Незаметно подкадывается сезон Юных Листьев, пробуждая лесную природу и прибавляя жителям новых хлопот.
С Изнанки возвращаются Грозовой воин Мрачногрив и Ветряной Хмелюшек, а также Речные Ветреный и Горный Перевал.
Горечь Звёзд и Шиповник проводят собрание на Главной Поляне, где обсуждается вопрос с нападением Изнанки. По окончанию собрания верхушки призывают воителей выступить на Остров Советов и дать отпор общему врагу.
Также происходят посвящения.
В племени Теней Зарница становиться воительницей Зарево; Таинственная, Сычушка, Песнь и Молниелап получают новых наставников — Ягеля, Полымя, Зайца и Синицу. Искалеченный Можжевельник переходит в статус Старейшины.
В племени Ветра Стая и Сладянка становятся ученицами Стаей Птиц и Усладой, а их наставниками — Стриж и Лечащий. Хмелюшек, не помнящий своего имени, принят обратно в племя под именем Зеркальный.
Новая предводительница Речного племени Танец в компании Нивяника посещает Лунное Озеро, где пока не получает дара девяти жизней, но становится Звёздный Пляс.
Воители четырёх племён прибывают на Остров Советов и вступают в бой с Изнанкой, где принимают первый удар.
Обновлено: 31.03.24
Погода в игре
Солнце продолжает посылать тепловые процедуры на земли вокруг озера. Снег стремительно тает, создавая на водоёмах опасную ситуацию: вода разливается за берега. Воителям стоит быть осторожнее, чтобы не попасть в бурлящий поток и не утонуть. Среди сухой травы и белых подснежников появляются зелёные ростки, а на ветвях деревьев и кустарников уже виднеются почки. Птицы поют, животным не сидится в норах. В конце дня на чистом небе загорается пламенный закат, после потухания которого на котов всю ночь смотрят яркие звёзды.
Температура: утром +6, днем +13, ночью +7
Сила ветра: мягко дует тёплый ветер
Охота: высокая вероятность успешной охоты весь день
Травы: продолжается период сокодвижения; жёлтые шапочки мать-и-мачехи крепнут и набираются лечебных свойств, появились почки
Тишина и кружащий голову запах трав. Пещера целителя — глубокая трещина в стенах оврага, уют темноты и шелест ключа, который протекает через весь лагерь и берёт начало здесь. Вход в пещеру больше каменный, чем земляной, напоминает кривую арку, от сырости поросшую мхом. Перед тем, как оказаться под сводами пещеры, нужно пройти небольшой туннель. Внутри целительская разделена на три крупных зоны. Первая — основная часть целительской, здесь лежат коты с неинфекционными заболеваниями, уход за которыми не слишком сложен. Вторая немного меньше предыдущей — место для особых больных, подверженных риску смерти и, возможно, заразных. И, наконец, третья, самая маленькая — комната для целителя и его ученика. Расположение, как можно догадаться, не случайно. Котам нельзя заходить дальше первой зоны, если целитель сам не переместил их во вторую — это сделано, чтобы предотвратить распространение болезни в племени. Целители же живут в третьей, чтобы иметь прямой контакт с особыми больными. Помимо всего перечисленного в последней части справа есть небольшое углубление, где в сухости и тепле хранятся запасы трав.
Последний учтенный пост №2672 Если вы берете что-то из хранилища, напишите об этом в оффтопе в конце поста, чтобы ваше сообщение было учтено.
Целитель: Безупречный; Ученики целителя: Соловушка, Паучок; Больные: — Если вы желаете попасть в список больных обращаться к Кромешнику или Безупречному; При обращении к целителю пишите в оффтопе: что случилось с вашим персонажем, в каком он состоянии, какие травмы были получены. Для модераторов и рабочих: при изменении количества какой-либо травы учитывайте, что она может быть записана в нескольких спойлерах одновременно. Изменяйте число во всех.[/dashed]
с а д и к
Раньше в этом месте находились гладкие плоские камни, на которых можно было отдохнуть, поговорить с соплеменниками после тяжелого трудового дня и просто погреться на солнышке, но после это место преобразовалось в садик, в котором были посажены различные целебные и просто красивые растения, которые радуют глаз любого, кто только взглянет на них. С задней стороны по окружности посажен вереск, который своеобразной "стеной" окружает растения, растущие внутри этого круга. В центре возвышается золотарник, а по периферии от него рядами растут календула, лаванда и пижма. Все эти растения окружают аккуратно выложенные камни и ракушки, кое-где местами располагается мох, необходимый для дополнительного увлажнения почвы.
Дата: Полдень, 29-Ноя-2017, 19:53 | Сообщение # 2146
Тень у самой кромки Солнца
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 5066
Внутри стонет и рвет когтями душу малый зверенок, хрипя и срывая голос, бросаясь к ногам и требуя ласки. Вечный ребенок, что живет внутри каждого, просыпается порой внезапно, скулит и давит в груди, добавляет хрипоту в голосе и горечь во рту. Бесшумный искал теплый отклик в глазах глашатая, невольно в фантазиях мечтая услышать мягкость и нежность.
Иногда, под утро, когда мальчишка прятался в тени пещеры, он возвращал себя луны на три назад, когда все было совершенно иначе. Когда рядом был Ледышка, Моховичок, Замухрышка, Кромешник, дети Сосновой и Тиса. И мир казался ярче и огромнее, хотелось любить и улыбаться каждому, ощущая все прелести мира каждой шерстинкой. Желтоглазый много раз задумывался, подставил ли он семью своим выбором? Почему в племени было отстраненное отношение к целительскому делу? Что было с Марево? Что будет с ним?
Будь хорошим мальчиком. Покажи спокойствие. - К-конечно, непременно. - Кивает и смотрит на Пузыристого. Можно сэкономить на иглах, оставив воина лежать так. Правильно ли это? Не-ет. Но, так нужно. «Я буду всегда рад помочь» И слова застревают в горле, а мальчишка сухо проглатывает их, кивая и скрываясь в темноте кладовой. Нужно успокоить котят. Ус-покоить. Упокоить? Малец выдергивает тройку листьев тимьяна и столько же стеблей крестовника. Пора опробовать их на соплеменниках. Пробегает мимо все еще лежащего воина, тихо радуясь своей удаче. Бес далеко не убежит, остановится на главной поляне, поищет там себе жертву среди молодежи. Серо-бурый в проходе оборачивается через плечо, глядя на Кромешника и Ванильную. Они взрослые коты, разумные и здравомыслящие. «Не обижай мою гостью»
главная поляна
бесследный воин сумрака
не бойся с дороги сбиться иди через тёмный лес с тобой ничего не случится
я здесь
бесследный воин сумрака
не бойся с дороги сбиться иди через тёмный лес с тобой ничего не случится
Дата: Полдень, 29-Ноя-2017, 20:31 | Сообщение # 2147
•свет в царстве кромешнойтени •
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 641
Знаете, это даже не сон. Белая комната, пустота, окутывающая полностью. Она как эфир, всё состоит из неё. Даже ты сам. Липкая, чистая, мертвая. В ней нет ни запаха, ни звука. Всё в ней одновременно и пугает, и высасывает все чувства. Можно ли в ней дать волю воображению и создать что-то? Навряд ли, ведь сознание подает только слабые импульсы, словно отрывки фраз зажевавшей кассеты. Неожиданно, в одно мгновение, всё становится черным, словно кто-то перекрасил комнату. Слышатся странные тихие звуки, они звучат словно под толщей воды, как песни ведьм, плавные и непонятные. Запах трав льётся тихой песней. Он смутно знакомый, ненавистный, но и такой любимый. Снова загораются два зеленых глаза, совсем близко. Они нещадно впиваются, следят, смотрят в упор. Мурашки, тонкой каплей прохладной воды пробегают по спине. Холодно. От этого взгляда всегда так холодно. Мальчишка стонет еле слышно, словно выдыхает, недовольный этим событием. От взгляда болит укус на шее, одолевает невероятная слабость и угнетенность. Белоснежка слегка ерзает на подстилке, нахмурив брови, и вновь замирает, как спящий ангел. Прикосновение. Он чувствует его. Такое мягкое, теплое, родное. Вот только кто это, кто? Всё так не понятно, уловить так сложно. Кошмар отходит, зеленый взгляд отдаляется и исчезает. Он прогнал его! Он! Тихая радость замирает в сердце, чувствуется уют, словно распушился под боком матери, покоряясь одолевающей дреме. Тьма отступает, с неохотой обнажая белую комнату. Снова она, белый звук, пустота. Всё ещё она.
Бесшумный, прихватив с собой пучок необходимых трав, быстро удаляется из пещеры, и на короткое мгновение тишину прерывает лишь сонное дыхание да смутные, приглушенные звуки с главной поляны, но почти тут же грозовая наконец открывает глаза, взгляд которых на удивление не кажется сонным или непонимающим — будто она и не спала, а просто прикрыла ненадолго глаза, чтобы после смотреть на него осознанно, внимательно и хмуро. Кромешник все не может отделаться от ассоциации с той старой городской собакой, за которой он наблюдал когда-то с любопытством, и это порождает какие-то смешанные, невнятные чувства — опричник никак не может определить, бесит его грозовая или все-таки нет, нравится ли этот её насупленно-собачий взгляд туманно-голубых глаз или их хочется выцарапать. Потрепать за ухом или обругать и выгнать за порог? Как с ней общаться вообще?
Она не похожа на грозовых, — невольно думает про себя Кромешник, пока безымянная знакомка-незнакомка прогоняет остатки сна, а потом вновь упирается — именно упирается, а не впивается, как какое-то очень спокойное, степенное, терпеливое животное — своим странным взглядом точно в сумрачного, — Во всяком случае не на тех, которых видел я.
Не все же одинаковые, Кромешник, пора бы понять это к своим лунам и не загребать под одну гребенку всех подряд.
