страшно это проверить, ведь это был просто сон, всего лишь сон, иллюзия, выкидыш усталого подсознания.

— Вот же дерьмо, — хрипит воитель, когда его наконец отпускает настолько, чтобы хотя бы ворочать языком. — Ты... ты в порядке?

Он только сейчас замечает, что Кромешник выглядит не намного лучше его самого.

Кромешник

Дата: День, 12-Окт-2017, 21:18 | Сообщение # 593

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

Лютоволк просыпается так же, как и сам Кромешник, захлёбываясь воздухом и хрипло вдыхая, дрожа всем телом; хватается за сумрачного, и опричник может только беспомощно сжимать его крепче в ответ, но отпустить, когда соплеменник выворачивается из хватки, и судорожно скользить лихорадочным взглядом по телу, сотрясающемуся в муках. Кажется, что на тело налипла тина, грязь и кровь, а на языку вновь отчетливо играет металлический привкус — Кромешник облизывает губы, пытаясь прогнать иллюзию, но лишь ярче ощущает что-то теплое и соленое на языке.

Что за чертовщина?

Опричнику не впервой видеть такие до омерзения реалистичные кошмары — его воспаленное сознание порой может выкидывать штуки и поинтереснее — но сейчас... Это что-то странное, будто бы пришедшее извне, просочившееся в голову вместе с осенним зыбким туманом и мертвенным тленом. И не только в его голову — но и Лютоволка тоже. Что-то подсказывает Кромешнику, когда он встречается взглядом с соплеменником, что снилось им нечто схожее.
Почему? Как?

Ты в порядке?

— Я.. не знаю, — выдыхает Кромешник, проводя лапой по морде, пытаясь стереть призрачное ощущение липкой чернильной грязи и крови, но шерсть словно все еще стягивает соленая едкая вязкость. Он судорожно пытается найти какое-то объяснение происходящему, но даже усталость и горечь всего произошедшего не могут объяснить... Это. Не просто кошмар, не просто сон, не просто больное порождение изнуренного нутра. Глашатай вновь переводит взгляд, цепкий и воспаленный, на Лютоволка, впиваясь когтями в подстилку по обе стороны от чужого туловища, — Мне тоже приснился кошмар. Это... странно. Неправильно. Что-то не так.

В сердце жадно впилась тревога: казалось бы, после всего, что было за прошедшую луну-две-три, хуже уже быть не может — но темное, едкое, холодящее нечто ворочается внутри, шепча на ухо приторно сладко о том, что все еще только начинается.
На загривке шерсть противно щекочет от липких мурашек, крадущегося по позвоночнику мертвенного холода — Кромешник передергивает плечами, поджимая губы, и смотрит в сторону выхода; из-за затянувших небо тучей не понять, какое сейчас время суток — влажные сизые сумерки окутывают черные стволы сосен, стирая любые следы времени. На дне зрачков разгорается мрачное дикое пламя: Кромешник злится, ощущая наваливающуюся на плечи беспомощность, осложняя и без того тяжкий груз ответственности — за всех тех, кто сейчас там, внизу, в своих палатках и на главной поляне, в дождливом лесу и на туманном болоте. Как он может сберечь племя, когда собственный разум едва ли удается?

Дрожь наконец отпускает — но Кромешник чувствует себя еще более уставшим, чем до сна.
Лучше бы не спать вовсе.

Глашатай протяжно, приглушенно вздыхает, поворачиваясь к соплеменнику — шея отзывается тянущей болью в позвонках — и едва сдерживается от того, чтобы выдать первоклассную истерику.

— Ты тоже видел тьму?

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 00:03 | Сообщение # 594

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

Дышать по-прежнему мерзко тяжело, в легких до сих пор что-то хлюпает и глухо клокочет, словно он взаправду наглотался болотной жижи. На языке расплывается гадкий привкус, от которого его снова несдержанно ломает пополам, вырывает из горящей гортани судорожный рычащий выдох, царапающий напряженные голосовые связки. Остается только порадоваться, что он не ел уже черт знает сколько времени: внутренние органы словно перемешали и хорошенько взболтали, будто бы специфичный коктейль, но хоть его и тошнит, кроме желчи и вязкой слюны, которой Лютоволк давится, больше ничего из него не лезет, несмотря на все старания взбудораженного организма.

Кромешник проводит лапой по морде и он едва сдерживается, чтобы не скопировать этот жест ─ смахнуть фантомные ощущение чужих пальцев с горящих щек, осторожно дотронуться до век, удостовериться, в конце концов, что это реальность. Ему нужна опора. Уверенность, что есть в мире что-то еще, кроме судорожных вдохов и хриплых выдохов.

