Обитель темных королей - Игровые темы - Ролевая Коты-Воители Знамение Звезд

Обитель темных королей

Сверкающая_Лапка

Дата: Полдень, 23-Окт-2013, 20:17 | Сообщение # 1

но крови хотят мечи

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1710

д у п л о · п р е д в о д и т е л я · и · г л а ш а т а я

В поваленном дереве, которое могучей завесой укрывает собой сумрачный лагерь, отбрасывая на дно оврага густую, вязкую тень, находятся два дупла. Они щерятся вниз смолисто-черными, хищно-зоркими отверстиями — вход в одно из них, которое ближе всего к земле, просторнее, чем то, что выше, однако внутри все обстоит с точностью наоборот. Взобравшись по испещренной древесными морщинками ветке к просторному входу, можно попасть в довольно-таки тесное помещение, которое когда-то служило спальным местом глашатая, но теперь является скорее "прихожей". Под лапами мягко пружинят хвойные иголки, сухие дубовые листочки и песок, а в стене сбоку... отсутствует стена. Её сносили, потом снова заделывали, а потом снова сносили, и сейчас покои предводителя и его правой лапы почти ничто не разделяет, зато они разделяют одно ложе на двоих.
Во второй "комнате" темнее, но просторнее; здесь нет ничего лишнего — только двухместная подстилка, содержащаяся в идеальной чистоте, да небольшое "окошко", в которое иногда проникают косые закатные лучи. В изголовье подстилки полосатой змеей трепетно сложен серо-зеленый шарф, потрепанный временем, но насквозь пропахший Сумраком, а между проходом в соседнее дупло и "окошком" прислонен к стене плоский и широкий кусок коры — на тот случай, если захочется загородить один из выходов. При желании главы Сумрачного племени могут взбираться на само дерево, откуда открывается не только более полный вид на лагерь, но и на окружающий лес.

подстилки обновлены: 07.03.19

[bgcolor=#e2e3c5]Отсюда можно перейти в:
Сердце Сумрака

Темноцвет

Дата: Сумерки, 26-Окт-2019, 19:41 | Сообщение # 796

из сумрака севера и железной мглы

Группа: Стражники

Сообщений: 2552

главная поляна

Змееуст кажется сам себе какой-то кривой и выползшей из кошмарных весенне-ярких снов абстракцией, той самой, которой ему казалась вся жизнь лун в пятнадцать, когда на безудержно суматошном празднике жизни он один ходил и сверкал мрачной физиономией. Сейчас он сам воплотил в себе праздник жизни — да так, что хочется смеяться от идиотизма. Грязный, как черт, пропахший гарью и болотом, он подхватывает с земли букетик из листьев черники, в котором вполне гармонично смотрятся теперь еще и листья мяты, и уже совсем неосторожно вновь хватает за лапки двух лягушек, после чего уверенным шагом двигается в предводительскую.

— Ти-ис? — он ничего не отвечает на вопрос, лишь сверкая алым в глазах и склоняя голову в приветствии. — Это ты? — Змееуст опускает лягушек совсем рядом с подстилкой, а вот букетик продолжает держать в пасти, внезапно осознавая, что так давно никому не дарил цветов, что просто не помнит, как это делается — так, чтобы было идеально, как раньше он умел, сверкая острой ухмылкой и наслаждаясь женским вниманием. Наивные девчонки сами были готовы падать ему в лапы за подобное внимание: наследнику кланялись до земли, и стоило ему склонить голову в мимолетном кивке перед дамой, у нее происходил отвал ушей.

"Это я," — мысленно отвечает Тис.
— Это тебе, — вслух говорит он, осторожно опуская букет у лап Морока, но не отстраняясь, а неожиданно бросая взгляд снизу-вверх на него, чуть дергая уголками губ, позволяя себе какую-то странную, веселую усмешку, которую можно было бы охарактеризовать даже милой — учитывая, что сейчас из его образа каким-то невероятным чудом исчезает практически вся угроза.

Черное пламя бездны будто бы отступило, то самое новое, жгучее пламя, будто бы оно наконец удовлетворилось — получило достойное выражение в жестах и больше не сжигало его изнутри, отступив до поры о времени, будто он сделал все правильно и так и следует продолжать.

Это было непривычно.

Он еще такими вещами не занимался.

Не то, чтобы ему всегда было плевать на реакцию окружающих, но... да, ему было плевать. Обычно он предпочитал с тщательно запертым внутри высокомерием наблюдать, как все легко покупаются на красивые жесты. Он всегда был уверен в беспроигрышности своих идей, и четко знал, зачем он это делает: ему никогда не было дело до расположения окружающих просто ради расположения, Змееуст предпочитал умещать любого рода отношения в плоскость более прагматичную, оценивая всех со стороны полезности и бесполезности, выгодности, перспективности.

Покупать Морока ему не хотелось, да и бесполезно это было. Тешить свое самолюбие и развлекаться за счет его реакции на презентик — вовсе казалось каким-то диким и невозможным, бессмысленным. Морок — не та весовая категория.

И потому Змееуст ощущал себя чертовски глупо, таки выполнив свой квест и набрав всего хорошего для своего предводителя. Потому что он не знал, для чего он это сделал.
Это было что-то настолько иррациональное, что захотелось выскочить прочь из дупла на мгновение, однако, он не сделал это: прислушиваясь к себе с особенной тщательностью, он осознавал, что от таких простых действий ощущает все-таки огромное удовлетворение. Значит, он действует правильно..

Это было дико.

Он смотрел на Морока и медленно, глубоко дышал, стараясь не сбиться на странный невнятный хрип, и его буквально распирало от неожиданного желания позаботиться о предводителе просто так.

Змееуст не привык хоть каплю прислушиваться к эмоциям окружающих, он был чертовым моральным инвалидом с самого детства, легко отнимая жизни за счет своего (почти) безразличия к чужим страданиям так же, как и к чужому счастью.

И теперь он осознавал, что понять Морока он буквально не может.
И это значит что вводного материала, его наблюдений... на самом деле недостаточно для того, чтобы позаботиться о нем.

Стоит, как дурак, и реально понять не может. А взгляды бросает на пресловутых лягушек: надо бы предводителя покормить.
[indent]Но
если
он
не голоден?[/indent]

[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой
по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит.
докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор
и уйдёт, заплатив за пристанище
дыркой в груди.[/indent]

темноцвет ☽ сумрак ☾ целитель и мастер шепота

Мятлик

Дата: Сумерки, 26-Окт-2019, 23:10 | Сообщение # 797

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2345

Закат догорел окончательно, и в тлеющих сумерках, в сизо-аспидном полумраке чужой силуэт кажется безмолвной фантомной тенью, впитавшей в себя всю тьму, пьющей мрак, как вампиры — кровь; темно-серая шерсть кажется черной, чернее, чем ночь, и кисловатый запах болот проникает в легкие, кажется, самой настоящей болотной жижей, замком склеивая еще дышащий рот; кажется, что там, где должны быть индиговые темные глаза сейчас сверкнет кислотным, ярким, едким, приблизится так неотвратимо и...

Кажется, кажется, кажется. Кажется?

Морок не может пошевелиться; ощущение, будто лапы вязнут в мягком мху, как в трясине, а сквозь позвоночник кто-то пропустил тонкий ледяной кол — его пробирает иррациональная парализующая жуть, и он сидит у стенки, будто перед расстрелом, во все глаза глядя на... что-то.

А потом, когда он готов уже сорваться и побежать отсюда как можно дальше, что-то сверкает привычным алым в сумеречно-синих глазах, и жуть исчезает, но... подозрения остаются. Еще какие.

Змееуст, лягушки, букетик из мяты и черники. Это... это что вообще. Это точно сон. Или галлюцинация. Лучше бы сон.

— Это тебе.

Сумрачный, все еще напряженный каждой мышцей в теле, взглядом прослеживает движение глашатая, смотрит не отрываясь на него, даже не взглянув на лягушек и букет у своих лап, смотрит не то удивленно, не то недоверчиво, не то почти испуганно. На самом деле ему действительно страшно, просто он не может позволить себе хоть как-то это показать, иначе страх возьмет верх, и он точно даст... что-нибудь выдаст.

Но Тис-не-Тис вдруг улыбается ему так, как улыбался реже всего, если вовсе не единожды на его памяти, и от такой улыбки слабость в лапах совсем предательская, пустота в голове совсем блаженная, а жар в груди совсем ошалелый. Он такая... пуська сейчас, что Морок сомневается, что даже его подсознание могло выдать что-то такое. Что он вообще мог себе вообразить подобную ситуацию, такого Тиса. Настолько непредсказуемым может быть только оригинал. К тому же, подсознание если что и подбрасывает, то обычно плохое, а это... Это совсем не...

