World on fire - Флешбеки - Ролевая Коты-Воители Знамение Звезд

World on fire

Неукротимая

Дата: Рассвет, 07-Окт-2019, 22:14 | Сообщение # 1

✽

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 9319

1) Краткое описание событий (сюжет): чудом избежав гибели в огне (один — взамен чужой жизни, второй — выведен из чадящего ада отцом), Морошка и Вранолапый встречаются на скате.
2) Место разворачивающихся событий: территория племени Теней; скат
3) Персонажи: Морошка, Вранолапый
4) Время: сутки (?) назад (сюжет таймлайн сломал извините)
5) Название: World on fire

Ворон

Дата: Утро, 08-Окт-2019, 00:30 | Сообщение # 2

сумрачный пёс

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 245

Вспышка, вспышка, вспышка.

Весь мир в чертовых вспышках: то озаряется медным пламенем, то погружается во тьму. Вранолапый понятия не имеет, каким чудом еще держится на лапах, как умудряется идти, видеть. Ему кажется, что ожогом затянуло не только левую часть лица, но и все его тело прожгло насквозь, кровь выкипела, кости, расплавившись, обращаются теперь в сталь.

Но он не смог бы идти, не будь рядом крепкого бока отца.

Змееуст, как и подобает сумрачному демону, порождению бездны, возник откуда-то из тьмы и огня так внезапно, будто едва был там рожден, в тот самый момент, когда казалось, что всё потеряно. Но сначала оруженосец почувствовал легкость, которая его почти испугала, потому что со спины вдруг исчезла тяжесть, тянувшая его к земле - кто-то отобрал Злату. И когда он, с трудом сфокусировав расплывающийся взгляд, различил в огненном хаосе знакомую до боли фигуру отца, в груди разлилось облегчение.

"Мы выживем, выживем, выживем. Получилось, всё получилось."

Оруженосец был так близок к полной отключке, но появление отца пробудило в нем черт знает какое по счету дыхание, и он следовал за Змееустом не отставая, новая волна адреналина приглушила все физические неудобства: приступы кашля в ободранном гарью горле, боль в обожженных лапах и морде, рвотные позывы. Сознание при этом металось где-то будто бы отдельно от него, варилось в хаотичных мыслях, от "что будет со Златой" и "как там остальные?" до "интересно, ослепну ли я на один глаз", и ни за одну невозможно было зацепиться.

И когда чертов дым рассеивается, и рёв пламени перекрывает шум воды в бурном ручье, а впереди виднеются две похожие фигурки, радость внутри так ничтожно слаба. И не потому, что Вранолапому все равно или плевать, но на сильные эмоции попросту не осталось сил: он потратил их на взрыв бешеной воинственной ярости, позволившей ему продержаться столько, сколько понадобилось для того, чтобы выжить.

- Я горжусь тобой.

Он не может даже ответить что-то вразумительное. Он только поднимает на отца взгляд, чтобы убедиться, что ему не послышалось, и в здоровом, не заплывшем глазу мелькает что-то, похожее на искреннее изумление, и Вранолапый дергает правым кончиком рта, а затем и левым, заставляя себя улыбнуться сквозь боль, наплевав на ожог, и откуда-то из груди вместо слов вырывается короткий тихий выдох, похожий на смешок.

Змееуст спас их. Двоих своих самых, как мародеру казалось, некудышных детишек: одна - болезненная, слабая девчонка, а второй - оскверненный шрамами нарушитель правил. Бродяга так ясно помнит разочарование в глазах отца в тот день, и как он легко отправил его под плети, и как всё время после этого почти не смотрел на него и не говорил с ним. Вранолапый даже успел к этому привыкнуть, свыкнуться с мыслью о том, что да, он - семейное разочарование, ну и ладно, зато есть умницы-сестры, которые будут радовать отца. Он свыкся с тем, что лучшее осталось там, в далеком детстве, когда Змееуст трепал по голове и катал у себя на плечах смешного взъерошенного Воронёнка.

И вот теперь - он гордится им, он смотрит на него... с любовью? А Воро и выдавить из себя ничего не может, кроме жалкой, кривой улыбки.
Но и этого, как ему кажется, сейчас достаточно.