Собако-кошка большая, действительно крупная, и сейчас сумрачный вновь отмечает это уже более осознанно — она выше его на добрую голову, даже в сидячем положении это бросается в глаза. Крупнее ее, пожалуй, Кромешник может вспомнить разве что Дуболома да... Тучеглота? Тоже грозовой, хотя и странный какой-то. Но тот был совсем иной, настолько мягкотелый и добрый, чтотнапомирал скорее домашнего котенка-переростка, чем лесного воителя. А эта грозовая... Иная. Сколько ей лун, интересно?
— Я... спала.
Поздравляю, — кисло хмыкает про себя Кромешник, внешне лишь вопросительно изгибая бровь и молча выслушивая дальнейшие излияния. Ему едва удается сдержать порыв отчитать грозовую, как оруженосца, который еще не знает, что нужно отвечать на вопросы старших, а не говорить первое, что в голову взбредет или же задавать встречный вопрос — но кошка говорит по делу, и ее имя глашатаю не так интересно как то, что он слышит теперь. Он жадно проглатывает информацию, пытаясь сопоставить ее со всем остальным, но цель прибытия этой странноватой кошки остается по-прежнему неизвестной. Хорошо, ее привели сюда болотные тени — но зачем? Почему она? Разве грозовая может стать ключем к решению проблем? И если да, то каким образом, и почему больше не было дано никаких знаков? Или было, но они просто не заметили?
Ванильная.
Серьезно?
Назвать это псиноподобное гигантское сознание таким нежным именем... Надо же додуматься. Это как рыжего котенка Снежочком назвали. Грозовы-ые, — протягивает про себя опричник со снисходительно-понимающей интонацией, едва не усмехаясь вслух.
"Когда-то была целительницей".Кромешник невольно шире распахивает глаза, искренне удивляясь этой новости — представить эту махину за лечебным делом... Сложно, но возможно, однако, действительно, сам бы глашатай и предположить не мог о таком повороте. Теперь становится понятным, почему Темнозвезд разрешил Ванильной остаться в этой пещере. Марево нет, а Бесшумный мог бы почерпнуть знаний от гостьи. Не гостья, — мысленно одергивает себя хвойноглазый, — чужачка. Пленница. Только у нее вместо тюрьмы-пенька — пропахшая травами пещера.
— Мы не дикари, на спящих не набрасываемся, — хмыкает сумрачный, лишь после озвучивания фразы вспоминая, что его первое убийство было именно таким — исподтишка, пока ненавистый мучитель-учитель спал рядом. Но Сумрак не город, и даже если у них тут все жестоко и сурово, это не значит, что совсем отсутствуют моральные принципы. Они же воители, а не убийцы. Даже у Скрытного и Дожделовки был шанс выжить, если бы они решились сразиться, — Но это не значит, что тебе здесь ничего не грозит, — Пора расставить все точки над "и", — Не знаю, что там на уме у Темнозвезда, но я не разделяю его радушного гостеприимства к союзникам. Гроза — союзник только до того момента, пока сидит по свою сторону границ и не суется без спросу. Я не собираюсь верить каждому твоему слову и не гарантирую, что после... после всего ты так просто уйдешь отсюда, — Кромешник смотрит прямо, цепко, но не яростно — скорее холодно и весомо, ясно отдавая себе отчет в каждом произнесенном слове. Это не пустые угрозы, брошенные сгоряча, а полностью осознанное и прямое предупреждение, — Однако... — медленный глубокий вдох, мимолетное движение плечом — Кромешник будто бы расслабляется телом, позволяя себе держаться вальяжнее, но острые жгучие ледышки из глаз никуда не пропадают, — До того момента я готов с тобой сотрудничать в той мере, в которой это необходимо. Для этого я и пришел, — А не для того, чтобы скинуть эту мохнатую голову в яму, — Кромешник, если вдруг меня еще не представили, — изящный наклон головы чуть набок, прохладная ухмылка, скользнувшая в голос тягучая патока, приправленная ментолом, — Будем знакомы, Ванильная.
И тебе не подходит это имя.
Сумрачный выдерживает паузу, несколько мгновений проникновенно вглядываясь в хмурое апрельское небо чужих глаз, а после кивает чему-то своему, переходя к делу.
— Кошмары приходят только чистокровным — странно, что и тебе они являлись. У нас есть в племени парочка грязнокровок, но они спят спокойно. Сны, как я успел понять, у всех более-менее схожи — беспросветная тьма, кровь, голоса — это то, что их объединяет. И они... — на переносице проскальзывает напряженная морщинка, тут же исчезая, — Возможно, они могут убивать. Не только высасывая все силы, но и по-настоящему, во сне. Около двух лун назад погибла Ниточка, котенок, и ее тело было абсолютно цело, никаких повреждений, да и никто не наблюдал за ней особенной слабости или болезни. Я думаю, она была первой жертвой этого... мора, — Кромешник сжимает челюсти, переводя взгляд в сторону главной поляны, чувствуя, как внутри все тревожно, премерзко сжимается, — И кто знает, последняя ли, — вновь обращает полыхнувший темным огнем взгляд на грозовую, невольно впиваясь когтями в пол, — Нужно что-то делать. У этих кошмаров должен быть... какой-то источник, причина. Больше тебе ничего не являлось во снах? Подсказка, указание?
Хоть что-нибудь?
somewhere across the sea of time a love immortal just like mine will come to me eternally
Дата: Закат, 01-Дек-2017, 01:21 | Сообщение # 2149
грозная
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1135
Грозовая не меняется в лице ни на секунду, продолжая разглядывать Кромешника вкрадчиво и детально-внимательно, как нечто новое, и нечто, за долгие луны, наконец интересное. Нечто живое, и даже слишком, с слишком яростным и бойким сердцем, которое мешает ему думать, в чем она уверена целиком и полностью. С скрытой улыбкой замечает реакцию, на ее бывшее целительство, и на ее имя. Имя. Она долгие луны не задумывалась о нем, но сейчас оно действительно до абсурда не сочеталось с тем, что она из себя представляла. Большая, рваная, травмированная и почти-старая. А ведь когда-то она, юная целительница Грозового племени, ни разу не пачкавшая лапы, ухоженная и даже, наверное, красивая, действительно была ей. Была Ванильной. Косматое животное не имело ни малейшего понятия кем являлась сейчас, но это, признаться, начало быть последним, что ее волновало. Она отводит взгляд лишь на секунду, когда Бесшумный, по его обыкновению дерганно и волнительно покидает палатку. Ей хочется остановить его, и сказать "сидеть на месте", потому что ее волнует его состояние, что в целом, нормально, он, ученик целителя, которого нет, а она помнит, что значит иметь ученика, и помнит, что значит не иметь наставника. Потому подсознательно, и следует признаться, что без особого желания проникается некой заботой и смятением; хочется научить. А еще хочется, чтобы он остался в живых, она здесь одна видит, в каком он состоянии? Взгляд затуманенных, влажных глаз молниеносно возвращается на своё место. Обрывок фраз Кромешника она пропускает мимо ушей, слышит, как он начинает угрожать, и говорить все, чего она ждала еще в первую секунду его здесь появления. Ее щербатая, большая морда больше не хмурится, только с каждым его словом выражает все большую потерянность, глаза абсолютно рассредотачиваются, теряют искру, которая была бы сейчас важна, и на месте, - ...гроза союзник только до того момента... - вообще теряют коннект с оппонентом. Она прекрасно знает, что он скажет, он не может не сказать, а это неважно и неинтересно, да и спорить она не станет, и уж тем более возмущаться тому, что ее помощи не рады, гигантелла и не ожидает от Сумрачного другого. Все эти мерки, кто более властный, кто более гордый, пленник или не пленник, все это неважно; вспоминаются усталые, безумные глазенки Бесшумного, которого отчего-то очень жаль, хоть она в принципе не помнит, когда ей последний раз было жаль, и целое племя, к которому она всегда относилась с почтением, что умирает, как замерзшая муха. Вот, что важно. Потому она снова только видит, а не слышит: зеленые-зеленые глаза юнца навевают воспоминания о увиденном во снах. Как она сказала,болотные тени? У кота, что ее вел, тоже были ослепительно яркие глаза, как у этого, огненного. Не зеленые, но такие же горящие, темные и глубокие, как у настоящего Сумрачного. Ей, вообще-то, тоже не особо хотелось им доверять, если на то пошло, но отчего-то годы научили ее точно и безошибочно знать, когда можно, а когда нельзя. А еще когда нет выбора. Она снова будто идет, ведомая неведомой силой по Сумрачным землям и густому, как молоко туману, а рыжие лапы мерзко и беспомощно вязнут в трясине. В горле комом встает едкий запах торфа, в ушах, громом - вопли, вопли о помощи, вопли о пощаде, вопли в надежде выжить. И гром, и молния, и мокрый, но почти горячий ливень, все путает вспять, и ее голова снова готова взорваться, Звезды, да что угодно сделать ее голова готова, лишь бы туда не возвращаться. - ...у нас есть в племени парочка грязнокровок, - на бренную землю ее стремительно возвращает последнее слово, которое режет слух, и коробит по нёбу, оседая кислым привкусом, почти гнильем на языке. Грязнокровки. Отвратительное выражение, что она ненавидела столько, сколько себя помнит, хотя сама "таковой" и не являлась. Взгляд ее снова фокусируется на юной морде, и снова почти обвинительно хмурится, словно молча ругая: когда ты пройдешь все эти пути, кровь для тебя значения иметь точно не будет. Значение будет иметь только жизнь. Но она молчит, дослушивая последнюю часть тирады внимательно, и судорожно выдыхая на последних словах Сумрачного глашатого. Смерти, котята, растерянность... как бы ты не держал грудь колесом, зеленоглазый, мы на одной стороне, и мы на ней слишком близко. Всё равно молчит, а после вопроса и вовсе вдруг закрывает глаза, глубоко вздыхая, и наполняя легкие запахами, в которых ей всегда лучше всего было думать: хорошо, что она именно здесь. Ромашка, терпкий окопник, кислый тис, сладкая, но иссохшая на нет малина... Воздух теплый, и почти родной, укрывает, как одеяло, и даже запах Сумрачных уже кажется таким привычным, будто он и должен был всегда быть. Голоса, болото, кровь, крики, мертвое тело котенка, которого она, отчего-то, может представить так четко, словно видела, ослепительно хвойные, яркие и сочные глаза Кромешника, усталые вздохи Бесшумного, угольно-черный предводитель, от которого пахнет почти-смертью, все мешается, крутится, сбивает с лап, только запахи трав способны чуть угомонить сумасшедший вихрь, в котором недолго сойти с ума. Почему её мучили сны? Можно было, конечно, провести параллель с тем, что должно быть, она сама из Теней, но не знает об этом, но за столько лун в жизни Ванильной не осталось того, чего бы она о себе не знала. Это исключено. И это не главное. Животное расставляет в лобастой голове по пунктам все, что стоит озвучить, всё, что Кромешнику стоит знать. Глаза ее открываются, и махина тут же начинает, по своей привычной манере откуда-то с середины, - - Пророчество видели не только мы с Бесшумным. Темнозвезд тоже знал о том, что сны станут явью, а явь сном, если судить по вам: уже стали, - она поднимается на лапы, и начинает расхаживать по палатке взад-вперед, машинально, и совершенно не давая себе в том отчета, - Не знаю при каких обстоятельствах пророчество пришло к твоим соплеменникам, но мне к нему пришлось идти самой, - тут грозовая внезапно чуть не рычит, морщится, и почти злится, - Оно притащило меня, пока я спала. Он... он притащил меня. Желтоглазый кот с кровавой мордой привел меня на мокрые земли, - исполинка резко поворачивается к Кромешнику, искренне прижимая рваные рыжие уши к голове в знаке негодования, - Отвратительно пахнущие, мокрые болота, поглотившие ваши Тени, которые просили меня помочь. Они... - кошка замирает, и снова садится напротив серого кота, спокойно возвращая свои глаза в его, и смешивая разные миры обратно, - Они все очень хотели выжить, но не смогли. Эти болота полны не только грязной воды, - грозовая хрипло завершает тираду, расстроенно вздохнув, - они полны боли. Голубоглазая бегло проходится по своим видениям снова и снова, что еще она ему не сказала?.. - Они тянули меня за собой... вниз, - по огромной спине пробегает табун неприятных мурашек. Страх. Давно неведомый ей животный, панический страх, вот что было там. Там, внизу.