Морок смотрит на Змееуста, Змееуст смотрит на Морока. Оба молчат. Оба не понимают что происходит.

Наконец сумрачный отмирает, нервно сглатывая, уже не в силах терпеть эту пытку, и медленно, осторожно протягивает лапу к глашатаю, неуверенно касаясь его щеки. И, почувствовав, что шерсть и плоть не проходят через лапу, развеиваясь темным наваждением, аккуратно проводит дальше, стирая маленькую болотную кляксу с темно-серой шерсти. Выдыхает облегченно.

— Действительно ты, — из груди вырывается легкий смешок, и Морок отстраняется, окидывая взглядом... воистину, джентльменский набор. И взгляд мечется от подарков к Тису, от Тиса к подаркам и обратно. Так, хорошо, это не шиза, но тогда... Что это вообще... Как это... — Ты что, стащил у Безупречного мяту из сада? И это что... Правда черника? И лягушки?— во взгляде какая-то необъяснимая смесь неверия, подозрения и детского изумления. Но, глядя на не менее сбитого с толку Змееуста своими же жестами, до Морока доходит, что это уже не первый раз за день он вытворяет что-то такое, отчего у них у обоих отваливается всё, что может отвалиться. И в глазах вспыхивают теплые, озорные огоньки, и сумрачный расплывается в мягкой улыбке, тихо, удивленно смеясь, — Ты просто невероятный.

Он наконец расслабляется достаточно, чтобы немного подвинуться ближе к краю, с интересом пятилетнего ребенка разглядывая и слегка подцепляя когтем черничные веточки. От них даже толка особого нет, ягоды давно сошли, но разве должен быть какой-то практический толк от.. букета? Тис, делающий что-то, что не имеет практической пользы... Что-то иррациональное... Это... Это бан.
Морок ну никак не может перестать улыбаться: на кого-нибудь другого он, может, даже и рассердился бы — зачем портить его любимый черничник?! — но, представляя, как вот этот здоровый, взрослый, серьезный лоб лезет в черничные заросли, аккуратно отрывая веточки с уже слегка подернутым багрянцем листочками, а потом так же бережно несет это в лагерь, вместе с лягушками, а потом тайком, как шпион, как какой-то шкодливый оруженосец пробирается незаметно в дупло, а потом еще ворует мяту из садика... И всё это просто для того, чтобы... чтобы... всё это... подарить... ему...

Им уже давно не пятнадцать лун, Морок даже не кошка, но какое это всё имеет значение, если он всё равно готов пищать от восторга, как совсем еще зелёная ученица?

Но он, конечно, не пищит. Он вновь поднимает взгляд на Змееуста, лукаво сощуриваясь, и, быстро подавшись вперед, нависая над разделяющими их лягушками, касается носом чужой щеки. тьмок

— Спасибо.

И так же легко отстраняется, забирая себе одну из лягушек. Он и в самом деле не голоден, но, во-первых, это все-таки его любимые лягушки, а во-вторых, их принес Змееуст — он не может не съесть. А аппетит все равно приходит во время еды.

Ему сложно есть оттого, что хочется постоянно улыбаться. Морок даже чувствует укол какого-то стыда — после всего, что произошло в эти дни с их племенем, ему точно можно быть таким... счастливым? Он вообще имеет на это право?
Ответить на свой же вопрос у него не получается.

Закончив с лягушкой и наскоро умывшись, Морок косится на мяту, отрывает один листочек и пережевывает — у него не такие уж сильные боли, а выплеск эндорфинов после прихода глашатая был такой, что, кажется, перекрыл собой то, что было до этого. Но это ему так кажется — от мяты и в самом деле становится еще легче, она сглаживает острые углы, опыляет мысли приятной спокойной дымкой. Сумрачный поднимает уже не искрящийся, но мягко, сумрачно мерцающий взгляд на глашатая, интересуясь ненавязчиво:

— Если немного, то это полезно. Хочешь?~ — аккуратно берет в зубы стебелек и расслабленно приваливается к темно-серому плечу, протягивая растение навстречу, и вопросительно-пригласительно смотрит снизу вверх.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Темноцвет

Дата: Ночь, 27-Окт-2019, 02:25 | Сообщение # 798

из сумрака севера и железной мглы

Группа: Стражники

Сообщений: 2552

В чужих темных и липких кошмарах Змееуст много лун стремился занять место главного палача и мучителя, нагонял ужас так старательно, что даже сам верил во все, в чем стремился убеждать каждого, даже собственных трусливых оруженосцев: "здесь тебе нечего бояться, самое страшное здесь — это я", и он уверенно шел к тому, чтобы действительно стать самым страшным на свете злом, поддерживая планку, превращаясь по первому зову и натяжению в поводке из сотканных тенями цепей в темную тварь, сверкающую последним в чьей-то жизни оскалом. Да только Морок Звезд никогда не был тем, до кого доходили его опасные речи — они никогда не были на него направлены, и Змееуст почти был готов к разрушению чего-нибудь, когда увидел на лице своего предводителя столь незнакомую эмоцию.

Змееуст не мог применить свою обычную тактику к нему: "самый страшный тут я" — заявить — не поможет, только не в случае с его предводителем. И даже "я страшнее, чем то, другое" — тоже пойдет как-то мимо, понял он с абсолютно спокойным осознанием. Потому что еще там, на Скате, столкнувшись с огнем вживую, а не в собственной душе, усвоил этот щелчок по носу.

Есть вещи и пострашнее.
[indent]А жаль, жаль, жаль.[/indent]

И пока что-то темное тошно скребется в душе, взывая исправить положение сейчас же, настолько срастись с обликом приграничного демона, чтобы больше никогда, никогда...
...даже его, это поганое чувство жажды крови, все равно глушит то самое бушующее палящее пламя, сейчас отступающее лишь перед прямой заботой о своем предводителе. Первостепенная задача. Главная миссия. Отставить все побочные до лучших времен, они еще настанут, он знает, он сам ведь влюбился в демоницу, там, на главной ветви слушая речь Морока, он понял, он решил: подарит ей столько столиц, сколько найдется на этом свете, если неожиданно не только ему потребуется утопить этот лес в крови. Если только Морок захочет — он утопит в ней всех с той же внутренней небрежной нежностью, с которой возложил сейчас к его лапам букет.
В эту же секунду.

Но Морок стоит, молча смотрит на него, и Змееуст тоже не двигается с места. Он остается неподвижен даже когда предводителю неожиданно взбредает в голову какая-то странная идея — Тис покорно подставляется под лапу, сам от себя не ожидая такого послушания, и позволяет провести ей по темной шерсти, даже чуть наклоняясь, не сводя пристального, изучающего взгляда с Морока. Не ожидая от него чего-то, а просто... наблюдая. Рассматривая, впитывая, запоминая.

— Действительно ты, — он усмехается тон в тон своему предводителю, однако веселая ухмылка застывает на губах, как хреново приклеенная, когда в голове появляются закономерные мысли: а кто, если не я? Что, если не я?
[indent]Конечно, я.[/indent]

Он усмехается острее, сбрасывая неприятное чувство, и продолжает наблюдать за Кромешником с искренним любопытством, тщательно сдерживая удовлетворение настолько сильное, что у него буквально на лбу вот-вот бегущей строкой появится "доволен происходящим". Особенно реакцией, которая последовала за узнаванием — реакцией уже на подношение.
Его демонице понравилось.

— Ты что, стащил у Безупречного мяту из сада? И это что... Правда черника? И лягушки? — Змееуст ощущает себя настолько довольным, что, кажется, единственное, что отвалилось тут на самом деле — сам Змееуст. Или вот-вот отвалится.
— Да-
— Ты просто невероятный, — он застывает, будто бы смехом Морок Звезд его не поощрил, а ударил, и едва сдерживается от чего-то, просто вслушиваясь в неожиданно показавшимся незнакомым — будто бы впервые услышанный — смех. Хмыкает, вторя. И получает осторожное касание носом в щеку, так же хитро сверкая глазами в ответ на подобное баловство со стороны предводителя.

Все же, он не зря тащил это джентльменский — сомнительный и местами непрактичный — набор. Это ведь обычно следует после подарков, не так ли? Благодарность за них.