Только теперь оруженосец наконец может различить двух других соплеменников, подошедших навстречу, и сначала Бродяга думает, что они ему мерещатся. Предводитель и его сын в мутной дымной пелене кажутся двойниками, отражениями друг друга, как, наверно, и сам Вранолапый со своим отцом, и, будь оруженосец в более ясном рассудке, он, наверно, даже посмеялся бы с этой ситуации. Но к обожженной морде все еще приклеена уже совсем неуместная улыбка.

Вспышки, вспышки. Мысли всё еще скачут туда-сюда. Моро-ошка. Здорово, что он живой. Но странно, что он здесь делает? Они ведь с Кисточкой ушли раньше, они должны были уже давно быть далеко отсюда, в безопасности, в лагере... Может, все-таки иллюзия?

Он едва в него не врезается, вновь непонятно какими силами удерживаясь, но под конец все-таки вмазываясь плечом в плечо. Нет, значит, не иллюзия, да и отец что-то там говорит второму, кажется, или они обнимаются, Вранолапый даже не пытается разглядеть, все равно всё, что происходит слева, сейчас мутное и неясное, пульсирующее. А вот желтые глаза на удивление отчетливые.

- Морош-шка, - Он явно снова на грани обморока, но даже в его чужом, охрипшем, сорванном голосе мелькает что-то похожее на радостное облегчение. Вранолапый едва слышит слова взрослых, что-то про лагерь, вроде бы, и поворачивает голову, выдавливая хриплое, - Злата-а.

"Отдайте её, ей надо скорее к целителю."

Он все еще без понятия, жива ли она.

So when you're feeling crazy and thing fall apart
Listen to your head, remember who you are
You're the one, you're the unbreakable heart

__ворон | 13 лун | сумрак

Морошка

Дата: Утро, 08-Окт-2019, 19:59 | Сообщение # 3

ты потонешь в моей тени
и очнёшься на самом дне

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 136

От него отчетливо разило дымом, паленой плотью и смертью. Несколько минут назад его накрыл настолько страшный приступ кашля, что он пожелал выблевать свои насквозь прокуренные легкие, беспомощно корчась на земле, пока каждая мышца, каждый нерв и каждая клеточка его тела, казалось, сгорала в пламени агонии, таком же сильном, как то пламя, что сжирало сейчас сумрачные земли — обгладывало деревья, кусты, выбеливало камни, лизало землю, за мгновения обращая пеплом взращенное столетиями.

Когда приступ, наконец, закончился, во рту стоял мерзкий горьковатый привкус пополам с кровью, мутило — Морошка совсем не по-аристократически сплюнул в сторону и смахнул с подбородка подкрашенную розовым слюну, поднявшись. Ему даже показалось, что дышать стало чуточку легче — но нет, плотный, тугой, склизкий комок как встал поперек глотки, так и оставался там до сих пор, особенно сильно ощущаясь на вдохе, царапая гортань; прогорклым дымом сумрачный надышался сполна.

И продолжает дышать и сейчас, оставаясь на скате, рядом с отцом, точно так же вглядываясь в черные, ядовитые клубы дыма, что и на расстоянии умудряются вгрызаться в глазные яблоки, обжигая, выедая сетчатку, расчерчивая на роговице тонкие красные линии, но как-то просто, ясно осознавая: если потребуется — он без раздумий бросится в эту геенну огненную снова.

Не потребовалось — потому что им навстречу вышли две фигуры, едва различимые во мгле, но одну из них Морошка точно узнал сразу, слишком просто, интуитивно. Облегчение обрушилось цунами, едва не свалив с лап — живой, живой, разумеется живой, псины ведь живучие, — но взгляд соскальзывает влево и впивается в обугленную плоть, и сердце на секунду останавливается, пропускает удар.

Как... нет. Разве это важно, если Вранолапый жив? Дышит тяжело, но ведь дышит, и теплый, он чувствует, а вот Кисточка была такой холодной, и лапы у нее были ледяными, сколько бы он не держал их, пытаясь согреть...

Морошка едва различает, что там бормочет оруженосец, но все-таки понимает — и впервые замечает Златолапую, безвольной куклой повисшую на Змееусте, и не понять, жива ли она вообще, светлая шерсть потемнела от копоти, и если бы не она, если бы Вранолапый не остался с ней, если-

Морошка с трудом заставляет себя подавить неожиданно сильную вспышку ярости, глотает не выплеснувшийся яд, а неясные блики в глазах можно списать на отблески далекого пламени, и подходит ближе.

— Я помогу, — предводителю и глашатаю ведь явно сейчас не до них, да?..