Сбившаяся подстилка под лапами ─ она существует. Как и боль, которой быть не должно ─ Лютоволк все-таки выпрямляется и медленно дотрагивается лапой до шеи, нажимает подушечкой на судорожно бьющуюся в такт ударом сердца в грудной клетке жилку, и старается не морщится, хотя взгляд на мгновение стекленеет и застывает, теряется в пространстве, устремляясь в далекую точку чуть выше плеча Кромешника.

Почему он сейчас чувствует и ощущает себя так, будто его чуть не задушили?

Это действительно странно и неправильно. Кошмары... лишь искаженная иллюзия подсознания. Они не должны выходить за рамки снов.

Лютоволк незаметно выпускает когти, впивается ими в сухой мох. Обходит Кромешника, застывает у выхода и смотрит на главную поляну: она серая, окутанная туманной дымкой, как и небо ─ свинцовыми тучами без намека на солнца, кажется ему не настоящей, застывшей, словно черно-белая старая фотография.

Ты тоже видел тьму?

─ Я видел лисьи головы, Кромешник, ─ он говорит, оборачивая через плечо; зрачки кажутся огромными, заполнившими почти всю отливающую красно-оранжевым радужку. ─ Только головы ─ без тела. Они скалились и тявкали. И… что-то еще. Но тьма там тоже была ─ как главный постановщик этого безумия.

Он криво, зло усмехается.

Кромешник

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 01:05 | Сообщение # 595

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

Лютоволк обходит его со стороны, останавливаясь у выхода; Кромешник отстраненно подцепляет лапой спутанный шарф, выпрямляя, и укладывает у изголовья, поправляет сбившиеся подстилки — и все в каком-то отчаянно-остром приступе чистоплюйства. Ощущение обволакивающей грязи все еще не отпускает, и опричник оглядывает свою шерсть, но она абсолютно чистая, лишь слегка встрепанная после беспокойного сна. Брезгливо морщится, поводя плечом, и вновь поворачивается к соплеменнику: бледный, сизый, дымчатый свет едва проникает внутрь, придавая белоснежной шерсти Лютоволка легкий голубоватый оттенок — призрачный, холодный, потусторонний. Обычно яркие медные уши и хвост сейчас кажутся поблекшими — и только огненные янтарные глаза бархатно блестят в полумраке, с расширившимся зрачком, точно солнечное затмение.

— Я видел лисьи головы, Кромешник.

Лисьи головы. Тигриное Сердце.
Где-то в окрестностях лагеря должен валяться лисий череп.

Глашатай чуть сощуривает глаза, подступая ближе и склоняя голову набок; садится рядом, но несколько позади, за плечом, и слушает внимательно, медленно скользя взглядом вниз: от диких янтарных солнц до изящных кистей лап, а затем — на затянутую бледной пеленой главную поляну.

Лисы.

Кромешник вспоминает искореженное, поломанное тело хищника, выцветшую рыжую шкуру, кровь. Много, много красного на чистом белом. Снег и кровь, и кричащий Наследник, и теряющий жизнь Беззвездный. Уже тогда у полосатого от дурного предчувствия сердце заходилось в бешеной гонке, а охота с Тигриное Сердце никак не удавалась. Обрыв, лиса, кровь.
— Отпусти.
— Замолчи, я не отпущу.
Обрыв...

— Почему именно лисы? — негромко спрашивает опричник, ощущая внезапно полнейшее спокойствие, будто его выбросило на безлюдный, тихий берег после всепоглощающего шторма. Все звуки словно таят за бетонной стеной, накрапывающий дождь затягивает мир размеренными древними ритмами, сумерки струятся лилейным шелком тумана.
Очень тихо.