Только внутри все как-то скручивается и вспыхивает раздраженным неудовольствием: нет, он не так хотел.
Он хотел сделать это просто так, а не будто бы Морок какая-то богомерзкая девка, готовая повиснуть на нем после первого за не пойми сколько лун знака внимания.

Почему же Морок настолько доволен его простым жестом?

Змееуст ощущает себя неловко — и это как раз не вызывает противоречий у его внутреннего навигатора, хотя вообще-то должно. Потому что Змееуст даже не знает, что это за чувство такое: он осторожничает, он ощущает некоторую возможную опасность, он не может оценить обстановку, он даже близок к понятию "растерян", что так же должно быть ему чуждо, иначе он будто бы и не наследник Мрака вовсе.

Так явно проявляет свои чувства и даже почти улыбается глазами —
[indent]где, где, где пламя бездны, эй, вернись![/indent]
Он не хочет быть настолько беззащитным. Это глупо. Он будто разом лишился возможности что-нибудь сжечь — а может, просто хватит пожаров? — нет, нет, нет!

Змееуст приступает к еде только после того, как это делает Морок.
И в отличие от предводителя, все никак не способного справиться с улыбкой, здесь он не изменяет своей обычной манере темной твари — расправляется с едой максимально быстро, постоянно облизываясь и старательно ее уничтожая (почти на скорость), чувствуя, что, возможно, зря не озаботился тем, чтобы схавать часть прямо на болоте, настолько бездонная у него внутри дыра. Впрочем, привычно. И после лягушки он ощущает себя почти сытым, ведь действительно привык иногда есть крайне мало. Экстренный режим организма.

Он заканчивает, но не двигается с места, внимательно наблюдая за дальнейшими действиями Морока, смещаясь поближе.

— Если немного, то это полезно. Хочешь?~
— Нет, — он ненадолго действительно задумывается, осторожно склонившись к листочкам и вдыхая их запах, но, на самом деле, лишь пользуется моментом, чтобы побыть ближе к своему предводителю, внимательным острым взглядом царапнув по его глазам, выискивая в них те нехорошие тени, притаившиеся за знакомой и почти (почти?) родной зеленью Авада Кедавры.

Морок Звезд расслабляется, но недостаточно.
Но больше, чем обычно.

Змееуст, все же, не любит мяту. Ему противен всякий дурман, даже мимолетный, и потому, оставаясь в наиболее трезвом уме, кажется, за всю свою жизнь, и почти в здравии, не считая подкопчености, больше даже моральной, чем физической, он только легко кусает за стебелек, склонившись еще ниже и легким рывком отнимая его у Кромешника.

Он смотрел слишком вопросительно-пригласительно. Не выпуская мяту, Змееуст пользуется тем, что предводитель сам прислонился к нему и легко, почти небрежно, но все-таки с большей осторожностью и тонкостью, чем обычно, роняет того на подстилку, укладывая на бок и опуская мяту рядом, вроде как отдавая обратно, просто уже лежачему. Прямо посреди черники, которую он раскидал взмахом хвоста секундой ранее.
Романтика, черт возьми.
[indent]Похоже на черничник?[/indent]
Мороку нравилось в черничнике, Тис знает. Тис думает — это хороший тактический ход. Тис считает, что даже в букете черники все-таки была своя практическая польза, ведь он выбрал именно его, а не что-то другое: какие-то красивые, но уж точно бесполезные цветы, или более притягательные хвойные ветки, да только совсем не умиротворяющие и совсем не мягкие, в отличие от нежных черничных листиков.

Сам он нависает сверху не то угрожающе, не то выжидающе, в этот раз с не вполне определенной целью, хотя, казалось бы, куда определеннее?
Только смотрит пристально, опираясь лапой рядом с чужим плечом, а на вторую стараясь переносить не слишком много веса, неустойчиво оставив его рядом с чужими лапами, свободно, так, чтобы в любой момент можно было либо подцепить чертов мятный стебелек, либо еще какое действие воспроизвести.

[indent]— Спасибо.[/indent]

Он медленно наклоняется и невесомо касается носом чужой щеки, не отрывая пристального взгляда (и сразу же отстраняясь обратно, распрямляясь и застывая так, будто вовсе не наклонялся). Он дублирует легкое, естественное действие Морока так осторожно и сдержанно, будто бы никогда не-
Будто бы темная тварь в нем неожиданно забилась в самый дальний угол.

[indent]— Не за что.[/indent]

Он ухмыляется, приподнимая уголки губ, и смотрит с ехидным любопытством. Как бы глупо не смотрелась вся его шалость со стороны, он нависает над предводителем и думает, что она чертовски удалась (именно сейчас, когда касается Морока он сам, а не наоборот, когда он выбирает, как действовать, и когда "уложить" еще вписывается в "позаботиться").

Ты такой внеконтекстный, Тис. Как и всегда.

Мятлик

Дата: Ночь, 27-Окт-2019, 05:31 | Сообщение # 799

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2345

Запах мяты окутывает воздух вокруг — прохладный, свежий, лимонно-зимний, заглушающий ненавистные Мороку горьковато-осенние нотки. На него сквозь нежные, будто прихваченные легким инеем листочки, близко-близко поблескивает в густом полумраке по-вечернему синий глубокий взгляд — и если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть в тебя.

На мгновение, пронзившее жилы коротким электрическим разрядом, сумрачный чувствует себя опасно уязвимым.

Он не может, попросту не успевает понять, нравится ему это или тоже... пугает. Змееуст ведь редко всматривался ему в глаза, чтобы что-то там отыскать. Что-то, что дальше, чем неизменное с их первой встречи обожание при взгляде на Наследника или яркий, дикий болотный огонь. Отыскать что-то, что не хочет быть найденным.

То, что Кромешник прячет от него всю жизнь.

Но если раньше он боялся быть раскрытым до дрожи, до той самой леденящей жути, липкими мурашками скребущей по хребту, то сейчас... Сейчас боится тоже, но не так отчаянно. Он доверяет больше, глубже, и верит, что даже если Тис узнает, какой он на самом деле, то уже не сможет отмахнуться от него, как мог бы (по его мнению) когда-то в юности. Ведь...

— Я не позволю каким-то слабакам быть рядом с моим повелителем.

...Кромешник был тем еще лицемером.

Он ненавидел Скрытного с самого начала так яростно и отчаянно не только потому, что ревновал — Змееуст ведь ко многим проявлял благосклонность, и в интересах опричника вовсе не было отпугивать от него потенциальных единомышленников, даже если те не вписывались в сумрачный стандарт силы.

Он ненавидел Скрытного, потому что видел в нём себя.

Ту свою часть, обратную сторону, грязный секретик. Свою уродливую слабость, свое порочное безумие, всю эту грязь, мерзость, надломленность, которая так глубоко впиталась в его кровь, что передалась по наследству, яд и отрава, пустившие корни дальше его опороченного, обманчиво прекрасного тела.
Глубоко в душе он всегда знал, что ничего красивого в нём нет.

[indent]Боль, как и смерть, никогда не бывает красивой.[/indent]

Это мираж, наваждение, морок: неукротимый абсентовый пламень, горящий в глазах во время кровавых расправ, громких, пафосных речей, сильный, мелодичный голос, аристократическая стать, плавность движений, благородные черты — приманка, блуждающий огонь, который в конце концов заманивает в смертельную топь. Это безумие только кажется красивым, манящим, магнетическим — до той поры, пока не увидишь его непривлекательную сторону. Там, за огнём, под колдовской хвоей, корчится в муках жалкая личина: когда невозможно уснуть одному без кошмаров, потому что темнота внутри страшнее темноты снаружи, коварнее и опаснее; не отпускающее даже через столько лун прошлое, просто потому что оно поселилось в потемках сознания самостоятельными образами и голосами слишком накрепко, оно приходит, когда стоит лишь немного дать слабину, оно дышит в ухо жирным, масляным, липким шепотом, поет тебе старую песню о том, кто ты на самом деле такой; бесконтрольная тяга к боли, потому что это единственное, что позволяет отличить реальность от выдумки, и прилагающиеся к ней позорные шрамы на запястьях; привязанности, перерастающие в нездоровые зависимости; сгноенный утробный крик, втершийся так глубоко, что не может больше вырваться.

Слабость и безумие Скрытного всегда были на виду — это бесило. Кромешник прятал это так старательно, а тот хлюпик ничего не делал, и Тисовый при этом все равно... почему-то признавал его своим. Возможно, ему нравилась мысль, что он может взять и укротить внутренних бесов Скрытного, этот его коварный ветер в башке — Наследник ведь мнил себя страшнее всех демонов вместе взятых.