Вроде бы тощее, но сейчас такое неподвижное тело в первые мгновения ощущается особенно тяжелым, грузным, неподъемным — Морошка неловко шевелит плечами, приноравливаясь к ноше, и пихает Вранолапого лбом.

— Давай, идем, — в лагерь? нет, Вранолапый вряд ли сейчас дойдет, и Морошка тоже не дойдет, если будет тащить на себе уже два тела, тем более и с одним на спине передние лапы норовят подвернуться, и боль от ожогов напоминает о себе острой, жалящей вспышкой.

Приняв решение, Морошка спускается с холма вниз, к ручью, не слишком бережно опускает сестру Вранолапого на берег и пару раз брызгает ей водой на морду ради приличия, после чего проводит по лицу уже себе, устало сгорбив плечи.

морошка⠀ // ⠀с у м р а к
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
⠀это время такое — умей вертеться
⠀победи свою совесть, заставь молчать сердце

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀в посмешище прошлое своё преврати
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀и иди в никуда по чужому пути

Ворон

Дата: Полдень, 09-Окт-2019, 04:38 | Сообщение # 4

сумрачный пёс

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 245

- Давай, идем.

Он оказывается непривычно тихим и покорным, идет следом за Морошкой, даже не обернувшись напоследок к взрослым, вцепившись взглядом в тело сестры. Ему хочется найти хоть какие-то признаки того, что она жива, но перед глазами все плывет, и он не может понять, дышит она или нет, он и видит-то её смутно. Хочется остановить Морошку, проверить прямо сейчас, но они все еще опасно близко к огню, слишком близко, чтобы позволить себе остановиться.

"Злата, Злата, Злата-злата-злата, пожалуйста, пожалуйста."

Он не знает, кого просит. Уж точно не звёзды, но и уж, наверно, не Тени. В нем сейчас нет ни единой капли преклонения перед какой бы то ни было высшей силой, он просит скорее ту силу, что есть, должна быть, внутри самой Златы. Ту силу, благодаря которой она все-таки вставала и продолжала путь до последнего.

Через несколько мутных вспышек они оказываются у ручья, и Вранолапый безвольно падает на каменистый берег, между сестрой и Морошкой, свешивая передние лапы вниз, в бурный поток воды. И его вдруг резко и совершенно не по-героически выворачивает прямо в ручей какой-то мутной вязкой жижей. Хорошо, что течение здесь достаточно сильное и быстрое, так что уже спустя мгновение вода оказывается вновь безмятежно чистой и такой восхитительно холодной.

Воро издает какой-то сдавленный стон, и, зачерпнув лапой воду, обливает свою морду, тут же тихо шипя, когда ожог отзывается резкой болью. И все-таки становится немного легче, взор проясняется, а когда оруженосец делает несколько жадных глотков, он и вовсе обнаруживает способность более ясно мыслить.

- З-злата.

И первым делом он тянется к сестре дрожащими лапами, прислоняет обожженную подушечку к шее и пытается уловить пульс. Всматривается так напряженно, будто одним взглядом может заставить её сердце биться, стискивая зубы, чтобы не начать что-то бессвязно шептать. И, может, ему кажется, но он чувствует слабую пульсацию, едва заметное дыхание, и от этого его отпускает.

Вранолапый выдыхает, отдирает с земли кусок мха, опуская его в воду, и пытается хотя бы немного напоить сестру, увлажняет губы, а потом просто аккуратно, нежно стирает гарь с её лица, постепенно всё больше приходя в себя. Вспоминает, как вот так же умывал её в ручье у обрыва, когда после их спонтанной детской вылазки у Златы кровь пошла носом. Воро тогда впервые обозлился на звёзды, которые так спокойно и безразлично светили им с неба, которыми он еще мгновения назад восхищался, и которые ничего, ничего не могли поделать с болезнью его сестры.

Но теперь-то всё должно наладиться. Она должна выздороветь. Он ведь не для того вытаскивал её из огненного ада, чтобы она потом умерла, верно?

- Ты был прав тогда, - вновь как-то криво усмехается, понимая, что впервые за всё это время поднимает тему того рокового бурана, в котором они оба застряли. И так и не выбрались до сих пор, кажется, - мне, наверно, и правда нравится играть в героя.

