Незаметно подкадывается сезон Юных Листьев, пробуждая лесную природу и прибавляя жителям новых хлопот.
С Изнанки возвращаются Грозовой воин Мрачногрив и Ветряной Хмелюшек, а также Речные Ветреный и Горный Перевал.
Горечь Звёзд и Шиповник проводят собрание на Главной Поляне, где обсуждается вопрос с нападением Изнанки. По окончанию собрания верхушки призывают воителей выступить на Остров Советов и дать отпор общему врагу.
Также происходят посвящения.
В племени Теней Зарница становиться воительницей Зарево; Таинственная, Сычушка, Песнь и Молниелап получают новых наставников — Ягеля, Полымя, Зайца и Синицу. Искалеченный Можжевельник переходит в статус Старейшины.
В племени Ветра Стая и Сладянка становятся ученицами Стаей Птиц и Усладой, а их наставниками — Стриж и Лечащий. Хмелюшек, не помнящий своего имени, принят обратно в племя под именем Зеркальный.
Новая предводительница Речного племени Танец в компании Нивяника посещает Лунное Озеро, где пока не получает дара девяти жизней, но становится Звёздный Пляс.
Воители четырёх племён прибывают на Остров Советов и вступают в бой с Изнанкой, где принимают первый удар.
Обновлено: 31.03.24
Погода в игре
Утро сохраняется ясным после звездной ночи. Согретый солнечным теплом воздух продолжает прогреваться все больше. Весь лес постепенно зеленеет. Яркими коврами расцветают весенние первоцветы: подснежники, крокусы, прострелы. Золотятся на березах сережки, многие кусты набирают цвет. К обеду легким ветром приносит облака, но они не застилают небо целиком. К вечеру спокойная погода сохраняется, но ночью облаков становится больше, так что звездной ночи можно не ждать. Вода в водоемах возвращается в свое обычное состояние.
Температура: утром +9, днем +16, ночью +8
Сила ветра: мягко дует тёплый ветер
Охота: высокая вероятность успешной охоты весь день
Травы: почки превращаются в листья, травка зеленеет, лечебные травы продолжают расти и наполняться силами, а вот сезон сокодвижения подходит к завершению
Гордость Сумрака — вековой дуб, раскинувший свои густые ветви над главной поляной, а его молчаливая тень укрывает почти весь лагерь. Этот исполин пережил великое множество поколений, о которых живущие сейчас коты даже не могут иметь представления. От игр несмышленых котят, до кровавых посвящений и казней — могучее дерево видело все, и помнит каждого, кто стоял на нем в роли предводителя и глашатая, а в подтверждение тому — следы когтей, что сохранились на одной из нижних ветвей, с которой те обращались к своему племени. У подножия дерева над поверхностью земли торчат бурые корни, сплетаясь в причудливые формы и образуя небольшие туннели и норки — раздолье для неугомонных котят. Хоть крона дерева и начинается относительно низко — забраться на него по неширокому стволу не так-то просто, поэтому королевы запрещают детям даже пытаться вскарабкаться хоть немногим выше. А вот чуть дальше от корней — просторная полянка, где во время собраний располагается само племя, чтобы выслушать объявления или присутствовать на церемонии посвящения. Древо Тьмы — не может не завораживать, а находясь рядом, в полной мере ощущаешь, что ты под защитой Теней.
д о з о р н а я · в е т в ь
Дозорная ветвь — название говорит само за себя, и если у вас возникло ощущение, что за Вами наблюдают — не переживайте, ведь так на самом деле и есть. Ежедневно дозорные сменяют друг друга на этом посту, ведь неизвестно, когда нарушитель рискнет пресечь установленный предками Закон. На этой ветви удобно находиться — широкая, прочная и крепкая, она выдержит и нескольких котов, в пределах разумного. В обязанности дозорного входит непосредственно охрана лагеря и бдение за безопасностью соплеменников. Уникально это место тем, что из-за высоты дуба, открывается отличный вид не только на каждый закоулок лагеря, но и на прилегающие окрестности. Дозор — ответственное и нужное задание, ровно, как и любой патруль, поэтому относиться к нему нужно соответствующе, и не расслабляться. Густая крона скрывает Сумрачного от посторонних глаз, а находиться здесь комфортно, ведь на ветви можно даже прилечь, без риска упасть вниз и серьезно покалечиться. А если все же решитесь отсюда спрыгнуть — легкими ушибами не отделаетесь: многочисленные переломы, после которых Вы переберетесь или на долгое время в целительскую, или сразу в палатку старейшин — если выжили, разумеется.
з о н а · о т д ы х а
Корневая система главного Сумрачного дуба настолько разрослась, что значительная часть его корней стала выбиваться на поверхность, и сейчас уже можно наблюдать настоящую игровую рекреацию для котят, которым, все же, следует быть осторожными во время шалостей. А что важнее — это замечательное место для отдыха после долгого ночного патруля или активной охоты, а может, Вы просто ищите, где спрятаться от назойливой жары? Под сплетениями шершавых корней можно уединиться и пообедать, временно абстрагироваться от компаний и подумать о великом, пока на вас не напала орава котят, прибежавших сюда за очередной порцией веселья. Недовольно ворча, можно перебраться немного дальше от корней, к зарослям папоротника и кустарникам, растущим рядом, листва которых скроет вашу уставшую душу от посторонних глаз. Конечно, это не одиночное ложе, здесь можно собираться с друзьями, а места точно хватит всем. А пройдя еще чуть дальше, вы кажетесь перед ручейком, часть которого пробегает именно здесь, так что все комфортные условия для досуга здесь созданы.