Кромешник не хотел быть для него такой же игрушкой, очередным экземпляром коллекции. Он не хотел, чтобы Тис укрощал его внутренних демонов — он хотел укрощать этот лес вместе с ним. Кромешник не хотел быть слабым в его глазах, он хотел быть сильным, и сильным настолько, чтобы разделить любую ношу и любое бремя — чтобы Наследник просто не мог от него отказаться. Для него он хотел быть лучшим, сильным и красивым. Он не смел показывать свою слабость.

Когда после их ссоры в Лихолесье он оказался один в лесу, бросающийся на деревья, раздирающий сам себе лапы до крови, охваченный больной крупной дрожью, обезумевший, потерянный, надломленный, сочащийся грязью и бредом, то был потом безмерно благодарен всем высшим силам за то, что его нашел и спас именно Волчонок. Только ему тогда он мог доверить свою слабость — и тот был рядом каждый раз, когда это было нужно, он мог дать ему то, чего он никогда и ни у кого не попросил бы сам. Благодаря ему он пережил Мор.

Но в конечном счете они не были созданы для того, чтобы спасти друг друга.
Кромешник сделал единственное, что было близко к спасению — отпустил его.

***

Змееуст забирает у него мятный стебелек, бросая короткое и предсказуемое:

— Нет.

Не то что бы Морок всерьез предлагал ему только мяту — но глашатай оказывается догадливым.

Он падает на подстилку с тихим коротким смешком, вновь немного удивленным — глашатай непривычно осторожен. На самом деле, всё это не первый раз, когда Змееуст проявляет заботу о нём: просто обычно эта забота была по-тисовски грубоватой, жесткой — резко повалить его на землю, закрывая собой от неведомой мистической жути, впиваться когтями в кожу, принося необходимую ему отрезвляющую боль, таскать его бессознательное тело в покои.
Только сейчас он какой-то странный. Непривычный. Новый.

Морок пока не понимает, что ему с этим делать.

Вот он и старается вести себя, напротив, как обычно, не поддаваясь медленно нарастающему внутри смятению, не желая признаваться даже перед самим собой, что ему под этим пристальным, внимательным, вдумчивым взглядом становится как-то не по себе. Он защищается привычно: улыбаясь остро и сладко, послушно лежа на боку среди рассыпанных веточек черники и мяты, дерзко, требовательно, почти насмешливо сверкая глазами. И когда глашатай наконец склоняется ближе, мучительно медленно, Морок прикрывает глаза, предвкушая вспышку боли — но Змееуст просто касается его щеки и тут же отстраняется, возвращая ему его же жест.

Тогда Кромешник понимает, что уже ни черта не контролирует ситуацию.

Он изумленно распахивает глаза и смотрит на ухмыляющуюся самодовольную рожу, чувствуя, как у самого пылают уши и дурацкая щека.

— Не за что.

Ну он... Ну это... Это просто...

[indent]Что мне делать?[/indent]

— Да пошел ты... к черту, Тисовый, — совсем беззлобно, тихо, как-то то ли смущенно, то ли вредно фыркает Морок, отводя взгляд, стушевываясь, но зато ловко подцепляет когтем мятный стебелёк и запускает его в лицо соплеменника за неимением поблизости никакой сосновой ветки. Такие вот библейские отсылки. Лишь бы не видеть этой ухмылочки и любопытного взгляда, потому что он в первые в жизни не знает, куда себя девать.

И как последний дурак принимается "увлеченно" водить коготком по ближайшей черничной веточке, разглядывая то её, то — украдкой — находящуюся рядышком лапу Змееуста.

Мне не понравилась твоя шалость, понятно? Не понравилась, не... не... не?

[indent]Понравилась.[/indent]

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Темноцвет

Дата: Ночь, 27-Окт-2019, 21:07 | Сообщение # 800

из сумрака севера и железной мглы

Группа: Стражники

Сообщений: 2552

У Кромешника прекрасно получалось.

Быть сильным, быть ярким, выделяться среди остальных вестников своей отчаянной преданностью, заглушающей в восприятии Змееуста все остальное, настолько яркой, настолько очевидной, ослепительной, что все остальное разглядеть за ней было, быть может, и возможно, но совершенно незачем, казалось. Змееусту хватало света Авада Кедавры, болотных огней, в мерцании которых он уже позволял себе видеть достаточно. Он ведь все равно не мог видеть больше. Рядом с Кромешником принять это было легче: можно было даже подумать, что больше ему видеть незачем и попробовать довериться почти вслепую, на ощупь тому... той оставшейся в тени света Авады его части, которую Змееусту все равно было не дано понять.

И, решив сделать нечто подобное, Змееуст был к нему более требователен, чем к остальным — главный опричник ведь действительно не был частью коллекции, очередной яркой эмоцией, за которой Наследник наблюдал со скуки с праздным любопытством, походя вписывая в свои далекие планы очередную фигуру. Но—

Змееуст собирался справляться со всем сам.
Когда Змееуст понял, что не справляется, там, в Лихолесье, чувствуя, что идет по чужому сценарию, что он похож — тысячу раз похож, похож, похож, даже сейчас эта схожесть дышит ему в затылок черным болотным смрадом — он оттолкнул Кромешника подальше, чтобы никто не вздумал усомниться в том, что это на самом деле не так.
Сейчас он смотрел на ситуацию совсем иначе, чем тогда смотрел на нее импульсивный мальчишка, едва принявший командование армией и ослепленный собственной взрослостью, едва ставший воителем. Сейчас ему кажется, что его ход был даже стратегически неплох. Он тоже кое-чему его научил. И пусть ему долгое время — всю жизнь — казалось, что ничего не изменилось тогда... оно все-таки изменилось.
Он ведь даже тогда ошибся, повел себя неправильно в отношении Кромешника. Но эта ошибка напомнила в первую очередь ему самому, что он может идти один. Психующий. Но еще более важно — что он не один, даже если так отвратительно ошибется.

— Да пошел ты... к черту, Тисовый, — Змееуст замер, все еще вглядываясь в лицо Морока...

... а затем он пошел к черту,
[indent]к дьяволице.[/indent]

Он никогда не умел вглядываться, пусть и смотрел так пристально, что любое сомнение, спрятанное глубоко в душе, сразу становилось явным, что любое неверие сразу каралось.

Он никогда не умел вглядываться, но увидел достаточно — он не увидел сопротивления.

Его информации все еще было чертовски недостаточно. Он все еще чувствовал, что, на самом деле, не знает ничего. Однако, это не мешало ему продолжать изучать, с любопытством пересиливая самого себя и медленно склоняясь к так удачно отвернувшемуся Мороку.
Змееуст ненавидел делать все так медленно, однако сейчас это казалось почти приятным.

— Кр-р-ромеш-шник, — выдыхает прямо на ухо почти угрожающе, и опаляет горячим дыханием, облизывается, скалится. Едва задевает зубами — еще чуть-чуть и прикусит, оттянув на себя, ухмыляясь. Однако заставляет себя расслабиться и подавить темную тварь, отогнав ее еще дальше: осторожно лизнув, нежно, и еще раз дыхнув теплом, отстраняется.

И медленно поднимая лапу, так, чтобы повернуть голову Морока обратно, заставить его посмотреть прямо в глаза... задерживает дыхание, втягивая когти. Касается чужой щеки до абсурда нежно — и вряд ли вообще уместно теперь использовать "заставляя".

Он еще
так
[indent]не делал.[/indent]

Мятлик

Дата: Рассвет, 28-Окт-2019, 19:53 | Сообщение # 801

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2345

Ему хочется провалиться куда-то в подстилку, раствориться в малахитовой мягкости мха, и пусть через него прорастут черничные веточки — но вместе с тем, наоборот, хочется податься ближе, навстречу мучительно медленному движению глашатая, сделать... хоть что-нибудь уже сделать, но он может только лежать, как лежал, дыша через раз, пугаясь тому, как отчаянно бьется сердце о прутья ребер.

Всё это как-то странно на него действует. Опасно, опасно, опасно...

— Кр-р-ромеш-шник.

Только бы не заскулить.

Но он лишь прикрывает глаза, зажмуриваясь, ощущая, как все нервные клетки гематомами скапливаются там, где кожи касается теплое дыхание, вспыхивают, наэлектризовываются, но это не тот жар, что обычно, он не находит выхода в привычной, необходимой ему вспышке боли, он остается там же, под кожей, растекаясь по затылку, шее и всему телу теплой волной мурашек. Нельзя, просто нельзя чувствовать так много — у него сейчас откажет сердце.