Потому что где-то глубоко в душе Вранолапый уже давно начал догадываться, что жизнь так далека от сказки, где герои, спасая принцесс, действительно побеждают. Что принцессу после этого не сожрет дракон. Или что сам герой не умрет от ран на пути к золотому замку. Потому что это не игра, больше нет, здесь уже не понарошку - по-настоящему. Он понимает, что то, что он вытащил Злату из огня, вовсе не значит, что теперь всё закончится хорошо. И он... готов к этому? Только чертово гриффиндорское упрямство не позволяет потерять надежду.

Бродяга наконец поднимает взгляд на Морошку, несколько мгновений молча разглядывая его: уставшего, грязного, опустошенного. Только теперь это не сбивает его с толку и не пугает, как в прошлый раз, когда он увидел то самое затравленное и поломанное выражение в глубине его глаз. Теперь ему больно видеть его таким.

Смутная, неприятная догадка проносится в голове, и оруженосец роняет тихий, хриплый вопрос. Надежда ведь умирает последней.

- Где Кисточка?

So when you're feeling crazy and thing fall apart
Listen to your head, remember who you are
You're the one, you're the unbreakable heart

__ворон | 13 лун | сумрак

Морошка

Дата: Закат, 11-Окт-2019, 00:18 | Сообщение # 5

ты потонешь в моей тени
и очнёшься на самом дне

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 136

Покладистый, тихий и откровенно измученный, Вранолапый сам на себя не похож, и Морошка не может вспомнить, видел ли он когда-нибудь соплеменника таким. Потому что он помнит другое: например, каким злым, неистовым огнем горели индиговые глаза во время наказания плетьми за побег с сумрачных земель на территорию бродяг. Или как оруженосец никогда не слушал его, Морошку, с непробиваемым упрямством всегда поступая по-своему, наперекор всему, но оставаясь самим собой — свободолюбивый, несгибаемый мальчишка-бунтарь, стремившийся достичь невозможного; на первый взгляд казалось, что не существовало ничего, что могло бы его сломать — только вот Морошка знает, что это не так.

У таких, как Вранолапый, слабость-то не в них самих заключается — а в тех, кем они себя окружают. В близких: друзьях... семье.

Одна из таких слабостей Вранолапого сейчас неподвижно распласталась на берегу: Златолапая не спешила подавать явных признаков жизни, пока ее брата рядышком выворачивало в ручей. Морошку тоже выворачивало — еще там, на болотах. Корежило в сухих позывах, перетряхивающих внутренности и пустой желудок: даже желчи в нем не осталось. Только тогда он не мог позволить себе остановиться и продолжал идти — пусть от слез, боли и застилающего взор дыма дорогу едва ли можно было разобрать. И нет ничего удивительного в том, что когда ему удалось, не иначе как чудом, добраться до ската, сумрачный чуть не обесцветил всю жертву Кисточки самым наиболее нелепейшим образом: шаткой, неуверенной походкой преодолевая переправу, Морошка поскользнулся и почти сорвался вниз, в беснующийся поток. Если бы не отец...

Морошка вновь с силой проводит по лицу, скорее размазывая, чем смывая осевшую на шерсть копоть, и пока Вранолапый возиться с сестрой отходит немного в сторону, наклоняется над ручьем — во рту пересохло так сильно, и язык липнет к нёбу, и этот мерзкий, какой-то гнилой, горький привкус, въевшийся в рецепторы, он никак не может от него избавиться, глотая холодную воду, тяжело оседающую в желудке.

Он кашляет; в ручей падает несколько красных капель, тут же исчезнувших в быстром потоке. Рассматривает свое дрожащее, расплывающееся, поддергивающееся отражение, не спеша поворачивать голову — голос Вранолапого в спину ударяет. Куда-то между лопаток.

— Тебе, ха-кха-ха, так нравится играть в героя?

— Ты был прав тогда. Мне, наверное, и правда нравится играть в героя.

У него слегка дергается щека.

— Нет, — говорит он. Тихо, немного обреченно, с каким-то странным, неуместным весельем — только смеется Морошка над самим собой, и его плечи едва заметно трясутся. — Ты не играешь.

...

У Морошки отнимается дыхание и он вдруг понимает, что в первые секунды не может вытолкнуть из сжатой глотки ни звука. Что гораздо сложнее сказать Вранолапому то, что он сказал Мороку.

И если раньше он не знал, что есть способ стать в чужих глазах еще более грязным — вот оно, пожалуйста. Получите, распишитесь.