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
Дата: Закат, 01-Дек-2017, 17:16 | Сообщение # 2150
он из болотных огней, серебра и теней
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2344
Ванильная поднимается, принимаясь расхаживать вперед и назад по присыпанному песком полу, точно загнанный в клетку зверь, и ее светлая шерсть мельтешит перед глазами — глашатай слушает, но не смотрит на нее, исследуя взглядом испещренный отметинами и трещинами темрый угол.
Сон станет явью, а явь станет сном.
Кромешник до сих пор не удосужился узнать, как же пророчество звучит в полной версии, но уже одни эти слова отдываются неприятным липким холодком вдоль позвоночника. То, что он видел во снах, в течение этих двух лун просачивалось наружу, оседало жуткими видениями в темных углах, которые с каждым днем казались все правдоподобнее и живее самой реальности — и к ним глашатай даже успел привыкнуть. Если поначалу и было невыносимо, голову разрывало и дробило, глаза не хотели верить в то, что видят, то теперь кошмары растянулись во времени дегтярной жижей, вязкой и липкой, и Кромешник уже не помнит, было ли когда-нибудь иначе. Видел ли он в темноте что-нибудь, кроме чернильных жутких силуэтов и вспыхивающих змеиным ядом желтых глаз.
Впрочем, последнее — выкидыш только его подсознания.
...Или Кромешник так думал. До этого момента.
— Оно притащило меня, пока я спала. Он... он притащил меня, — приглушенный рык воительницы, внезапно резкий и непривычно злой, вибрацией заседает где-то в груди — полосатый переводит на нее взгляд, и вдруг чувствует, как земля под лапами исчезает, а мир вокруг тонет в черно-алом мареве, — Желтоглазый кот с кровавой мордой привел меня на мокрые земли...
Ванильная вновь смотрит на нее, но Кромешник уже ее не видит, и далнейшие слова доносятся сквозь кровавый туман и пелену, порождая в сознании вздутые, как кожа мертвеца, воспаленные, гноящиеся образы. Из груди выбивает весь воздух, первые мгновения сумрачный неподвижно сидит, словно мраморная безупречная статуя, не в силах пошевелиться, с остекленевшим пустым взглядом — и старые шрамы лопаются, и ему кажется, что сквозь них путь наружу прогрызают жадные голодные черви.
— ..Они все очень хотели выжить, но не смогли...
"Выживает сильнейший — таков закон жизни"
Черная шерсть лоснится и переливается в бликах вспыхивающего огня — темного, алого, неживого, электрического — сладкий тягучий голос, гипнотизирующий взгляд хищной змеи, пронзительные, порочные желтые глаза, медленно расползающиеся пятна крови — на морде, на лапах. Струйка стекает из края пасти.
Уходи
Но черный кот застыл там, за спиной Ванильной, настолько правдоподобный, совсем не изменившийся, живой и внимательный — будто и не слышит его слов, темным аспидным мороком сплетается из мрака и снов, глядя прямо, цепко, насмешливо, победно. Его голос вплетается отравленными нотками в голос Ванильной, сливается с ним, и он делает шаг вперед, отрываясь от тени темного угла, переходя негласную тонкую грань.
Это бесполезно. Тебе не удастся убежать. Я найду тебя, где бы ты ни был. Я оставлю в тебе такой глубокий след, что ты никогда не сможешь его смыть. Ты мой, Кромешник.
— ..Они полны боли.
Тебе ведь нравится боль, котенок? Этого не может быть, — из последних ускользающих сил твердит себе опричник, впиваясь когтями в камень, все меньше и меньше контролируя свое тело: легкие сдавливают чьи-то когти, ему не вздохнуть, очертания перед глазами смазываются и плывут, в ушах оглушительно стучит кровь. Этого не может быть — Ванильной мог привидется какой-то другой кот, мало ли на свете желтоглазых больных ублюдков? Совпадение, совпадение — конечно, может быть, но вот только неотвратимые процессы внутри сумрачного уже запущены, цепи прорваны, границы стерты, бес вырвался из надежной клетки в потемках души, и теперь предстает во всей своей красе прямо перед ним. Торжество хаоса во плоти.
Слова Ванильной рождают в воображении не топкие болота, укутанные гнилым туманом, но лабиринты продрогших зловонных улиц, осеннюю слякоть под лапами.
— Они тянули меня за собой... вниз.
Оцепенение спадает и из груди вырывается неопределенный, судорожный, отчаянный звук — как будто болотная жижа попала в горло, и он задыхается.
Вниз, вниз, вниз — кружится эхо в ушах, спиралью затягивая в яростный водоворот, и он падает сквозь асфальт и землю в темный грязный подвал, и вновь разбиваются капля воды — крови? слез? — о холодный пол, и это мгновение длится вечность, и удары сплющивают сознание, и подвал растет и множится, расползается темными подземными ходами. И рядом еще чьи-то тела, и раскрытые в вполе пасти, смердящие смертью дыхания, распахнутые в ужасе тысячи глаз.
Кромешник непроизвольно дергается куда-то в сторону, резко, порывисто — его начинает бить крупная, неконтролируемая дрожь, и образы не отпускают, он не видит ничего перед собой, кроме влажной мертвенной темноты, желтых глаз, мелькающий позади изуродованных тел. К горлу подкатывает ком тошноты — опричник хрипло закашливается, все отходя и отходя куда-то вглубь пещеры, спиной к стене, загоняя себя в угол. Камень царапает худой бок, и невозможность вздохнуть разрывает легкие ядерными взрывами.
А он все приближается — шаг за шагом, будто по воздуху.
Сумрачный рычит глухо, отрывисто, злобно, с трудом втягивая сгустившийся до вязкости болот воздух. Легкие горят, сознание плавится, перед лихорадочно блестящими, затянутыми безумной пеленой глазами — кромешный мрак, кровавые отсветы, ненавистное лицо.
Медленно тянущаяся к нему когтистая лапа.
— Не.. прикасайся... ко мне.
Я не могу дышать.