Змееуст не выпускает когтей.

Сумрачный только сейчас понимает, что едва ли дышал всё это время, и тихо, мягко выдыхает, осторожно накрывая своей лапой чужую, ласково притираясь щекой в ответ, запутываясь взглядом в вечерней синеве напротив. Он не знает, боится представить, что сейчас можно увидеть в его собственных глазах — терпко-полынную смесь благодарности, доверия, нежности, страха? Он снова не может вдохнуть, потому что горло вдруг сдавливает что-то тяжелое и невыносимое.

Ведь он никогда
так
[indent]не делал. [/indent]

Но Кромешнику это и не нужно было, всё казалось правильным, единственно верным, единственно возможным, он сам только так и умел, его так научили; ему так нужно, чтобы быть живее, чтобы закаляться, он так на своем месте... или — он только такого и заслуживает, ведь...

[indent]— Ты такой грязный, Кромешник.[/indent]

Почему-то Змееуст вдруг становится совсем размытым.

Морок видит его будто сквозь какую-то мутную пелену, и он моргает, пытаясь вернуть былую четкость, но муть никуда не исчезает, только на щеках вдруг чувствуется что-то мокрое и теплое. Что?.. Он непонимающе касается лапой другой щеки, моргает снова, удивленно, а влаги становится только больше, и она падает, падает, падает вниз, стекая по щекам, совершенно не контролируемая, не прошенная, подлая.

— Это.. Это не... — Он даже не знает, что пытается сказать, он пугается собственного голоса, какого-то неправильного, хрипловато-простуженного, ломкого и слабого. Да что это такое, какого черта, почему сейчас? — Я не-

Внутри что-то трескается, надламывается, с глухим выдохом вырываясь наружу, плечи вздрагивают — и он плачет так тихо, почти беззвучно, удивленно, только мелко дрожа всем телом, и отчаянно хватается лапами за темно-серые плечи, притягивая Змееуста, всего грязного, в болотной тине, к себе, пряча лицо где-то у него на груди, боясь, что он подумает, что это всё из-за него или еще что-то такое, что заставит его уйти, а он не хочет, не хочет, не хочет, чтобы он уходил, всё что угодно, но только не это, пожалуйста.

— Тис, Тис, пожалуйста, — шепчет рвано, бессвязно, окончательно теряясь, — пожалуйста...

Он звал его точно так же, только другим, старым именем — ему было семь — задыхаясь от слёз, изломанной тенью прижимаясь к холодному полу подвала, грязный, оскверненный, с прорезавшимся контуром ребер, весь в ссадинах и синяках, отчаянно звал, зная, что никто не отзовется и не придет — и так он плакал последний раз в жизни. До этого момента.

Там, в городе, он думал, что выплакал всё, что было можно, там он понял, что слезами, какими бы горькими они ни были, ты себе не поможешь. А если ты сам себе не поможешь, то никто тебе не поможет — и он научился злиться. Он смог вернуться домой к тому, кого так отчаянно звал на помощь. благодаря злости. Злость была эффективнее, чем грусть и тоска, злость была яркой, яростной, злость была полна энергии, пламенной неукротимой силы. Злость его спасла. Слёзы стали табу, запретной слабостью, слёзы — грязь.

Он не плакал, когда терял близких. Он не плакал, когда в Лихолесье лучший друг отвернулся от него. Он не плакал, когда думал, что потерял Волчонка там, на скате. Он не плакал, когда умерла Тигриное Сердце. Он не плакал даже тогда, когда пропал Змееуст, когда крутило и мучило в кошмарах, когда соплеменники умирали друг за другом, день за днем, он не плакал, когда знал, что видит Вереса в последний раз, он не плакал, пока сумрачные земли полыхали огнем. Он не плакал.

На боль он отвечал злостью. На пламя — встречным пламенем. Он знал, что делать с болью и жестокостью.

Но он не знал, что добьет его именно нежность.

Он забыл, что когда-то она была ему родной. Кромешник — яростный, лихой опричник с диким опа́льным взглядом, Кромешник любит, когда во рту всё жжется от железной алой крови.

[indent]— Котёночку ведь нравится боль?[/indent]

Кромешнику нравится. Кромешник любит боль, чужую и свою, свою даже больше, она напоминает ему о том, что пока тебе больно — ты жив и ты можешь бороться. Он научился справляться с болью, он сросся с ней в единое целое, пусть и ведомый порочным липким шепотом в голове. Он спас себя сам, он помог себе сам. Он узнал, что если не можешь победить своих демонов, то надо объединиться с сильнейшими из них, впустить в себя и овладеть.

[indent]— Как тебе эта кровь? Как тебе моя кровь?
— Прекрасно.[/indent]

Он давил в себе всё, что считал слабостью, так упорно и отчаянно, он прятал это в самые темные и далекие уголки, но в минуты отчаяния оттуда, из глубины, поднимался тот сгноенный, заглушенный крик, которому не было выхода.

А теперь, всего от нескольких невинных, бережных прикосновений, он вырывается наружу — почти бесшумно. Как дерево, расколотое грозой, не может кричать.
Кромешник не может плакать громко, но ему достаточно и этого — тихие, рваные, судорожные вдохи-выдохи, дрожащие плечи, и всё никак не прекращающиеся беззвучные слезы.

Он забыл, как справляться с лаской. Он забыл, что любил её больше, чем...

[indent]— Княжик, милый...[/indent]

Тигриное Сердце дала ему это имя. Он не знал, он не мог помнить, что был рожден другой кошкой, которая не могла его полюбить и принять, на болоте, в жуткую февральскую пургу — он не мог помнить, как незнакомка оставила его у лап юной королевы, а он, еще слепой и слабый, обвился тонкими лапками вокруг её лапы, совсем как вьющееся нежное растение, в честь которого его назвали.

Тигриное Сердце стала его настоящей семьей. Она первой подарила ему любовь и нежность. Он узнал, что это такое.
И посмел забыть.

А он не плакал, когда она умерла, он не плакал даже встретив её в Звёздном племени, он не сказал, он так ни разу и не сказал ей... как сильно её любил.

[indent]— Мне не нужна твоя помощь![/indent]

Кромешник давно знал, что помочь можешь себе можешь только ты сам. Но он все равно рвался, с каким-то глухим отчаянием, помочь еще кому-то. Они с Горихвосткой были гораздо больше похожи, чем он думал — они были безумно похожи в своем упрямстве, в своем нежелании признавать очевидное.
Им обоим нужна была помощь.
И Кромешник хотел, правда хотел помочь ей, но он не сделал этого так, как нужно было, тогда, когда нужно — потому что он забыл, что кого-то можно спасти нежностью. Может, если бы он не отвернулся в тот день от нее, задержался хотя бы на пару минут рядом, обнял бы, то она бы не...

Морок смазано выдыхает, чувствуя, как дрожь ослабевает, и поднимает голову, упираясь лбом в чужой лоб, осторожно перемещая одну лапу с плеча на загривок и чуть сжимая темно-серую шерсть. На непослушных подрагивающих губах прорезается надломленная, тихая, болезненно-нежная улыбка.

Он не сказал и не сделал так много, он не смог спасти, не смог удержать столь многих, и все же... все же...

[indent]Он все еще рядом.[/indent]

Хриплым шепотом, простое и честное:

— Я люблю тебя.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Темноцвет

Дата: Утро, 29-Окт-2019, 16:32 | Сообщение # 802

из сумрака севера и железной мглы

Группа: Стражники

Сообщений: 2552

Змееуст наблюдает так пристально, что сам перестает дышать — так, что от напряжения в глазах под веками начинает немного ныть. Он ощущает потребность в том, чтобы все-таки выпустить когти, хотя бы надавить посильнее, потому что сам иначе не умеет, потому что ему кажется, будто он чего-то не додал, будто он не выразил что-то, что хотел, однако именно его нынешнее поведение...

...приводит к тому результату, который, возможно, он всегда надеялся видеть?

В нем всегда это было, жестокое, опасное, агрессивное, недоверчивое: желание довести, расколоть, поломать под себя, так, чтобы не осталось ни капли внутри, все выплеснулось наружу и напоказ. Его будто захлестывает этой яростной волной откуда-то из прошлого, и он почти радуется неожиданно эмоциональной реакции Кромешника: необычно, интересно, он ведь всегда любил наблюдать, он оттого и тянулся к таким чудилам в юности, обманчиво-понимающий, но чертовски властный, знающий, что они-то не утаят.
Они ведь уже поломанные. Такие, как Скрытный. За ними наблюдать — одно удовольствие, безопасно, их удар больнее, чем есть, не сделает, даже если уж слишком недооценивать. Их подпускать ближе проще, ведь все на лицо, все, как на ладони. Так ему казалось. Так он обманывался, и за такое он же платил на границах, работая палачом для бывшего товарища.