Морошка медленно поворачивается, встречая индиговый взгляд, затолкнув свою дурацкую, бесполезную боль как можно глубже, храня память о пережитом кошмаре за пеленой своих глаз, усмехаясь неприятно и жестко. Ему не нужна жалость, сочувствие, он ядом плеваться готов — и змеиными кольцами обернется вокруг своей слабости, но не даст разглядеть.

— Должна сейчас стоять здесь вместо меня.

Вранолапый — герой, жертвующий собой ради других.

А Морошка живет взаймы.

Ворон

Дата: Утро, 05-Ноя-2019, 19:45 | Сообщение # 6

сумрачный пёс

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 245

Морошка поворачивается к нему, смотрит, и Вранолапый видит, как привычная кривая маска ложится на его лицо жесткой ухмылкой. Ему хочется протянуть лапу и смахнуть её, стереть, но не так, как раньше, когтями и клыками, а осторожно, боясь повредить то, что скрыто под ней. Зачем, ну вот зачем он это делает? Перед ним? Как будто Бродяга уже не видел то, другое.

"Зачем ты меня обманываешь?"

Но сумрачный догадывается, что, наверно, больше, чем его, Морошка хочет обмануть себя.

− Должна сейчас стоять здесь вместо меня.

Оруженосец смотрит на него несколько секунд, не меняясь в лице, просто смотрит, разглядывая уставшие, утомленные черты, пелену из защитного яда в желтых глазах, и вдруг усмехается мягко, почти снисходительно, чуть качнув головой.

− Нет. Ты не играешь.

− А ты всё такая же королева драмы, Морошка.

Вранолапый вдруг наклоняется вперед к воителю, протягивает лапы и обнимает. Притягивает ближе к себе, сжимая так крепко, как того позволяют оставшиеся силы, не позволяет отстраниться, с замиранием сердца прислушиваясь и к нему, и к себе.

Кисточка мертва, она пожертвовала собой ради Морошки, и по идее синеглазый должен чувствовать что-то... Что-то другое, не то, что он чувствует сейчас. Ему не хочется, чтобы соплеменник думал, что в этом есть его вина, что он должен был умереть вместо неё, ведь если он остался в живых, значит так надо, значит у него еще есть шанс что-то исправить. Его жизнь тоже имеет ценность. Он ведь заслуживает... еще времени.

Бродяга держит его в своих лапах, впервые сам, бережно, не желая сделать больно. Прикрывает глаза, не желая смотреть на то, как пылает вдали лес, охваченный оранжевыми языками пламени, кладет подбородок на чужую макушку, внезапно осознавая, какой Морошка маленький и.. хрупкий, что ли? Язык не повернется назвать его слабым, нет, Морошка вовсе не слабый, не хилый, но что-то есть в нем такое сейчас, что хочется наклеить значок "осторожно, хрупкий груз" (рядом с "осторожно, радиация!") и никому не давать прикасаться. Никому, кроме...

Он вспоминает, как Морошка смеялся на берегу озера, и как они были вот так же опасно близки друг к другу, и в тот раз он тоже не чувствовал привычного отторжения. Он не понимал, что чувствовал, не хотел понимать, как и несколько раз до этого, то, что пробивалось из-за стены жгучей ярости. Он не мог увидеть ответа на свой вопрос в его глазах, и оттого, что просто не знал, что такое возможно, и оттого, что боялся узнать правду. Он не знал, что ему с этим нужно было бы делать.

Не знает и сейчас, но теперь это его не волнует. Он не может бояться после того, как едкий дым пропитал его жилы, а огонь опалил поцелуем лицо, и он остался живым, и сестра, и Морошка тоже. Вранолапый может думать лишь о том, что вопреки всему они всё еще живы, и том, что ему совсем не хочется отпускать Морошку, и пусть они оба сейчас все в черной горькой гари, в ожогах и грязи, плевать. Он даже, кажется, слегка дрожит, от усталости, от всего пережитого. И голос всё такой же глухой и хриплый, горло саднит, но сумрачный не обращает на это внимания, только сжимает лапы вокруг чужого тела чуть крепче и обдает теплым дыханием светлые уши:

− Не думал, что когда-нибудь скажу это, но... Я рад, что ты жив.

So when you're feeling crazy and thing fall apart
Listen to your head, remember who you are
You're the one, you're the unbreakable heart

__ворон | 13 лун | сумрак