somewhere across the sea of time a love immortal just like mine will come to me eternally
Дата: Закат, 01-Дек-2017, 23:39 | Сообщение # 2151
грозная
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1135
Она замечает, как предмет ее неустанного внимания меняется в лице буквально мгновенно, и кошка замирает вместе с ним, по обыкновению хмуря морду, и наклоняя лобастую голову вправо. (собачьи замашки) Сначала ей кажется, что он просто задумался, оттого, что вспомнил что-то, потом, что ему плохо от изнемождающего недосыпа. Но Кромешник выглядит иначе: выглядит хуже, Кромешник вдруг дышит-дышит так громко, и смотрит больше не на нее, а сквозь, и его яростные, огненные глаза тухнут, наполняются водой, и больше напоминают теперь болота. Яростное, юное сердце племени Теней на ее глазах перестает биться, замирает, падает камнем вниз, морда его не просто юная, теперь он похож на маленького, брошенного котенка, и его лицо искажает страх, когда он все пристальней глядит куда-то за нее. Первые секунды грозовая не понимает совсем ничего, и даже оглядывается назад, пытаясь понять что так напугало глашатого, что заставило его дышать так часто, а хвост так мелко дрожать, но сзади, как и стоило ожидать, ничего, кроме гнилой подстилки и кучи несвежих трав. Исполинка взволнованно делает осторожный шаг на встречу, в то время как сумрачный кот продолжает дышать все рванее и чаще, он рычит, она вскидывает брови, и он, подобно загнанной в угол дичи пятится спиной к сводам пещеры, упирается, и дышит-дышит, точнее, безуспешно пытается дышать. Осознание, что надо немедленно взять всё в свои лапы настигает только теперь, оцепенение спадает, Звезды, да она целительница, она ведь видела такое, видела, только никак не могла ожидать сейчас... и от него. Глухой, судорожный вздох, и на последнем, очевидно, кислороде, - - Не... прикасайся... ко мне, - ее щербатую морду почти физически ощущаемо искажает гримаса сострадания, того самого чувства, которое она забыла и зарыла где-то далеко внутри себя, так же давно, как оставила неблагодарную, выматывающую и ненавистную должность всеобщей матери. Целительницы. Грозовой не раз приходилось видеть и панические атаки, и разные неконтролируемые приступы странного поведения, и то, как ломаются сильные, как сталь, коты. И ей приходилось самой быть на его месте, например, когда она посетила старый лагерь Грозового племени этой зимой, но Ванильная искренне не понимает, чем именно она вызвала в Кромешнике эту реакцию сейчас. Голос Северины, который она вечно неосознанно транслирует в своей голове, когда ей снова приходится на какой-то чёртлечить громко сообщает: Нужно быть спокойной, не подпитывать его панику, не делать резких движений, не кричать. Я помню, не мешай. Но косматая, напряженная кошка всё равно непроизвольно дергается, когда делает еще пару шагов навстречу иррационально задыхающемуся комочку, что еще несколько минут назад был тем, кто прикончил бы ее, подойди она к нему так близко. Она замечает бисеринки пота выступившие на его лбу, а в тех самых поразивших её хвойных, совсем как у Быстрой, глазах - слезы, и сердце зверя, что давным давно стало простым органом для поддержания кровоснабжения сжимается, как от укола куда-то под ребро. - Кромешник, - она говорит довольно громко, отчетливо, и спокойно, и даже расслабляет вечно напряженную морду, заставляя шрамы расправиться, а голубые глаза раскрыться максимально широко. Сейчас она выглядит намного моложе, и Звезды, даже напоминает простую...кошку. - Посмотри на меня, Кромешник, - тон ее граничит с приказательным, но по-матерински мягким, и Ванильная делает очередной шаг на встречу, оказываясь максимально близко возле судорожно вздрагивающего серого тела. Он смотрит то ли на нее, то ли сквозь нее и он испуган до предела, и ей даже чудится, будто она слышит, как по-воробьиному быстро бьётся его зеленое сердце. Бело-рыжая кошка показательно громко, медленно и глубоко вдыхает, продолжая смотреть на Сумрачного, и чеканит, - - Тебе нужно дышать, - такой же громкий, равномерный выдох, - Вместе со мной, вот так, - еще раз глубокий-глубокий вдох, и монотонные качки лобастой головой, как бы кивая, "это безопасно". Она слабо понимает, видит ли он ее вообще, и тогда гигантелла осторожно, чтобы окончательно не спугнуть, и не усугубить ситуацию кладет большую, рыжую лапу на его плечо, что в размерах значительно уступает её. Она дает себе отчет в том, что действия сейчас могут навредить ему, а потом, что внушительнее, навредить ей: ей ведь с первого взгляда было понятно, что это за кот, и как он относится к малейшему контакту с иноплеменными. Юный, преданный, и еще глупый. Только вот чертового целителя и всё еще живую мать, каковой она никогда по-настоящему не была, грозовая отключать так и не научилась. Думала, что да, но на деле просто давным-давно не имела контактов с теми, кому помочь хотелось. Хотелось неконтролируемо сильно. Тем более с теми, кто почти зеркально напоминает ей самое важное создание в ее жизни, что давно эту жизнь покинуло - Быструю. Горе-целительница осторожно и едва заметно чуть сжимает дрожащее и мокрое серое плечо, и проводит вниз, до сгиба локтя, перехватывая и сжимая его правую лапу в своей, не успевая даже подумать "ты что творишь, окаянная?" и "он убьёт тебя в благодарность". Она только монотонно кивает своей головой, повторяя, как мантру, - - Дыши, Кромешник, - вдох, - Дыши, - выдох. Вернись, сердце. Тебе еще нужно биться.
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
Сообщение отредактировал Ванильная - Закат, 01-Дек-2017, 23:44
Дата: Сумерки, 02-Дек-2017, 03:41 | Сообщение # 2152
он из болотных огней, серебра и теней
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2344
Кромешник думал, что навсегда избавился от него тогда, промозглой осенней ночью, на заре туманного рассвета, обманом и притворством подобравшись настолько близко, чтобы вонзить клыки спящему демону в глотку. Он думал, что смерть сотрет его с лица земли, и единственное место, где он еще сможет существовать — его собственное сознание, темные пыльные потемки. Шрамы на теле, шрамы на сердце. Изредка он мог вырываться из-под контроля, когда нервы сдавали, когда защитные стены давали трещину, но Кромешник мог справляться с этим, потому что знал — кроме него он больше ни до кого никогда не доберется. Никто не увидит эти глаза и не услышит этот голос. Кромешник никогда так не ошибался.
И хотя опричник не мог знать наверняка, тот ли самый демон привел сюда Ванильную, о нем ли она говорит, но ее слова высвободили внутри самое тайное, самое опасное, самое страшное. И теперь на него смотрит живая, до неприличия правдоподобная галлюцинация, ничем не уступающая настоящему коту.
— Кромешник.
Он скалится дико, обнажая острые белые клыки, и шерсть на загривке встает дыбом — тело дрожит то ли от страха, то ли от готовности броситься вперед и впиться клыками в чужую шею. Сумрачный не видит Ванильную, но образ желтоглазого вдруг дергается, мигая, как давшая сбой проекция. Сквозь сладкий гипнотический голос прорывается другой.
Деймос — Полоз — уже не имеет значения, как его звали, хотя Кромешник никогда не позволял называть его даже мысленно хоть как-то — редко называл его по имени. Словно специально, с каждым днем вырывая нити, которые связывали с домом, пытаясь убедить в том, что в старом имени больше нет надобности. Ведь он не дал бы ему вернуться обратно. Отнять имя — отнять принадлежность. В грязном каменном городе у потерявшегося хвойноглазого мальчишки имя — единственное, что оставалось от дома. Это не пустой звук. Данное Сумраком имя — его клеймо. Кромешник вырвал из Темнозвезда вторую жизнь за то, что тот хотел лишить имени Змееуста.
— Посмотри на меня, Кромешник.
Сквозь тьму и кровавое марево, сквозь угольную, аспидную шерсть проступает светлая. Порочная желтизна растворяется, и сумрачный видит предрассветный голубоватый туман, осколки вешнего прохладного неба. Чистое, высокое, нежное, умытое апрельским дождем небо. Кромешник совсем путается, теряет связь между мирами, и не может пошевелиться.
Кто ты?
Опричник по-прежнему кривит губы в яростном оскале, тихо, опасно рыча, звук идет откуда-то из живота, из груди, из самой личины — не понимая, почему не чувствует желания в это же мгновение разорвать незнакомку. Что-то в ее голосе, в том, как она смотрит, кажется до боли знакомым.
— Не...
Слова застрявают в глотке горьким, едким комом.
Сердце готово разорваться, легкие скручивает огненными цепями, когда чужая лапа мучительно медленно, словно в замедленной съемке, ложится ему на плечо. Не прикасайся ко мне, не трогай, не трогай, не...
Что-то тяжелое обрывается внутри, легкие отпускает смертельная хватка, и Кромешник с детским изумлением, с соскользнувшим обратно в небытие оскалом, судорожно глотает ртом воздух, когда родная-чужая лапа опускается ниже и уверенно, крепко сжимает его. Черты искажаются теперь не яростью, но смесью удивления и пролившейся из треснувшей плотины болью.
Больно, больно.
— Дыши, Кромешник, — больно вдыхать, но он вдыхает глубоко, полной грудью, неотрывно глядя в серо-голубые глаза и видя — льдистые, лазурные, лучащиеся, её. Или всё сразу — теперь уже не важно, — Дыши.
Вместе с выдохом из тела выходит не только воздух, но и отчаянно собранные последние силы — сумрачный обмякает, прикрывая глаза, и неосознанно падает вперед, в твердое, покрытое неожиданно мягкой шерстью плечо.
Она качает головой, и ее голос тоже качается, и, кажется, весь мир начинает качаться — в большой, уютной, безопасной колыбели.
Темнота рассеивается окончательно: что-то яркое ослепляет почти до боли, заставляя щурить глаза, и из мрака выступает призрачный, невесомый, нежный силуэт. В темно-бурой, полосатой шерсти кошки мерцают мягким трепетным светом запутавшиеся звёзды, и лазурные глаза смотрят спокойно и ясно.
Кромешник уже не знает, где он и в каком состоянии, да и это сейчас кажется совершенно не важным, пустым, бессмысленным — он, широко распахнув глаза, не сводит взгляда с медленно приближающейся к нему кошки, настолько же реальной, как и посетившее его минутами ранее исчадие ада, только от неё веет небесным лунным светом, звездной пылью, вечностью. Слова, которые опричник так хотел бы ей сказать, и нежные, и злые, таят вешним льдом на солнце, и всё, что он может — смотреть и слушать.
Она совсем рядом — настолько близко, что он мог бы ощутить её дыхание, но покинувшим тело душам больше не нужно дышать. Кошка улыбается легко, едва заметно, печально и нежно, наклоняясь к нему ближе и аккуратно, невесомо касаясь носом лба.
— Молния укажет путь, — шепчет ему птицей скинувшаяся с обрыва, веселая, нежная, непредсказуемая, неповторимая, любимая и ненавистная, предательница и преданная старшая воительница Сумрачного племени, Тигриное Сердце.
Её прикосновение исчезло — и всё растаяло.