И все же, Змееуст всегда обожал яркие вспышки чужих эмоций.

Он даже готовился растянуть губы в ухмылке, искренне довольный происходящим первые несколько секунд, однако неожиданно застыл, проваливаясь едва ли не в транс, различая, что на самом деле все идет как-то не так, слыша едва-едва различимый всхлип?? И видя, как на щеках его предводителя проступают мокрые дорожки. Он не... не настолько... он не хотел..?

Нет-нет-нет, сейчас он не собирался... ничего такого...
и ведь он не планировал...
он бы мог, но не сейчас... это же бесполезно и...
это...
не должно происходить с его предводителем?

Он бы никогда не позволил..
никому...
[indent]себе...[/indent]
отнестись к Мороку Звезд вот так?...

[indent]error, error, error, ты должен был защищать его, ты должен бы позаботиться о нем, ты слеп![/indent]

Змееуст едва смещается в сторону, желая тут же отступить, дать Мороку больше личного пространства, силясь понять, что он сделал, как он это делал, однако тот цепляется за его плечи и не отпускает, заставляя замереть почти в испуге: а что происходит, а что делать? Змееуст послушно приближается обратно, как только чувствует, что Морок сам притягивает его к себе, сразу же добровольно притягивается, оставаясь рядом, замирая. Змееуст, правда, в этот раз готов даже отступить, но от него требуется что-то иное, и он не совсем понимает, что.

— Тис, Тис, пожалуйста, — Змееуст медленно, чертовски медленно вдыхает, напряженный и готовый ко всему; глядя на Кромешника так, что, кажется, в этом мире не остается ничего, кроме Кромешника; да только он все равно не может ничего увидеть, что дело бы ему... подсказку?.. — пожалуйста...

Пожалуйста что? Что?

Змееуст не совсем догадывается, но старается: притягивает его к себе сам, молчаливо ожидая, пока это пройдет. Змееуст устраивается рядом, аккуратно обхватывая Морока, заключая в подобие объятий, прикладывая силу, чтобы сделать это несмотря на вцепившиеся в плечи лапы, но тщательно сдерживая ее, чтобы не вцепиться покрепче в ответ, отплатив той же монетой. Он едва не совершает эту ошибку: размышляет, быть может, в этом и просьба, в этом и суть?
[indent]Вернуть все как было.[/indent]
Змееусту кажется, что надо было все-таки укусить его. Побольнее, так, чтобы сразу стало понятно, где верх, где низ, где реальность, а где все остальное, то, что спутало его предводителя, сбило, задурило ему голову.

Запах мяты — хочется выкинуть прочь (просто уничтожить) эти чертовы лепестки, вряд ли мята сейчас помогает, а не делает еще хуже — его раздражает, бесит, и даже запах черники нервирует, во всем этом сочетании он видит причины того, что что-то пошло не так.
Все пошло не так, но он не понимает, из-за чего.

— Я люблю тебя.

[indent]Зачем ты это сказал?[/indent]

Змееуст напряжен так, что, казалось, сильнее нельзя — он осторожно держит в лапах своего предводителя, молчаливо пережидая неожиданный всплеск чувств и .. не совсем понимая, что сказать ему, чтобы успокоить. Змееуст напряжен так, что, казалось-
Казалось.
После того, как Морок неожиданно выдает три чертовых "главных" в какой-нибудь другой, чужой жизни слова, Змееусту кажется, что он превратится в камень прямо здесь и останется навсегда так стоять, веками всматриваясь в заплаканные глаза.

[indent]Зачем ты это сказал?[/indent]

У Змееуста внутри все уже давно выжжено пламенем Бездны, у Змееуста внутри, так глубоко, как только можно было ее отогнать, все равно сидит темная страшная тварь. И горячее пламя Бездны ликует, получив свое, а темная тварь испуганно забивается в дальний угол уже по собственной воле, скалясь и истекая ядовитой слюной, готовясь броситься, прорваться в мир и защищаться.

— Змееуст не умеет любить.

[indent]Зачем ты это сказал?[/indent]

— А ты меня любишь?
— Нет. Я никого не люблю.

Темная тварь злится, бесится, боится — Змееусту легче откусить себе язык и выпить яду, чем произнести что-то подобное, у него сбивается дыхание и он все же не выдерживает, выпускает когти, впиваясь ими в сухой мох нависая над Мороком, укладывая его обратно вниз и впиваясь в него самого хотя бы прожигающим взглядом.

На такие признания обычно отвечают взаимностью?
[indent]Ты затем это сказал?[/indent]

Тис молчит, внимательно глядя на Морока.

[indent]Ты это хочешь услышать?[/indent]

Наследник никого не любит. Наследник не умеет любить.

Наследник ненавидит это понятие всей своей темной душой. Не факт, что он вовсе понимает, спустя столько лун бесполезных издевательств над понятием любви.. что это значит?

[indent]Я сразу за тобой.[/indent]

— Я-

Перестает дышать, замолкает — он не может продолжить эту фразу, только пристально смотрит в глаза своему предводителю,
ему слабо, слабо, слабо сказать,
[indent]он провалил эту миссию,[/indent]
ведь у него ведь все еще недостаточно информации, он не может собрать вводные данные. Он едва не задыхается, пока не решает, что продолжать не станет даже пытаться.

— Кромешник, я...

Змееуст обвивается вокруг него, осторожно укладываясь рядом и позволяя лечь частично на себя. Он укладывает Морока так осторожно, будто он не просто хрустальный, будто он весь уже пошел трещинами и изломан, и будто он, Змееуст, не нашел клея, чтобы исправить это (даже хуже — будто на самом деле у него это клей мог быть), будто это теперь его вина, и он не в силах пофиксить то, что сделал совершенно нечаянно.. будто он шкодливый мальчишка, который ставит поломанное на место и старается закрыть глаза, отойдя подальше, сделав вид, что это вовсе не он, не его вина, будто оно так и было — или виноват тот, кто обнаружит поломку.

Да только у него нет ничего общего с таким мальчишкой на самом деле: в голове Змееуста холодный расчет, но он правда
[indent]не знает[/indent]
как изменить, исправить то, что увидел, он не умеет, но хочет стараться, и он, в отличие от безответственных маленьких школьников точно
[indent]никому не даст обнаружить это.[/indent]

Это знание теперь принадлежит ему.
Кромешник все еще принадлежит ему.

Змееуст едва не рычит от этой мысли, чуть крепче прижимая к себе своего предводителя лапой, не отпуская, не давая даже увидеть возможность этого. Но не рычит, а, снова.. осторожно, будто на пробу, повторно касается чужого уха.

То одного, то второго, аккуратно проводя по ним языком. Трется щекой о чужую щеку, стирая влажную полосу, поглядывает в малахитовые глаза, осторожно касается носом виска, почти строго щурясь на Морока: не двигайся.

— Я постерегу твой сон. Спи, — как-то даже слишком отстраненно роняет, вопреки собственному тону, уткнувшись в предводительскую шею перед тем, как устроиться поудобнее и тоже замереть, осторожно лизнув то место, где когда-то сам же оставил шрам. Много лун назад, еще на посвящении верного опричника в воители.

Он, конечно, помнит, что начал предложение на "я-" и знает, что абсолютно бессмысленно делать вид, будто он собирался сказать именно то, что сказал, изначально. Он смотрел в глаза Мороку Звезд тогда, силясь ответить, и ему было откровенно жаль вот так глупо облажаться.
Но...

[indent]Зачем ты это сказал?[/indent]

Змееуст прикрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая теплый воздух куда-то в светло-серую макушку.

[indent]я... сразу за тобой-[/indent]

Мятлик

Дата: День, 31-Окт-2019, 19:32 | Сообщение # 803

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2345

I've wanted this forever, but I want you all for me,
You can put me back together, only your love can save me.

Слёзы застилают глаза, обжигают веки, и Морок с трудом может разглядеть сквозь дрожащую завесу своего глашатая, но ему и не нужно этого, чтобы понять, как он напряжен сейчас; он чувствует, как опаляет багряным пламенем синий взгляд, едва не прожигая в нём дыру, как Змееуст вонзается когтями в подстилку, как каждая мышца в его теле натягивается, как металлический трос, будто перед роковым броском.