Сумрачный взглядывает на Лютоволка из-под полуприкрытых век, задумчиво исследуя тонкую линию профиля. Из ниоткуда лисы бы в его кошмарах не появились — возможно, это его потаенный страх? Полузабытый, страшный эпизод из прошлого? Кромешник ловит себя на том, что практически ничего не знает о друге до его появления в тайге, кроме того, что его вырастил волк. Сильмариллион — его имя и сейчас звенит хрустальными колоколами. Но... что было до этого? Если волчонок не помнит сам, то как узнал, что его отец — Беззвездный? А кто его мать? Он помнит ее? И если лисы...
Возможно, не стоило спрашивать об этом — и Кромешник не будет настаивать, если Лютоволк сейчас отмахнется, но и вины не почувствует, если заденет что-то больное. Он имеет право на любопытство — так ему кажется. Немножко безжалостный, немножко жадный до чужого прошлого, почти по-детски эгоистичный в этом порыве узнать — но слишком изнуренный, притихший, боящийся спугнуть мимолетное зыбкое спокойствие, чтобы настаивать.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 01:20 | Сообщение # 596

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

Кромешник складывает шарф, поправляет сбившиеся помятые подстилки. Лютоволк наблюдает за его действиями с отстранено-холодным выражением в чуть сощуренных глазах, тьма зрачков которых постепенно втягивается, сужается до нормального состояния, становится обыкновенным росчерком, как и у всех кошачьих ─ и это странно гармонирует с по-прежнему изломанной в злой ухмылке линией губ. Она остается у него на лице, но медленно делается какой-то приклеенной, скорее показушной, чем настоящей ─ он вспоминает, как похожие ухмылки искажали клыкастые пасти, и внезапно его опять тянет согнуться пополам ─ но не от того, что сжимающейся желудок тянет рвать пустотой.

Ему хочется смеяться.

Какой-то лающий смешок все-таки срывается с языка, короткий, больше похожий на кашель, воитель отворачивается и снова смотрит на главную поляну ─ ничего не изменилось за этот короткий промежуток времени, только стало едва заметно темнее и, если присмотреться, можно увидеть выползающие из стен лагеря тени. Он, впрочем, не уверен ─ реально ли это или просто расшатанное сознание одаривает разум очередным фокусом. Нет даже легчайшего дуновения ветра ─ все застыло и между тем чувствуется в воздухе какое-то странное напряжение, как это бывает перед сильной грозой.

Только нет запаха озона.

— Почему именно лисы?

Почему именно тьма?

─ Может, потому что они убили мою мать, ─ он говорит это спокойно, не чувствуя никаких эмоций ─ ни горечи, ни тоски, только затхлую усталость. Скорее всего, лисьи головы были простой абстракцией, изъятой из его подсознания как одно из ярких детских воспоминаний ─ в конце концов когда зеленым котенком видишь, как на твоих глазах две рыжие бестии разрывают кого-то в клочья, это не лучшим образом отражается на не окрепшей детской психике. Лютоволк не испытывает к лисам страх ─ по крайне мере в реальности. Отвращение, брезгливость, настороженность ─ но не страх.

Гораздо больший ужас ─ первобытный, прошивающий до кончиков когтей ─ вызывала сущность, сотканная из мрака и грязи: именно она смеялась ему в ухо, именно ее пальцы сжимали ему горло.

Он не сказал об этом Кромешнику. А Кромешник не сказал ему о том, что видел сам ─ опричник упомянул только тьму.

Каким-то не мысленным образом глашатай даже сейчас умудряется подчинять себе его потерю контроля, останавливая от диких порывов.

Он снова поворачивается спиной к выходу, не в силах долго оставаться без движения, встречаясь с чужим взглядом, рассматривает опричника в ответ ─ изнуренный, уставший, словно бы не спал вовсе. Как и он сам ─ мышцы тянет тягучей болью.

─ Расскажи что-нибудь, ─ внезапно просит он, усаживаясь рядом с Кромешником ─ бок о бок, слегка соприкасаясь плечами, потому что лишний раз удостовериться, что это реальность, лишним не будет.

Кромешник

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 02:40 | Сообщение # 597

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

— Может, потому что они убили мою мать.

Исчерпывающий ответ.

Кромешник особенного сочувствия не испытывает, но воображение рисует ему яркие, живые, красочные картинки. Маленький котенок с большими, смешными медными ушками и таким же пушистым хвостом, красивая утонченная кошка, на которую он наверняка похож — и снег, и рыжая шерсть хищника контрастно выделяющаяся на нем, и страшные звуки рвущейся плоти, рычание, и вновь — красное на белом. Отчаянная решимость в глазах матери, защищающей своего детеныша, ужас и боль в распахнутых янтарных солнцах котенка, боль, потом эхом отдающаяся во всем его существе, боль, тонкие нити которой Кромешник поймал на обрыве, под морозным светлеющим небом.
А еще — опричник разумно предпочел не озвучивать этого — Лютоволк и сам похож на лиса, хотя суть у него волчья. Но образ — лисий. Бесстыжий огненный хвост, рыжие уши, узкая продолговатая морда, разрез глаз — диковатый, дурной, хищный. Похож. Странная, гремучая, самобытная помесь лисы, волка и кошки.