— Молния... укажет путь, — эхом невнятно вторит Кромешник, всё больше обмякая в чужих сильных лапах, тая в густом сизом тумане, но цепляясь за слова так отчаянно, будто они удержат его на краю пропасти — и отстраняется ровно настолько, чтобы вновь заглянуть в глаза Ванильной, почти не видя её, произнести отчетливо, ясно, и в следующее же мгновение потерять сознание окончательно, — Молния укажет путь.
Хвойные глаза закрываются, и глашатай неотвратимо проваливается во тьму.
somewhere across the sea of time a love immortal just like mine will come to me eternally
- ...дыши, - и он действительно...дышит. Зеленые, мокрые, и растерянные до беспомощности глаза наконец фокусируются на широко распахнутых ее, он дышит, и в правду, черт бы его побрал, дышит. ты молодец. я знаю. И она даже слегка улыбается, облегченно вздыхая, а время вдруг становится таким тягуче медленным, когда с плеч падает груз, оттого что так внезапно и слишком близко к ее жизни появившийся Сумрачный... в порядке. Но вот только в следущую же после его выдоха и вдоха секунду он мякнет и валится прямо в рыжие лапы, одна из которых уже его держала, и Ванильная рефлекторно дергается, и подхватывает маленькое, и довольно легкое для нее полосатое тело. Только этого ей не хватало. Зверь теряется во всех этих неуместных и внезапных близостях, потребностях снова быть социализированной, потребностях чувствовать, сострадать, потребностях, черт возьми, снова лечить. И пока она теряется, и и не знает, что делать с телом, потерявшим сознание в ее огромных, косматых лапах, которые абсолютно не привыкли прикасаться к кому-то без выпущенных когтей, и просто глядит, молчаливо и грустно глядит, Кромешник распахивает глаза, да так по киношному внезапно, вместе с резким вдохом, что грозовая дергается от неожиданности, но все равно его не отпускает, - - ...м-мния укжет... уть... - кошка по обыкновению хмурится, уже окончательно привыкая к этой обстановке, и даже не удивляясь. - Что? - недовольно буркает она в ответ, прекрасно понимая, что тот не слышит, но на удивление, Кромешник словно ей и отвечает, - - Молния укажет путь, - открывая яркие, хвойные глаза чуть шире, и исполинка, что всеми силами старается выкидывать из головы то, что он поразительно похож на ее сестру снова видит в нем Быструю, Быструю, которая одной мрачной осенью почти в таком же состоянии сообщила ей похожее пророчество. По спине бегут предательские мурашки, а чувствительную часть хвоста берет дрожь. У зверя в горле встает ком, сердце обрывается, а вместе с сердцем и Кромешник, он обмякает в ее лапах абсолютно полностью, теряя, видимо, всякие остатки сознания, но Ванильной почему-то уже не волнительно за него, она точно знает, что он будет в порядке. Молния укажет путь. Бывшая целительница, конечно, мгновенно проводит параллель между молнией, грозой, а после и собой, но мысль о том, что может ошибаться тоже не отбрасывает. Да и как ему об этом сообщить? Бесшумного рядом нет, да он, даже, наверное ей не поверит, а сам, скорее всего не вспомнит. Было бы кому сейчас сообщать, - голос Северины далеким, осуждающим эхом раздается в лобастой голове, и бело-рыжая забывчиво опускает голову на свои лапы, в которых она битую минуту, как спящего в колыбели ребенка, держит глашатого племени Теней. Занятно. Кошка привычно надевает на лицо маску хмурой, уличной собаки, но тем не менее бережно опускает кота на землю, осторожно, по-матерински берет за шиворот зубами, и без особого труда переносит на близлежащую подстилку. На соседней тоже без сознания лежит еще один кот, но она хоть и довольно альтруистичная в последнее время, не слишком обращает на него внимание. И снова включается, казалось, давно мертвый лекарь, которого голубоглазая все еще просто не могла терпеть. Он делал из нее преданную, самобытную машину, которая ставила свою жизнь на последнее место после тех, кому нужна была помощь. Ванильная давно отказалась от этой не сильно привлекательной судьбы, и от себя такой как таковой, но выяснилось, что в том, чтобы быть машиной, которой вообще до ничьей жизни дела нет, тоже мало плюсов. Она очень хотела снова статькошкой, но в Грозовом племени, куда не так давно (по ее меркам), вернулась, ей этого так и не удалось. Удавалось лишь гнить, да еще быстрее, чем в скитаниях. Она наивно ждала, что вернется туда же, откуда пришлось уйти, а пришла она в место, где трава уже совсем другая, а каждое дерево и запах на нем напоминает о том, чего никакими силами нельзя вернуть. Почти смертельно болезненно тяжело видеть призраков не только ушедших семьи и друзей, но и самой себя, какую как бы не хотелось, не получалось вернуть. Так далеко был закопан ее собственный труп, что даже ее силы, и огромных лап было недостаточно, чтобы раскопать насмерть замерзшую почву, где себя же, когда-то похоронила. И сейчас, когда она суетливо передвигалась по чужой пещере чужого целителя, роясь в чужих запасах трав, чтобы привести в сознание чужого глашатого, она чувствовала, как земля, в которой она себя прятала, медленно...тает. И, надо сказать, кошку пугало это не меньше, чем то, что она не так давно регулярно наблюдала во снах. Вот, - Она осторожно берет веточку более или менее свежих еловых игл, морщится от неприятного, забытого запаха, и кладет их возле морды Кромешника, вместе с тем осторожно разворачивая его красивое, юное лицо в их сторону, и на секунду задерживаясь, разглядывая. Если присматриваться, он не был так похож на Быструю, как ей казалось в стрессовые моменты. Но взгляд, поведение, и едва заметный шрам под губой заставляли ее то и дело сглатывать тяжелый ком в горле, и бороться с желанием дать пару советов, и сберечь хотя бы от части предстоящих ему глупостей. Он думает, что все знает. Вместе со своими эмоциями, пылкостью, и так привлекшим ее горящим, как факел сердцем. Но настоящим он казался только сейчас, когда лежал, не зная ровным счетом ничего. Это даже...умиляло, что ли. Еще одно давно погибшее чувство, который она, последний раз испытывала, должно быть, сидя в детской, и глядя на своих новорожденных племянниц. Губы грозовой трогает улыбка от этих мыслей, когда она снова идет к запасам трав, и ювелирно выискивает там что-нибудь полезное. Что-нибудь, что хотя бы на некоторое время вернет ему хотя бы намек на трезвый ум. Лапы ловко выуживают когтями ромашку, тимьян, и, кажется, высохшие остатки щавля. Хорошо бы, если бы еще кровохлебка была, но к сожалению, трав не так много. Тем более понятно, почему нет именно этих. Сердце снова словно уколом трогает мысль о Бесшумном. Растерянный и брошенный ребенок-лекарь, что даже еще не видел Звезд, но уже получил слегшее ему на плечи племя, которому нужна его помощь. Гигантелла чуть было не задевает хвостом второго больного кота, когда подходит к Кромешнику, и складывает полученное лекарство подле его подстилки. Проснется - съест. А проснуться должен, потому что от еловых игл даже у нее неприятно щиплет в носу. Ванильная чихает, вздыхает, и отворачивается от него, упираясь взглядом в холодную стену, и пытаясь разгрести хотя бы часть новых мыслей, свалившихся на ее голову. Им нужно непременно начинать предпринимать что-то, и у нее бегут мурашки по плечам оттого, что становится все труднее сидеть на месте, - Хватит валяться, - непринужденно буркает она, поворачивая щербатую морду, и пододвигая ветку ближе к черному носу.
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
Сообщение отредактировал Ванильная - Ночь, 03-Дек-2017, 19:17
Какой-то отрезок времени мальчишка ощущает у себя в зубах загривок дочери Пестролистой и Змееуста, но никак не сестры. Пятилунный котенок не такой тяжелый, как новопосвященный воин, но радости это не приносит. Бесшумный появляется в пещере, громко ударяя хвостом по задним лапам, делая это непроизвольно. Грация и ловкость, скованные в лохматой и спутанной шерсти, горящие круглые глаза, этот совенок-недотепа появился в палатке совсем не вовремя.
Юный лекарь замирает в проходе оцепенев, лицезря представшую картину. К Пузыристому добавляется Кромешник, лежащий на подстилке. Покажи уверенность. Покажи серьезность.
Герой его детства, полосатый воин приходил на помощь в любой ситуации, приносил трофеи, добычу, рассказывал истории и делал много-много всего, за что сынок его любил. И видение своего героя на полу в целительской, разбивало построенный идеал. Дети всегда считают своих родителей самыми сильными, за кем можно спрятаться и о ком можно кричать на весь лагерь: "ТЫ ЗНАЕШЬ КТО МОЙ ПАПА?!" А теперь, когда мать просто испарилась, Маковка висит безжизненной тушей у него в пасти, а отец семейства растянут на подстилке, хочется сорваться и разгромить все, что попадется под лапы. Разломать еще раз склад, ясли, переворошить травы в пещере, а потом, когда злость сменит паника и страх - зависнуть над рвом, непроизвольно выпуская обратно съеденный обед.
Покажи владение собой. вспышка. Бесшумный кидает пылающий взгляд на Ванильную, затем на глашатая и сосновую веточку перед ним. Шевелит лохматыми лапами, бережно опуская Маковку на еще одну подстилку. Ныряет за травами, выдергивая две еловых ветки. Их можно хоть каждый день менять, лес сразу на выходе. Одну кладет перед Маковкой, вторую перед Пузыристым. Вы собрали 3/3 обморочных, поздравляем.
Не знал какой вопрос хотел задать, ведь полосатый кот заходил относительно здоровым, а теперь лежал вот ... здесь вот. - Как это произошло? - На одном дыхании выпалил совенок, даже не заикнувшись. На голове шерсть торчала в разные стороны, кончики ушей подрагивали, а глаза пытливо впились в Ванильную. И в этот момент у него в голове проскальзывает шаловливая мысль, кричащая о предательстве Марево. Она просто сбежала от него и целительских обязанностей! Бросила мальчишку и племя, наплевала на его посвящение и дальнейший путь! Острые коготки скребут о пол пещеры, а Бесшумный стискивает зубы, чувствуя волну злости. Покажи самообладание. вспышка.