И теперь уже Кромешник ощущает себя... совсем капельку... садистом.

[indent]Зачем ты это сказал?[/indent]

Ему даже... совсем капельку... хочется рассмеяться.

[indent]Ты это хочешь услышать?[/indent]

Он бы рассмеялся, не мешай ему перехватившая глотку невидимая тугая леска, впрочем, с каждой секундой всё ослабляющая свою хватку, но пока сумрачный может только смазано улыбаться, тихо, но тяжело, прерывисто дыша, прикрывая глаза. Отсчитывая удары собственного сердца.

[indent]Ты уже сказал больше, чем сам думаешь.[/indent]

Любовь к Змееусту может убить — и убивала. Это как идти по горящим углям непредсказуемых инквизиторских костров. Его чертовски сложно и опасно любить, если ты ждешь от него чего-то нормального, нет, даже иначе — если ты в принципе от него чего-то ждешь. Чего угодно. На этом когда-то и споткнулась Сосновая, и упала в такую бездонную темную яму, что и Алисе с кроликом не снилось, и в конце концов так и не выкарабкалась. Она была влюблена в него, может, даже по-настоящему любила — что, впрочем, не совсем вяжется с той любовью, какой её понимает Кромешник, — но она всегда ждала, она постоянно хотела от него того же, ясного ответа, тех же чувств, она ждала от него любви в том самом приземленном, понятном всем варианте. Дети, семья, полная, открытая взаимность. Не получив этого сразу же, она ступила на тонкий канат, натянутый над пропастью, и каждый её последующий шаг был ошибкой, которая неминуемо вела к гибели.

Кромешник... никогда ничего не ждал. Ему ничего не надо было, кроме того, чтобы просто быть рядом. Он, конечно, мечтал о многом, он всегда глубоко в душе хотел бо́льшего — и он старался изо всех сил быть достойным, он боролся за свое место по правую лапу от милорда, он готов был грызть глотки и идти по головам, он готов был на всё ради их общей мечты и ради его собственной. Но он никогда ничего не ждал, кроме того, что Змееуст сам ему пообещал когда-то, и тем невероятнее, тем счастливее он себя чувствовал — потому что получал в ответ порой больше, чем мог бы себе представить. Змееуст всегда умел удивлять, но..

Он, правда, ничего не хочет от него сейчас услышать.

Глашатай так сильно напрягается, так много и так громко думает, слишком много и громко думает, как, впрочем, и всегда, и Морок почти слышит его мысли.

— Я-

Он открывает глаза, будто на волне электрического импульса от звука чужого голоса, и наконец может видеть не просто размытое темное пятно в форме кота, а вполне конкретного Змееуста с до боли острым, сосредоточенным, внимательным, накалившимся взглядом. Он что, и правда пытается?..

Кромешнику не нужно было его признание, чтобы знать наверняка — он всегда знал, всегда чувствовал, и это было важнее и слов глашатая, и тысяч слов тех, кто говорил, что это невозможно.
Кромешнику не нужно было его признание, но он его все-таки получил — там, в мгновения траура, под сенью озолотившейся дубовой листвы. И он сказал заветные три слова вовсе не потому, что ждал ответа — он сам ответил ему в каком-то беззаветном порыве. Он просто перевел на свой язык, тот, который знал до того, как научился инопланетному языку Змееуста.

— Я сразу за тобой.

Может, когда-нибудь он и поймет. Может, когда-нибудь даже выучит его язык.

Змееуст укладывает его так осторожно, вновь касается так бережно, но теперь это не взрезает ножом внутри то, что болело и кровоточило столь много лун — напротив, пробуждает щемящее, целебное чувство в груди, залечивающее сочащийся отравой излом, закрывающее надрыв, и становится очень-очень тепло, очень-очень безопасно, очень-очень правильно.

Он никогда не был сломленным окончательно, но и починить, вернуть к тому, как было когда-то, уже невозможно. Возможно только не дать ему упасть.

Он чувствует себя спасенным.

— Я постерегу твой сон. Спи.

Легкой пульсацией отзывается старая метка на осторожное прикосновение, и Морок тихо выдыхает, зарываясь носом в темно-серую шерсть, всё еще обнимая глашатая лапами, тоже обвившись вокруг него хрупким хмельным растением, прирученной змеей, окончательно расслабляясь и обмякая в объятиях, чувствуя, как ровно бьется теперь сердце, чувствуя впервые за много лун почти окрыляющую легкость напополам с приятно опустошающей усталостью.

— Расслабься, Тис, — он возвращает ему его же фразу, сказанную после возвращения, тихо и хрипловато, чуть дергая уголком рта, слегка ухмыляясь ему в шею, сонно глядя на то, как за плечом глашатая в темную палатку просачивается золотистый осенний свет, — Я в порядке. Теперь да, — закрывает глаза, ласково пропуская жестковатую шерсть меж пальцев, и выдыхает уже на границе меж реальностью и сном, теплым, темным и спокойным; мысли обрываются, как тонкие серебристые паутинки, — Ты... — Ты не облажался. Только ты можешь меня спасти, — спасибо.

It's time to face what this love has done to me,

I can't escape —

only your love can save me.

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Темноцвет

Дата: День, 21-Ноя-2019, 22:53 | Сообщение # 804

из сумрака севера и железной мглы

Группа: Стражники

Сообщений: 2552

Холода опускались на лес, заставляли подмерзать лужи и иней выступать на траве, температура осторожно заглядывала в минусовые значения, а Змееуст выдохнул теплый воздух куда-то в макушку Морока Звезд, неприязненно морщась от назойливой мысли: кажется, кто-то проспал. Неосознанно он прижался посильнее к предводителю, сам сворачиваясь компактнее и утыкаясь куда-то в него лбом, засыпая обратно, пригревшись.

Змееуст не захотел. Змееуст не встал.
Может себе позволить, никто не возмутится. Страшилка он, или кто?

***

Он ощущал себя чертовски странно, и именно эта невнятная неправильная странность заставила глашатая все-таки разлепить глаза и немного осоловело осмотреться, подмечая неприятно прилипший к лопатке листик мяты, который хотелось как можно скорее отодрать от себя, но за которым так не хотелось тянуться. Морок Звезд уже ушел, и Змееуст точно ощутил себя проспавшим все на свете. Он помотал головой, пытаясь взбодриться, и внутренне содрогнулся от удивления: в кои-то веки страшное чудище Сумрака выспалось настолько, что его даже ничего не бесит.

Это было так непривычно. Так ново. Надо почаще так делать, наверное.

Змееуст перекатился с теплой подстилки на пол и выгнулся, потягиваясь, немного размялся, после чего яростно вылизался, окончательно отмываясь от того кошмара, который успел на него налипнуть. Выспавшийся — да еще и чистый, он сам себя не узнавал, ощущая приятное опустошение на месте привычного тихого бешенства и желания что-нибудь (кого-нибудь) разрушить.

Сощурившись на свет, проникающий в дупло с главной поляны, Тис выскользнул наружу.
Чтобы в кои-то веки удовлетворить все свои потребности окончательно, ведь теперь в лагере есть тот, от кого даже страшный Змееуст сможет полноценно и от души огрести.

Как в прошлое вернулся, чесслово, давно так хорошо себя не чувствовал.

сердце сумрака

Крапивник

Дата: Ночь, 05-Апр-2020, 18:02 | Сообщение # 805

mени предаюm mебя
они принадлежаm мне

Группа: Звёздные Предки

Сообщений: 3418

-поляна-

Возле самого дерева Горчица медлит. Она даже не придумала, что сказать, но уже пришла. И она сама вызвалась принести эту весть... зачем? Наверное, чтобы помочь Ворону. Все как то само получилось и вот она стоит и с ужасом смотрит на дерево.

Она несет весть предводителю, что молодой воин умер.

Она несет весть отцу, что погиб его сын.

Горчица скалится, злясь сама на себя, и быстрым рывком заставляет себя подойти ближе. Еще шаг... еще. Губы - в кровь, зато она уже взбирается наверх. И совсем скоро она чует запах Королей. Даже жаль, часть сознания пиратки надеялась, что их нет в палатке.

Горчица оказывается на ветке и снова замирает, как пойманная в тиски мышь. Дышит сорвано и хрипловато, бесится от собственной слабости. Скалит зубы, приглаживает шерсть на загривке и откашливается.