— Расскажи что-нибудь.

Бок тут же обволакивает тепло чужого тела — глашатаю кажется, что от Лютоволка исходит неестественный жар, но позже понимает, что всего лишь сам замерз — когда успел? — и спокойно приваливается своим плечом к его плечу.

Там, на главной поляне, уже проснувшаяся Змейка о чем-то беседует с Пеплошкурой. Наблюдать отсюда за жизнью лагеря удобно — их не видно из сгущенного бархатного полумрака дупла, а вот главная поляна словно на ладони. Опричник задерживается взглядом на дочке Змееуста, всего несколько мгновений, а потом смотрит куда-то вдаль, на стены лагеря и черные стволы сосен за ним.
Расскажи что-нибудь. Казалось бы, для сказочника и умелого рассказчика Кромешника задача весьма простая — но не тут-то было. Мысли сейчас разбегаются, плывут в тумане, как стайка комаров над болотом, и очень сложно выхватить что-то подходящее. Опричнику не хочется рассказывать что-то грустное, напротив, хочется хоть как-то разрядить атмосферу, и он пытается вспомнить что-то веселое.
Однажды я послал Тиса к черту.
А потом ударил его сосной.
И остался после этого жив.
А еще мы были на Месте-Где-Тонет-Солнце, оно возникло само по себе у границ, там была раковина-оракул, дающая предсказания, над нами сияла радуга, и меня поцеловала речная ученица — я чуть ее не убил, но потом вмешалась Тигриное Сердце и поваляла ее в песке. Тис улыбался мне.
Нет, слишком безумно: еще на словах про раковину-оракул Лютоволк точно решит, что Кромешник бредит. А ведь это все правда было. Тис подтв...
Ну, нет, к черту.

Веселого оказалось как-то мало — того, что можно рассказать. И опричник отматывает время далеко назад, воскрешая в памяти зыбкое, но яркое и цветное детство. Уж лучше рассказать какую-нибудь легкую веселую чепуху из своего котячества, чем вот это все — близкое и больное.
И давайте на чистоту: самое веселое в Тенях — это глупый казанова Дуболом. Беспройгрышный вариант.

— Думаю, ты заметил, что мы с Дуболомом не очень ладим? — Кромешник слегка щурится от долетающих снаружи легких капель, скользя взглядом от воинской к яслям, где все когда-то и начиналось, — Это началось давно, еще в детстве — он всегда таким дураком был. Большим, крепким, неугомонным, жадным до чужого внимания. И я его бесил, конечно — потому что мне это внимание всегда легче доставалось, — опричник тихо усмехается, вспоминая, как серой молнией носился по лагерю, легкий на подъем, общительный, игривый, абсолютно легкомысленный, пустоголовый даже — считал своими друзьями всех и одновременно никого, мечтал о глупостях, пачкался в чернике, валялся в папортниках, разинув рот слушал Ржавницу и Бесхвостого. Почему-то с ним хотели дружить — Бесцвет, Пестролистая, Пижмочка — а Княжик, как легко чем-то или кем-то увлекался, так же легко это и бросал, особенно не задумывачсь о последствиях. Только с Тисом это не сработало — с их первой встречи гуляющий ветер в голове куда-то исчез, и обнаружилась вдруг непонятно откуда взявшаяся собачья преданность, опасно граничащая с одержимостью. Ясельные "друзья" померкли и остались позади, — Но мы жили относительно мирно, ограничиваясь только словесными перепалками. Он меня неженкой, девчонкой обзывал, — Кромешник фыркает — сейчас ему это кажется забавным, а в детстве все-таки задевало, хотя он и мастерски это скрывал под шутливостью и дерзостью. Но, в общем-то... И правда ведь раньше той еще неженкой был. Маменькин сынок, — Но однажды, я уже не помню, что он мне такое сказал — я укусил его прямо в нос, — Это кто еще потом орал, как девчонка!.. — Он меня потом по всей главной поляне в пыли валял. Отвратительно. Такой барсук, честное слово, он при желании мне одной своей лапой мог шею сломать. Не знаю, как не сломал... Потому что так несколько лун потом в пыли и возились. Зато я в ученичестве отыгрался. Да и сейчас тоже.. иногда отыгрываюсь. Не могу удержаться.

И ухмыляется умиленно-злорадно.
Злопамятная ты стерва, Кромешник.