бесследный воин сумрака
не бойся с дороги сбиться иди через тёмный лес с тобой ничего не случится
я здесь
бесследный воин сумрака
не бойся с дороги сбиться иди через тёмный лес с тобой ничего не случится
Дата: Рассвет, 04-Дек-2017, 15:12 | Сообщение # 2155
он из болотных огней, серебра и теней
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2344
Кромешник не впал в забытье в полном смысле этого слова — сквозь дрожащую темноту он ясно ощущал бережные, осторожные прикосновения казалось бы совсем огрубевших лап, но казавшихся внезапно нежными и умелыми, словно давно привыкшими к заботе о других. И бо́льшая часть опричника, та яростная, независимая, темная, противилась этим прикосновениям и полузабытым ощущениям, которые они вызвали, даже — внутренний бес рычал и скалился, норовя сорваться с цепи, рассеять помутнение и сквозь обморок впиться в чужую лапу, ясно обозначив границы, которые не следует пересекать. Но что-то одновременно мягко и твердо удерживало его на месте, все больше усыпляя бдительность, заставляя отступать дальше в потемки подсознания, растворяясь в мерцающем болотными огнями мраке. Что-то доверчивое, маленькое, отзывчивое, чистое и потрепанное, но не изничтоженное временем, ожило от прикосновения нежной звезды, согретое безжизненным вечным светом, отголоском земной материнской теплоты, обрело силу в изъеденном злостью и тревогой сердце, когда разум слишком ослаб, чтобы держать все под контролем. И он плывет в бескровной, безопасной темноте, не бодрствуя и не отдыхая, не видя ни добрых снов, ни приевшихся кошмаров — только теряясь в ощущениях, не понимая, кто рядом с ним — осененная ли снежным хрустальным светом звёзд небожительница или же вполне живая, хмурая и спокойная, большая сильная кошка с теплыми и нежными лапами.
Это... странно.
Опричник не помнил, когда в последний раз ощущал себя маленьким рядом с кем-то, не чувствуя при этом юношеской необходимости взбунтоваться и доказать обратное. Когда Темнозвезд в очередной раз оказывался прав, и в его изумрудных глазах холодным бесцветным огнем мерцал многолунный опыт, Кромешнику хотелось колотить лапами о землю, источать яд и пренебрежение, но он вынужден был соглашаться через свое упрямое, иррациональное, детское "не хочу". Он ненавидел чувствовать себя младше и глупее, неопытнее рядом с отцом, ему претила эта пыльная умудренность в глазах едва ли сохранившихся соплеменников старше тридцати лун, с самого детства полосатый не признавал авторитетом того, кто просто дольше проходил под светом звезд — ему это казалось глупым и неправильным, ему нужно было что-то бо́льшее, чем седина в шерсти да количество прожитых лун. Это бо́льшее он нашел в Змееусте, который был старше его всего на пару лун — но на него Кромешник всегда смотрел с таким уважением и восторгом, с каким никогда не смотрел даже на Беззвёздного или Гада. Когда-то он похоже смотрел на Тигриное Сердце — до того, как в племя пришел амбициозный полукровка, сын предводителя, будущий Наследник Мрака. Мать казалась ему самой прекрасной, самой сильной и умной, хотя он и не слушался её беспрекословно, он все-таки уважал Тигриное Сердце больше остальных. И даже когда подрос сам, стал старшим оруженосцем, воителем, старшим воителем и стал замечать безумные выходки и странности матери, которые не должны быть свойственны уважаемой старшей воительнице, когда убежденность в безупречности Тигриное Сердце уже давно канула в Лету, рядом с ней он все-таки был не против чувствовать себя ребенком. И позволял, лишь иногда не слишком-то усердно протестуя, называть себя глупыми, милыми детскими прозвищами.
После кровавых дней революции в племени почти не осталось зрелых воителей — попросту не было того, рядом с кем можно было бы ощутить себя юнцом, которым, на самом деле, Кромешник всё еще являлся. Они со Змееустом и компанией были не самыми старшими, совсем еще мальчишками, когда им пришлось стать практически воспитателями подрастающего постреволюционного поколения — они разговаривали, они вселяли в головы новые сумрачные идеи, они выполняли и раздавали задания, они делали все то, чем обычно занимаются старшие, и собственная зеленая юность, хотя и цвела ярким диким цветом, ими не осознавалась полноценно. Когда ты лицо племени — прав на ошибки, на детские ужимки, на капризы, на глупость, на слабость попросту нет. «Вы с Шипение не центр леса» сказала однажды Замухрышка, запальчиво сверкнув бледной зеленью глаз, но она была не полностью права — они все-таки были в центре Теней, всегда, неизменно, и это рано накинуло на их плечи мантию взрослых и ответственных. А потом мантия вросла в тело и слилась с кожей.
А сейчас ему словно безболезненно и нежно забрались под шкуру и погладили по голове огрызающегося ребенка. Вот и думай теперь — укусить или поддаться прикосновению.
Но, честно говоря, думать — это не самая сильная сторона Кромешника, как и самоконтроль. Он научился этому, разломав и перекроив себя, потому что так было надо. Потому что не оказалось рядом Тиса, который из них двоих всегда был этой разумной, расчетливой, холодной половиной. Это Тис всегда слишком много думает, много и излишне там, где это совсем не нужно, где говорить нужно не с головой, несомненно, очень умной, а с сердцем — которое у Наследника всегда было и есть, хотя многие готовы с этим поспорить, только он не научен налаживать с ним связь. А Кромешник эту связь на лету схватывал и даже неосознанно учил, как надо. Иногда орошал эмоциональностью и необузданным огнем, но чаще мягко, ненавязчиво, но уверенно плетя крепкие нити — между своим жарким, диким, когда-то (и отчасти до сих пор) светлым и нежным сердцем, и его большим, темным, сильным и прекрасным — чтобы оно не замерзало. Он не думал, когда принимал самые верные решения в своей жизни. Он не думал в пять лун, на главной поляне, когда дал обещание юному Тому, он не думал, когда рвался всеми силами из города домой, он не думал в заснеженной тайге, когда решил привести в племя дикого волчонка, он не думал, не думал, не думал — и это всегда было правильно, потому что сердце у Кромешника работает лучше, чем голова. Стоило довериться разуму, там, у одинокого дерева, как он тут же потерял Змееуста. Нет уж, хватит. Сейчас, когда он впервые за долгое время, еще смутно, робко, но хотя бы немного чувствует себя в безопасности, в тепле — он позволит этому быть.
***
Запах хвои не кажется таким уж резким, он обволакивает уютно и мягко, постепенно все больше проникая в сознание и пробуждая его. Дурманящий и отрезвляющий одновременно, благородный, терпко-горький аромат — Кромешник не знает, что на свете может пахнуть вкуснее, чем хвоя. Звенящий от мороза, горящий ментолом на губах зимний ельник. Влажный, шелестящий, танцующий в дожде, потонувший в тумане сосновый бор в предрассветные сумерки августовского дня. Пропитанный горечью, охваченный пожаром, сырой и продрогший темный лес. Хвоя, которую маленький котенок попробовал на вкус и сморщился — «фу-у, мам, я думал она вкуснее!» — хвоя, которая не отступает, как листья, под натиском холодов, душистая, яркая, сочная, колкая, хмельная. Хвойные ветви надежно скрывают сумрачным от солнечного света, укрывают полумраком их земли, встречают северные ветра, поют с ними о тенях. Хвоя — это что-то родное, въевшееся под кожу, растворившееся в крови.
— У тебя красивые глаза. Они похожи на хвою этих деревьев, они похожи на огоньки.
— ...ся. — ...то... изошло...
Кромешник открывает глаза, сквозь игольчатые копья хвои глядя на светлую хмурую тучу над ним — несколько секунд совершенно не двигаясь и медленно, тяжело осознавая, что же происходит и как на всё реагировать.
Он смутно помнит детали произошедшего — вернее, почти совсем не помнит, что упал прямо на Ванильную и добровольно висел тряпичной куклой у нее в лапах — только, кажется, все еще едва ощущает на себе чужие прикосновения. Ему мерзко и стыдно от себя в первые мгновения, он почти злится, но тут же в памяти ярко вспыхивает воспоминание о видите Тигриное Сердце — и пророчестве. Молния укажет путь. Молния — вспышка, гром — гроза. Гроза. Бывшая грозовая целительница сидит прямо напротив него, и опричнику на удивление и впрямь не хочется ее прогонять. Даже больше — ей хочется верить. Этому хмурому, по-буддистски спокойному собачьему взгляду, будто бы покорному и всепонимающему и оттого немного печальному. Кажется, что серо-голубые осколки вешнего неба знают все о тебе, об этой жизни, и даже о другом, надзвездном мире. Знают — и не упрекают. Они вообще не способны упрекать — только понимать, с извечной, божественной горчинкой и нежной печалью в сердце. Кромешник не понимает, как у него могло так быстро измениться мнение, и он насильно возводит стену между собой и этим собачьим обаянием — на всякий случай. Потому что глупо вот так вот за несколько часов вдруг кардинально менять мнение, глупо бросаться в чужие объятия, глупо доверять невпопад — он будет прислушивать к этому внезапно по еплевшему внутреннему голосу, но это не значит, что он будет повиноваться. Он ничего об этой кошке не знает.
Кромешник приподнимается на передних лапах, поднимая взгляд на сына — растрепанного, напряженного, внутренне явно смятенного, — и выдыхает.
— Я в порядке, — учитывая, что он едва ли помнит произошедшее, сумрачный вовсе не врет. Взгляд падает на Маковку, и поначалу все холодеет внутри, но в то же мгновение глашатай замечает, как девочка дышит, и холодные цепкие пальцы отпускают сердце. Он вновь смотрит на Бесшумного, с легкой, слабой, но теплой улыбкой бросая, — Позаботься о сестре.