- Морок Звезд... - странно, что ее голос не дрожит, говорит амазонка очень даже уверенно и сдержанно, как положено, - там Ворон принес.. тело Белояда, - удивляется, когда чувствует жжение в уголках глаз. Как глупо, - мне очень жаль, - сглатывает подступившие слезы и глаза вновь становятся сухими.

Ей хочется сразу же сбежать, но это будет выглядеть совсем малодушно, поэтому она остается стоять и ждать реакции.

перейди через границу зимы, и, пока снова не придёт весенний день

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпока не зацветут цветы

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤостанься здесь подольше

보고 싶다 이렇게

Сообщение отредактировал Жгучая - Ночь, 05-Апр-2020, 18:03

Мятлик

Дата: Рассвет, 06-Апр-2020, 00:37 | Сообщение # 806

он из болотных огней,
серебра и теней

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 2345

наелся и спит

Сквозь сон заслышав чужие шаги, Морок отрывает щеку от темно-серого бока глашатая, сонно щуря глаза. Сквозь пласт коры, прикрывающий "окошко", падают тонкие полоски света, что свидетельствует о том, что снаружи едва рассвело, а значит, поспал он от силы пару часов. Сумрачному к подобному не привыкать, но все-таки легкое раздражение зарождается где-то внутри: и кому что надо в такую рань, когда он так хорошо пригрелся у чужого бока? Если это не что-то серьезное, честное слово, посетителю не поздоровится.

Довольно быстро за звуком шагов и прерывистого дыхания появляется Горчица, и что-то в том, как она выглядит, какие горькие тени окутывают её огненный взгляд, заставляет раздражение внутри затихнуть и обернуться смутной подкожной тревогой. Морок приподнимается, выпрямляясь, и замирает настороженно, будто на охоте, не сводя прояснившего, льдисто-хвойного взгляда с ученицы.

— там Ворон принес.. тело Белояда.

И вам доброе, *****, утро.

Предводитель моргает, на удивление быстро переваривая новость, и на мгновение опускает взгляд, тихо выдыхая. Когти сжимают моховую подстилку, сердце мерно выстукивает секунду, и Морок окончательно встает с подстилки, поднимая взгляд на младшую соплеменницу. Ровно произносит:

— Я сейчас подойду. Спасибо, Горчица.

Когда ученица уходит, сумрачный оборачивается на Змееуста, потемневшим взглядом встречаясь с чужим, и только кивает: я в норме. Им обоим это все не впервой, настолько не впервой, что аж до тошноты привычно. И хотя хвойноглазый не знает еще, как именно умер Белояд, он, кажется, догадывается, и от этого изнутри ребер скребется что-то клыкастое и когтистое.

Морок наскоро приглаживает шерсть, прежде чем выйти на поляну.

сердце сумрака

somewhere across the sea of time
a love immortal just like mine
will come to me eternally

immortal she
returns to me

Крапивник

Дата: День, 09-Апр-2020, 18:23 | Сообщение # 807

mени предаюm mебя
они принадлежаm мне

Группа: Звёздные Предки

Сообщений: 3418

Наверное действительно стоило убежать сразу. Просто не хочется смотреть, это все как-то неправильно и она тут быть не должна.

Должен был пойти кто-то более разумный, более мягкий и правильный, послушный.

Горчице хочется подумать "более сумрачный", но она недоуменно хмыкает сама с собой - это она то недостаточно сумрачная??

Но ощущение того, что весть стоило принести не ей, не покидает. Однако внешне пиратка остается сдержанной, насколько может, лишь в пламени Ородруина на дне ее глаз сверкает что-то хрустальное и прозрачное - или слеза или воспоминание о глазах Белояда.

Разбойница следит за предводителем и кивает на его слова, чтобы тут же стрелой сорваться с места, поскорее оказаться на земле, поскорее сбежать в лес. Сама не знает, откуда такие эмоции, ведь Морока она не боится (в разумных пределах разве что) и точно не сейчас (ничего не нарушала, и вообще удивительно послушная последнее время). Наверное, просто ситуация такая.

Оказавшись внизу Горчица прикрывает глаза на долю секунды. В ее памяти живы другие похороны и хочется отогнать эти мысли.

Смерть - это то, что она ненавидит всей своей пылающей душой.

-гп-

Лис

Дата: День, 16-Апр-2020, 09:29 | Сообщение # 808

смеётся пламя,
целует тень
⠀

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1889

сердце сумрака

Смоль осторожно взбирается по ветке, впиваясь в неё когтями, и случайно задевает длинным хвостом чужую морду — и тут же оборачивается через плечо, бросая мимолетный взгляд, проверяя, не снёс ли он ненароком своей конечностью травы, которые несёт Яшма, но, убедившись, что всё в порядке, ловко заползает в дупло.

О, тени, здесь совсем сухо и даже тепло. Смоль решает, что лучше всего будет положить травы во вторую "комнату", где отверстие наружу прикрыто пластом коры — так лекарства точно останутся в целостности, никакой ветер их не раскидает, — и воитель, коротко кивнув Яшме в нужную сторону, проскальзывает вперед. Он опускает свертки рядом с большой подстилкой, и на мгновение останавливает на ней взгляд, представляя, как здорово было бы лечь и проспаться — голова такая невыносимо тяжелая, и по замерзшему телу расползается липкая, дурная усталость, он только сейчас понимает, как окоченел, — но мечты прерывает сухой кашель. Смоль предусмотрительно отворачивается в сторону, прикрывая рот тыльной стороной лапы, проклиная и чертов ливень, и чертово озеро, и свой чертов организм. Какой же он фантастический неудачник.

Откашлявшись, шмыгнув носом и бросив очередной нечитаемый взгляд на Яшму, воитель старается выйти наружу до того, как соплеменник откроет рот.

сердце сумрака

Л И С • В О И Н • С У М Р А К

Птичий

Дата: День, 16-Апр-2020, 09:51 | Сообщение # 809

воплощение беды
дух сумрачной стали

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 466

сердце сумрака;

То, что Яшма лезет на верх с упрямством при том, что его лапы сейчас похожи на размокшую в воде вату, делает его буквально героем в своих же глазах, хотя хочется разораться и бросить всё. Чужой хвост мягко машет по переносице, и воитель удивленно замирает, задирая голову и встречаясь с внимательным взглядом. Ты волнуешься обо мне или о своих травах? Яшма приподнимает брови, выразительно и даже чуть насмешливо, фыркнув куда-то в травы, будто показывая: я, что, по-твоему, совсем растяпа(?).

В дупле и правда намного теплее, кожа тут же покрывается мурашками, и воитель ёжится, чувствуя тянущую слабость в теле. Яшма идёт следом за соплеменников, и голову заполняет что-то похожее на: был бы хорошо остаться здесь навсегда. Магнитом тянет к подстилке, но он лишь укладывает свой свёрток рядом со смолянкиным, понимая, что его рот _открыт_. Соплеменник, кажется, тоже это понимает, поэтому спешит на выход, проскальзывая змейкой мимо него.

— А-а-а-а, ты не можешь игнорировать меня! — Яшма обиженно сопит, а после ускоряется, чуть ли не падая сверху на Смоль, который спрыгивает вниз, — Как ты упал в озеро? — Яшма приземляется на лапы неудачно, но делает вид, что всё в порядке.

сердце сумрака;

воплощение беды
дух воина

ㅤㅤㅤ↠ птичий 19 лун

Лис

Дата: Ночь, 10-Май-2020, 21:30 | Сообщение # 810

смеётся пламя,
целует тень
⠀

Группа: Лесные Коты

Сообщений: 1889

сердце сумрака

Перед тем, как по ветви забраться вверх, Смоль отряхивается от воды и сора, приставшего к нему на складе — туда еще придется вернуться, чтобы выкинуть оставшиеся материалы, но целесообразнее будет сделать это после того, как вода уйдет до конца. Сколько понадобится дней?.. Явно не меньше двух-трех, и всё это время дичь придется хранить, видимо, прямо на главной поляне.

Смоль оказывается внутри и быстро переходит из одного дупла в другое, сканируя взглядом подстилку и лежащие на ней травы — испытывает облегчение, когда убеждается, что количество свертков с лекарствами такое же, какое и было, ветер не вышиб занавесь из коры, всё осталось в полной сохранности. Воитель осторожно перемещает травы с подстилки на пол, отодвигает пласт коры от "окна" в сторону, а затем, свернув в ком обветшалую двухместную подстилку, отправляет её в открытый полёт до главной поляны.

Так-то лучше.

Травы перенести в целительскую лучше после работы мётлами.

сердце сумрака

Л И С • В О И Н • С У М Р А К