Тем временем Пеплошкурая двигается в сторону выхода, а Змейка — за ней. Кромешник невольно напрягается, хищной змеей чуть подаваясь вперед, цепким внимательным взглядом прослеживая путь соплеменниц.
Ну уж нет.
Опричник не питает особых надежд относительно вменяемости своей старшей сестрички, еще меньше он уверен в том, что ей вообще можно доверять детей — и вот так вот запросто смириться с тем, что она куда-то ведет ребенка Тиса, естественно, не может. Пеплошкурая, котенок, лес... Если еще и Змейка пропадет...
Додумывать мысль как-то не хочется.

— Мне нужно идти, — приглушенно оповещает Кромешник, отстраняясь от соплеменника: как бы ему ни хотелось еще вот так вот посидеть, прижавшись к теплому боку Лютоволка, позволить он это себе не может — к тому же, на лес уже опустились сумерки, а значит, пора объявлять патрули, разгребать проблемы и следить за племенем не только из темного уютного дупла.

Сумрачный проскальзывает наружу мимо воина, погружаясь в продрогший осенний воздух, попутно плавно и легко проводя кончиком хвоста по соплеменнику — вдоль ребер, плеча, очерчивая линию скул, подбородка, и заканчивая мимолетным, невесомым касанием по носу.

Пока.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 11:43 | Сообщение # 598

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

От Кромешника сочувствия не дождешься, но оно и к лучшему: Лютоволк все равно бы его не принял. Сидя рядом с опричником, прислоняясь боком и плечом к теплому телу, он чувствует, как последние отголоски кошмара медленно выпускают его из своих цепких когтей ─ оставляя кровоточащие царапины. Словно что-то ковыряется железным прутом под ребрами, тянет мерзко глубоко внутри чувством необъяснимой тревоги. Вся длинная шерсть на загривке взмокла и топорщится ─ он дышит редкими, но глубокими вдохами, настойчивая резь под глоткой отвлекает. Вот оно ─ настоящей боли во время кошмаров не бывает. Кошмары не могут навредить тебе физически: извращенные, вывернутые наизнанку выкидыши подсознания влияют только на разум, но не на тело.

А сейчас, надо же, она есть ─ режущая шею боль. Если, конечно, это не продолжение сна ─ и сейчас Кромешник обернется к нему, оскалив лисью пасть.

Лютоволк издает еще хриплый смешок, опирается на опричника сильнее ─ откинуть бы сейчас голову на крепкое надежное плечо и закрыть глаза, но под тьмой век его не ждет ничего хорошего. Приходится смотреть на главную поляну ─ Пеплошкурая и Змейка, которых он ранее отчего-то не замечал, хоть какой-то деятельностью разбавляют унылый мертвый пейзаж. Сплошная серость ─ золотая пора листопада закончилась, сброшенные деревьями листья потускнели и гниют, изношенным ковром покрывая землю. Чарующая симфония больше не звучит. Зима близко.

Кромешник рядом молчит довольного долго, собираясь, видимо, с мыслями ─ он не мешает, задумчиво глядит вдаль. Прося рассказать «что-нибудь» воитель просто хотел отвлечься и глашатай правильно его понял: слушать об очередной трагедии и достойной Оскаре драме сейчас не хочется никому.

Лучше послушать о Дуболоме, как бы абсурдно это сейчас не звучало.

— Думаю, ты заметил, что мы с Дуболомом не очень ладим? — он кивает, слегка усмехаясь. Мягко сказано — не очень. Кромешник с Дуболомом такие же разные и далекие друг от друга, как небо и земля.

Он слушает, с интересом насторожив медные уши, фантазия услужливо подкидывает знакомые, но теперь детские образы. Почему-то легче представить котенком именно Кромешника ─ Дуболом как был… Дуболомом, таким и остается, широкие плечи, большие лапы и медвежья фигура. И этот увалень валяет маленького Княжика по всей поляне. Действительно отвратительно.

Когда глашатай заканчивает свой рассказ, он усмехается шире, щурит глаза.

— Так вот откуда это взялось, значит. С детства, — тянет он, припоминая случившийся на болотах инцидент — кажется, что это было целую вечность назад. — Меня он тоже... повалил один раз. Случайно. Во время охоты. Неуклюжий придурок.

Он, правда, отыгрался.

Кромешник вдруг напрягается и Лютоволк чуть поворачивает голову, проследив за его взглядом. Пеплошкурая со Змейкой идут в сторону выхода. Куда эта ненормальная повела котенка в такое время? Они никогда с ней не общались, но мнение о сестричке Кромешника составить не так и сложно, если имеешь полезную привычку все замечать.