Под носом помимо еловой ветки, которую полосатый окинул задумчивым взглядом и отодвинул в сторону, лежат еще ворох каких-то целебных трав. Кромешник упирается взглядом в Ванильную, наклоняется, обнюхивая лекарства, не сводя внимательных глаз с грозовой — в травах опричник не разбирается, но ничем ядовитым не пахнет, да он и знает, что не будет, но на всякий случай — и послушно слизывает их. Чудеса.
Фыркает и выпрямляется, перекатывая на языке целебную горечь и легкую кислинку. Весь мир еще кажется ему каким-то нереальным, и все чудится что-то звёздное, вечное, холодное в воздухе — будто прошлась по комнате мама, надушенная знакомыми до боли духами, да и упорхнула, а аромат остался, призрачный и легкий. И лоб, кажется, все еще хранит приятный холод звёздного прикосновения. Сейчас Кромешник осознает — это было пророчество. Самое настоящее. От Звёздного племени. Ему не дышали в ухо кошмары, не окутывала тьма, не галдели тысяча неразличимых голосов. Это было чистое, нежное, сакральное прикосновение вечности, сопряжённой с родным, теплым и дорогим образом. Впервые сумрачный испытывает что-то подобное, впервые за долгое время он вновь чувствует тот детский трепет перед необъяснимым, неземным, священным. Он уже давно язычник — он поклоняется теням и верит в них, он мыслит их бо́льшими защитниками, чем бледные веснушки на плоти ночного неба, которых почти никогда и не видно сквозь темные завесы могучих деревьев. Но сейчас — сейчас он чувствует так ярко присутствие предков, что это и сбивает с толку и вызывает восторг. Кромешник не слишком сильно поддается этим чувствам, но они... Убедительны. Звёзды их не покинули. Ключ к спасению есть.
И если Звёзды сказали правду — сейчас Кромешник смотрит ему в глаза.
— Не знаю как, но ты поможешь нам, — произносит сумрачный полузадумчиво-полуотстраненно, моргая и возвращая себя обратно на землю. Впивается когтями в подстилку, стискивая челюсти, и в глазах разгорается темный болотный огонь, — Найди лекарство — или путь к нему.
Предки, может, и дураки, но явно хотят помочь.
С главной поляны доносятся какие-то странные звуки — и незнакомый запах. Чужак. Кромешник тут же сощуривается хищной змеей, едва сдерживаясь от того, чтобы тихо чертыхнуться — кого только заносит к ним в такое время? Медом, что ли, намазано?
Надо идти — рассиживаться в целительской в любом случае не выход.
Глашатай поднимается, наскоро приглаживая растрепавшуюся шерсть, и бросает полупрощальный взгляд на Ванильную — можешь здесь остаться, а можешь выйти — проходит мимо подстилок с Пузыристым и Маковкой, оглядывая их, ненадолго останавливается Бесшумного и легко трется своим боком о его бок, напоследок кончиком хвоста чуть хлопнув по плечу. Ты молодец.
И выходит под падающие с неба крупные снежинки, выпуская в бледнеющий воздух тающее облачко пара.
главная поляна
somewhere across the sea of time a love immortal just like mine will come to me eternally
Дата: Рассвет, 04-Дек-2017, 16:09 | Сообщение # 2156
лишь лисьей усмешки тень по губам скользит
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 867
`главная поляна
Высверк спешит. Несмотря на тихую панику в его голове и сердце, движется он без лишней суеты, на удивление стремительно. Вёх весит сейчас почти всего ничего, и кот ощущает легкую смесь и радости, и страха. Сколько же он не спал? А не ел? Всему племени было сейчас тяжело. Кошмары настигали практически всех, с малыми исключениями, но на его памяти еще никого не тащили к целителю с обморожением после купания в болоте.
На входе к целителю Высверк чуть не сталкивается с Кромешником. Не отпуская загривок, воитель бормочет что-то невнятное и непонятное даже для себя, скользит по глашатаю оценивающим взглядом и лихо врывается в палатку. Внутри чуть теплее, но кот не обращает на это никакого внимания. Протаскивает свою ношу почти в самый центр целительской и бережно отпускает загривок, чуть переводит дух, дико сверкает горящими глазами, залпом выдает: - Тут помощь нужна, - и удивляется своему столь жалкому голосу. Он отступает чуть назад, стоит чуть в сторону, готовый в любой момент подорваться с места. Высверк сделал свое дело, да и смысла мешать другим в целительской ему нет. Кот это прекрасно понимает, но сидит на месте. Волнение все еще не проходит, да и кто знает, что случилось с Вёхом и будет ли в итоге с ним все в норме. В конце концов Высверк мог быть очень настойчивым и надоедливым.
Дата: Рассвет, 04-Дек-2017, 18:09 | Сообщение # 2157
Вёх, растущий в болотнойтени
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 520
главная поляна
Пока Вёх был без сознания, Высверк успел перетащить его в палатку целителя, хоть кот об этом пока не знал, он был лишь слегка потревожен тем, что его схватили за загривок и куда-то отнесли. Сейчас же у него была единственная возможность отдохнуть: пока ты в обмороке, тебе не снятся сны, именно поэтому говорится, что «без» сознания. Конечно, обморок был не таким уж прекрасным способом отдыха, ибо в нем и процессы организма замедляются, все еще нарушая метаболизм, и отдохнуть в таком состоянии практически невозможно. Поэтому, можно сказать, что Вёх и не отдыхал. И стоило его телу коснуться земли, стоило различному количеству трав ударить ему в нос, как что-то простимулировало его сознание, и он с резким вдохом приподнялся, из-за чего у него потемнело в глазах на долгую минуту, все-таки кровь слишком резко отлила от головы. Вёх снова почувствовал дикий жар, его забило в лихорадке, даже несмотря на то, что его шкура все еще была скована тонкой коркой льда и тины. Не обращая на это внимания, как и на то, что он явно был болен, Вёх попытался встать, тихо, почти не слышно, дрожащим голосом (ему казалось, что говорит он громко: он содрогался от малейшего резкого звука, у него явно была повышенная к ним чувствительность, по крайней мере сейчас так точно) сказав: - Я... Со мной все в порядке, не надо ничего делать, все хорошо, - в этот момент он закашлялся так сильно, будто пытался выкашлять свои легкие прочь, но и без кашля его слова звучали скорее всего звучали просто как набор неразборчивых звуков. Все еще кашляя, он попытался встать, но лапы его подкосились от тяжести своего же тела, и Вёх снова рухнул на землю, куда его и положил Высверк. Его тело содрогалось в мелкой дрожи, ему было крайне жарко, но он пытался притвориться, будто все нормально, одновременно бросая не благодарный, но злобный взгляд на спасшего его кота, из-за того, что тот, якобы, выставил его слабаком. Будто потеря сознания посреди поляны слабаком его не ввставила. Но кто знает, этого могли не заметить, а вот теперь, в палатке целителя, наставлений от восьмилунного котенка не избежать. Прекрасно, просто прекрасно. Однако Вёх все еще не чувствовал своей вины ни в своем падении, ни в своей отключке: он винил во всем Мор, отказываясь признавать свою невнимательность.