Мне нужно идти.

Да и ему тоже, в принципе. Засиделись.

Чужой кончик хвоста шаловливой змейкой скользит вдоль ребер и дальше — когда он касается носа, Сумрачный вскидывается и смыкает на нем зубы, резко дернув назад, и сам первый протискивается к выходу, с насмешливой дерзостью улыбаясь Кромешнику через плечо.

Кинуть меня хотел, да?

Кромешник

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 13:14 | Сообщение # 599

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2340

Кончик хвоста неожиданно пронзает боль — Кромешник тихо и коротко шипит сквозь зубы, чувствуя, как вдоль позвонков пронесся электрический разряд — этого он, право, не ожидал. И сам виноват, в общем-то: к подлянке нужно быть всегда готовым. Но реагирует опричник все равно быстро; ловит вспыхнувший бесенятами янтарный взгляд, насмешливую улыбку — ну уж нет, так легко я тебе это не спущу — Лютоволк вот-вот сам проскользнет вперед, но Кромешник хищно сощуривается, сверкая опасным болотным огнем, и резко наклоняется вбок, с силой вжимая соплеменника боком сначала в край прохода, выбивая воздух из груди, а затем толкает назад — и сам валится следом.

Он, конечно, мог бы не продолжать это ребячество, осадить словом или взглядом разбуянившегося соплеменника — надумал тут, за хвост глашатая кусать!! — но ожившие воспоминания из детства оказались слишком яркими: захотелось, как и когда-то давно, пустить в ход лапы и клыки, повалив кого-нибудь в грязь.
Правда, Лютоволку повезло больше: у него за спиной — мягкая свежая подстилка, а сверху — не здоровенный медведь-Дуболом, который только сядет на тебя, и ты уже дышать не можешь — а Кромешник, после всех этих дней голодовки сбросивший и без того не самый большой вес. Устроился пятой точкой на нижней части соплеменника, чтобы тот не мог активно использовать задние лапы, уперся передними в острые плечи, нависнув близко к морде Лютоволка и опасно клацнув зубами перед носом — и склонил голову чуть набок, к плечу, впиваясь горящим проникновенным взглядом в лицо соплеменника.

Меня он тоже... повалил один раз. Случайно. Во время охоты. Неуклюжий придурок.

Дуболом его повалил. Этот урод здоровенный — волчонка. Случайно, ага. Вот ведь... грязное животное.
Кромешник эту информацию запомнил и принял к сведению. Дуболом, беги.

— Ой, — расплывается в острой ухмылке глашатай, нажимая лапой на чужое плечо, склоняясь ниже и приглушенно выдыхая, — я случайно.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Неукротимая

Дата: Закат, 13-Окт-2017, 13:51 | Сообщение # 600

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

Главная поляна заманчивой целью маячит перед глазами, лица касается дуновения прохладного осеннего воздуха, контрастирующего с каким-то тяжелым, затхлым душком дупла, но выйти он все равно не успевает: жаждущий кровавой мести глашатай действует удивительно прытко и подло, резко наклоняясь вбок и впечатывая его в проход.

К подлянке нужно быть всегда готовым ─ особенно если имеешь дело с Кромешником. Особенно если в наглую кусаешь его за кончик хвоста, а потом неосмотрительно поворачиваешься к нему спиной.

От столкновений из груди вырывается судорожный выдох, гортань очередной раз пронзает иглой мерзкой боли, и Лютоволк хрипло и поспешно пытается втянуть в легкие глоток кислорода прежде, чем его валят на спину. Благо, прямиком на подстилку ─ тут ему правда повезло и очередного расцарапывания лопаток, как тогда, на берегу каменистого берега реки в тайге, удается избежать.

Упс.

Предусмотрительно заблокировав ему задние лапы, которыми воитель уже приготовился раздавать яростные пинки по чей-то бесстыдной пятой точке, Кромешник нависает над ним хищной птицей, даже зубами щелкает перед носом, словно клювом. Под проникновенным взглядом соплеменника не грех почувствовать себя добычей ─ только Лютоволк лишь также остро не то скалится, не то ухмыляется, когда Кромешник склоняется ниже, в полной мере ощущая свое безрассудство и вместе свое право на эту дерзость.

И резко подается вперед… смачно облизнув опричнику нос. Как слюняво подружку в щечку чмокнуть. И столь же смачно падает обратно на подстилку, эпично закатив глаза.

Он, кажется, познал дзен.

Ой я флучайно.