Дата: Рассвет, 04-Дек-2017, 20:35 | Сообщение # 2158
грозная
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1135
Шерсть на загривке животного непроизвольно движется, когда она ощущает еще одно присутствие в пещере целителя: это место больше не кажется знакомым и безопасным, но на облегчение бело-рыжей внутрь заходит всего-лишь Бесшумный, каким-то чудом притащивший еще одну кошку в отключке в своих зубах, и грозовая хмуро окидывает его беглым осмотрительным взглядом с ног до головы. Ты то еще дышишь, ребенок? Он замирает в проеме, быстро укладывая свою ношу, и растерянным и измученным взглядом уставляется на пока что безжизненное серое тело своего глашатого. У Ванильной сосет под ложечкой от этого вида; от его оборванного резкого вздоха, от усталых желтых глаз, от дрожащего, как осенний лист, хвоста. - Как это произошло? - и наивный-наивный растерянный взгляд снизу вверх, на который зверь отвечает лишь равнодушным, непринужденным хмыком и качком головы. Кромешник - их центр, их сила, их сердце, Кромешник почти единственное, что держит их на плаву. Во всяком случае, ей так показалось за время здесь пребывания, и грозовая готова была поклясться здоровой частью хвоста в том, что она права. Уж лучше пусть они будут максимально уверены в том, что хотя бы с ним все более или менее в порядке, а паническая атака, галлюцинации, и несколько обмороков за раз, с понятием "в порядке" вообще не вяжутся. Бесшумный продолжает пытливо глядеть на нее, замерев, точно дикий зверек, и большая кошка тяжело морщится, стараясь смотреть не на маленькое бурое животное напротив, а куда-нибудь мимо, но, слава Звездам, ее мучения кончаются. Кромешник сам приходит к ней на помощь, - - Я в порядке, - хрипло произносит недавний полу-мертвый, и Ванильная едва сдерживается, дабы неуместно не фыркнуть, или нервно не рассмеяться. А ты то откуда знаешь, интересно? Она переводит на него усталый взгляд из под опущенных бровей, и показательно поджимает губы, внимательно наблюдая за каждым его действием. Кот тяжело приподнимается на передних лапах, и явно не располагает приподнятым настроем духа, но она продолжает смотреть на его испытывающе и с очевидным ожиданием, читающимся на щербатой морде: ей интересно что он помнит, и помнит ли что-то вообще. Молния укажет путь, - незаметно для себя самой кошачья морда снова становится безэмоциональной и хмурой, и она не говорит ровным счетом ничего даже тогда, когда спасенный ей вдруг выразительно, и по его обыкновению оценивающе(?) глядит на нее, осторожно нюхает приготовленные ей травы (будто что поймет, тоже мне), и затем слизывает их, ух ты! особо не медля. Мне считать это за комплимент? — Не знаю как, но ты поможешь нам, - пауза, - Найди лекарство, или путь к нему. Вот теперь, видимо, считать. Зверь выдыхает и замирает, рефлекторно выпрямляя спину, и напрягая широкие, совершенно нехарактерные для кошки плечи, мол, да, я помогу. Только вот вряд ли ее физическая мощь, размеры и сила сыграют здесь хоть какую-то роль, Звезды выбрали ее совсем не по этим параметрам. О, как бы хотела она знать, по каким. Как бы хотела иметь возможность хоть раз задать настоящей Северине, а не той, с которой она разговаривает в своей голове, еще один вопрос. Но к сожалению та весьма ясно дала понять, что с конца ее целительского пути и до самой смерти увидеться им больше не удастся. Серебряный укол под сердце. Пророчество. Такие пророчества, как пришло Кромешнику, приносят только Звезды, и в этом Ванильная даже не сомневается. Верил ли он в них до этого? Видел ли? И какая из Звезд согласилась прикоснуться священным холодом к груди этого непроходимого упрямицы? Какая из Звезд снова заставила тебя биться, сердце? - и вот снова, привычка, что не умеет контролировать: молчаливо наклоняет широкую голову вправо, прижимая рваные рыжие уши, и не прерывая зрительный контакт. Боже, до нелепого по-собачьи. Она не успевает ответить, да и неизвестно, собирается ли, когда зеленоглазое воплощение Сумрака злобно щурится, и достаточно энергично почти подскакивает, так красочно и ярко превращаясь в этот момент в самого себя. У Ванильной даже валится камень с плеч - таким его видеть намного легче, таким молчаливо его ругать, и осуждающе глядеть проще в сотню раз. Глаза его загораются точно спички, нос тщательно вдыхает запах, и исполинка тоже в это же мгновение чует его - все мешается из-за трав, но это точно не Сумрак. Она сама тут успела пропитать им свою косматую, густую шерсть, так что запутаться теперь было почти невозможно. Кромешник подобно змее двигается в сторону выхода, бросая что-то Бесшумному, и вдруг оборачивается, и глядит на голубоглазую красноречиво дольше положенного, прежде чем скрыться на главной поляне. Его горящие, хвойные глаза очень легко читать, там в искорках и тлеющих угольках всегда ясно, хочет ли тот убить тебя, или позвать за собой. И сейчас, на удивление, второй вариант. Кошка чувствует ответственность за Бесшумного (чертово молчаливое посмертное правило наставник-ученик, даже если ученик не твой, ты не целитель, и племя, в общем-то, чужое), и сначала задерживается взглядом на нем, хмуро вопрошая "справишься?". Она чувствует, как Быстрая обругала бы ее сейчас;а если ты придешь, а он тут мертвый, вместе со всем оставшимся племенем? Кто у них кроме него? Причем здесь вообще я?! Оторопев, исполинка трясет головой, глухо, утробно рыкает себе под нос, прогоняя прочь абсурдные мысли, и рвано выдыхает воздух. Что тут, кошачья мята мутит рассудок? Или Сумрачные болотные призраки? Явно одно из двух. - Не забывай сам переодически жевать ромашку, тимьян или щавель, - без предисловий говорит она бурому лекарю, спешно двигаясь к выходу из палатки, - Лучше все вместе. А, и...я не нашла у тебя кровохлебки, но если осталась, то тоже зажуй, - выйдя почти до конца исполинка тяжело сглатывает, и снова оборачивается. - Без тебя они не справятся. Потому следи за собой даже сильнее, чем за ними, - хрипло и тише, чем предыдущие фразы завершает бывшая лекарша. Ей в свое время такого никто не сказал. Никто не предупредил. И потому она работала на износ, как в последний раз, каждый раз выдыхаясь и задыхаясь, складываясь подобно Кромешнику пополам в панических атаках, глотая слезы, теряя сознание от усталости, не обращая внимание на то, что болеет, и переодически пытаясь себя утопить. Ну, это только в худшие времена, конечно. Грозовая больше не оборачивается, полностью переключая свое внимание на исчезающий в главной поляне серый хвост.
главная поляна
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
....ванильная | 4 2 | гроза
.... .......I found a love for me ..........Darling just dive right in ...........And follow my lead ....
Тем временем из палатки исчезла и гигантского размера Грозовая, которую Вёх раньше не заметил, что, в принципе, было ясно: в таком состоянии он вряд ли мог заметить хоть что-то. В его глазах темнело уже через пару коротких движений, нос уже был заложен, а слух был слишком чувствительным: каждый хруст веточки под чьей-нибудь лапой, каждый переворот песчинки заставлял кота съежтваться, как громкий крик. А еще его постоянно бросало из жара в холод, трясло так, что он не мог заставить себя успокоиться, так что было вполне понятно, каким образом он не смог заметить Ванильную. Но стоило Вёху ее заметить, как она ушла прочь, и его рык, слишком слабый, чтобы даже сидящий очень близко с ним Высверк мог его услышать, ушел в никуда. Сил у кота не оставалось даже на то, чтобы злиться, и, как можно было догадаться, сон сумел его поглотить во второй раз за день. В третий, если считать обморок за сон. И сон сумрачного кота не мог быть без кошмаров в эти дни, не так ли? Вёх не был исключением, и потому во сне ему не могло стать лучше, чем при бодрствовании.
На этот раз Вёх помнил свое имя, помнил себя, помнил все, что происходило раньше. И поэтому он не знал, что должно случиться, и он боялся этого как никогда. Он помнил каждый свой предыдущий кошмар, и ни в одном из них не было памяти о себе, и теперь, когда она была, Вёх ожидал чего-то ужасного. Ночь не могла пройти без кошмара, но раз он помнил о всех прошлых, то новый должен быть гораздо, гораздо хуже них. Тем более что часть предыдущих снов уже произошла в реальности: он уже тонул в болоте, захлебываясь кровью из прокушенной губы. А значит, должно было случиться что-то гораздо худшее. И худшее не заставило себя ждать. Если раньше во всех его кошмарах царствовала беспроглядная тьма, подобная таковой в безлунную, беззвездную ночь, когда не освещает землю вообще ничего, то теперь тьма была настолько пронзительной, что она будто пожирала свет. Это была не тьма, это была черная дыра, в которой нельзя было ничего узреть просто потому, что там ничего не существовало. И Вёх был посреди этого ничего. Он был в абсолютной, бесконечной пустоте, и он просто падал вниз. И хотя света не было, не было и намека на его появление, эта тьма, всепоглощающая и всеуничтожающая, казалась бардовой, словно состояла из крови. И затем он услышал голоса, которые, в отличие от прошлых раз, занимали все пространство вокруг кота. Ему казалось, что голоса эти были материальны, даже если это были не голоса, а крики. Крики ненависти, крики ярости, крики боли. Такие крики мог издавать кот, с которого сдирали шкуру исключительно ради удовольствия, кот, которому выжигали глаза раскаленными ветвями, кот, которому вырывали один коготь за другим, и этих котов было неисчислимое множество. Каждый мышиный волос пространства вокруг Вёха трепетал от болезненных воплей, выкриков самых запретных проклятий, и если бы эти проклятья сбылись, мир бы рухнул на месте: хотя для Вёха он уже рушился. Внезапно кот ударился об землю, чувствуя, как ломается каждая кость в его теле от подобного удара. Он не мог пошевелиться, дабы не причинить себе еще большую боль, однако кричать он не мог: глотка его просто не издавала никаких звуков. И в тот же миг вопли замолкли, делая это все еще ужасней. Он лежал, понимая, что сдвинуться с места не сможет при всем желании: лапы были сломаны в слишком многих местах. Однако двигаться было надо: он почувствовал, как вокруг начинает булькать кровь, ее запах, яростно-железистый, забивал его нос, а она тем временем уже смочила его лапы, неестественно лежащие под ним, почти полностью, и залила левый глаз, ибо лежал он именно на этом боку. Однако в таком количестве кровь и осталась, разливаясь по бесконечной плоскости. Только ничто не может быть бесконечным, а если и может, то оно стремится сузиться как можно быстрее. И возникшие во мраке стены, вероятно из мрака соткнутые, это лишь подтвердили, постепенно смыкаясь вокруг кота, поднимая уровень крови вокруг него. Вёх успел задержать дыхание, но не дышать слишком долго он не мог. Но прежде, чем он открыл пасть, дабы сделать роковой вдох, состоящий лишь из крови, стены сомкнулись вокруг него, и он почувствовал, как они начинают сжиматься дальше, силой выталкивая весь оставшийся воздух из легких, не давая сделать вдох, причиняя немыслимую боль и ломая кости. Это был конец. Вёх готов был погибнуть, но...
...Но пробуждение пришло в самый нужный момент. Вёх с ужасом заглотнул в себя воздух, чувствуя не вымышленную, настоящую боль в легких, вероятно из-за оставашейся в них болотной воды. Ему все еще было очень жарко, он горел, но кашель беспокоил его гораздо больше: как только он сумел вдохнуть после сна, где его легкие чуть не были уничтожены, он начал кашлять так сильно, как мог кашлять кот его размеров, особенно ухудшало его кашель то, что Вёх лежал. И не успел он сделать особо ничего, как из его пасти вылилось немного воды, и кашель, хоть и продолжался, слегка ослаб. Сил у Вёха все еще не было, их не было даже на то, чтобы просто вылизаться, и сразу после того, как его легкие избавились от большей части проглоченной воды, он свалился на землю, все еще мелко содрогаясь от лихорадки: на этот раз ему вновь стало холодно, и он никак не мог согреться, хотя и мокрая шкура ему в этом не помогала. Он не знал, что делать, и не хотел выглядеть слабым, но, вероятно, таковым и был: он едва мог пошевелиться, что уж говорить о других проявлениях силы. Но сдаваться Вёх все равно не собирался, и потому был готов сбежать из палатки как только лапы будут достаточно сильны, чтобы удерживать его тело.
Вниз 