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 16:35 | Сообщение # 2296
яркий костер, сумрачная инквизиция
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1584
У Душки в глазах костёр ненависти, у Душки в глазах оголенный нерв и душа нараспашку, где болезненно жмется привязанность. У Медянки — холодный расчет, одобрение на дне зрачков, как только светлые глаза темнеют, наполняясь опасным ядом. Вот-вот Медведь готов впиться зубами в шею, отравив, убив одним укусом, выплеснув всю ярость и злость, густую ненависть, что подогревала кровь и щекотала нервы где-то в животе. Он не открывает горло, однако, он и не воспринимает оруженосца, как соперника, всячески показывая это, оставаясь расслабленным, но в то же время готовым пойти на всё при крайности.
Докажи.
Сделай так, чтобы тонкая нить терпения оборвалась, чтобы ярость костром расползлась по телу, чтобы острота чувств и эмоции достигла пика, чтобы Меднолапый не видел в тебе слабака.
— Скажи мне это в глаза, — Меднолапый не смотрит, не смотрит не потому, что боится сказать, а потому, что не хочет видеь разбитого, пустого или совсем переполненного. Так, что трещит по швам. Удиви.
Чужая морда совсем близко, в паре каких-то сантиметров, Душка уходит резко вниз, заставляя следить за собой, а потом резко ударяет макушкой в подбородок, заставив чуть откинуть голову назад. Чужое дыхание на шее, Медянка играет с огнем, как циркач, когда Медведь на какие-то пару секунд вжимает морду прямо в то место, где спокойно бьется пульс, где кровь пульсирует в артерии.
— Попробуй повторить это, и я обещаю, что...
— Я сам могу позаботиться о себе, больше не смей так делать.
Ха-ха?
Медянка чуть приподнимает голову и хмыкает, смотря прямо в светлые глаза, а потом, улыбаясь уголками губ, что складываются гармонично и почти мягко. Он будто бьет в размаху, пытается пробить плотный каркас. Чего ты стоишь, Душка? Твои угрозы пусты, как и ты сам, разве ты не видишь?
Медянка приближает свою морду прямо к морде Медведя, смотрит холодными глазами, а потом проговаривает: — Ты жалок, слабым место знаешь где, Душка? Быть утопленниками на болотах. Докажи мне, что ты чего-то стоишь. Докажи мне, что я могу видеть что-то стоящее в тебе.. — ..или умри.
Да они те еще циркачи. Внимание! Внимание! Перед вами смертельный номер, два соперника совсем близко, клятва узами связывает их кровь, их сердца горячи, как пламя семи кругов ада, где Данте воспевал грехи. Замечают ли они остальных соплеменников? Нет, мир Меднолапого сузился до двух чутких гранитно-черных линии на глубине светло-весенних глаз. смотринаменясмотринаменясмотринаменя.
Взгляд приказывает, подчиняет, не дает оторвать взгляда, Меднолапый чуть приподнимает верхнюю губу, обнажая острые пики клыков.
Он даже забывает о том, что его может увидеть Змееуст или Морок Звезд, он должен разбудить Душку, он должен сделать так, чтобы он вновь стал прежним, чтобы он вновь дышал воздухом будущего, а не могильными плитами прошлого. Хочешь я расскажу тебе сказку? Где-то в глубине сумрачных территорий маленький мальчик пытается раздуть тлеющий уголек, чтобы он осветил темные леса, прогнал темный мрак сиз-под грозных елей. Уголек то вспыхивает, то угасает, а мальчик дует сильнее и даже не понять, хочет ли он потушить его совсем или же всё-таки оживить.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 18:15 | Сообщение # 2297
ветер у нас украл имена
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 301
Медведушка, как и Меднолапый, был соткан из морозного неба и переплетен болотными туманами. В глазах у Медянки отражаются выцветшие звёзды, Душка усами задевает чужие клыки. Он чуть рычит себе под нос, делает выпад вперед, грудью ударяясь об чужие ключицы и когтями впивается в землю, останавливая себя. Он не может устроить такое шоу в день поздравлений своего отца. Короткий взгляд падает на Кромешника, и Медведь осознаёт, что он чувствует неприязнь и ненависть. Ярость, которую разбудил в нем Меднолапый, вирусом начала охватывать и других.
Душка ненавидел сейчас этот момент, потому что он хотел заметить на себе взгляд отца, потому что привязанность к отцу его убивала, потому что он не хотел любить своего отца и не хотел, чтобы тот становился предводителем. Медведушка был никем и сейчас был жалок, Медянка прав, но если к этой характеристике сиротой прибьётся «сын предводителя», то он будет жалок вдвойне.
ну, отец, такого ты хотел меня видеть? ты хотел сильного сына?
Вновь нарываться на мины, вновь требовать от себя шоу, вновь надрываться и чувствовать чужие взгляды на своей шкуре?
— если бы я был жалок, М е д я н к а, я бы давным давно сдох на болоте, — он чуть усмехается и отстраняется от друга, борясь с желанием вновь ударить его и повалить на землю. Он был слаб, но внутренний огонь питал его совершенно непонятной силой. — а не стоял бы здесь! оставь меня в покое, слышишь?
Рычит про себя, лапами впивается в землю, часто дышит и смотрит прямо ему в глаза. Теплый воздух клубками поднимается вверх.
ветер срывает с меня одежду я теперь легче цветочной пыльцы
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 18:34 | Сообщение # 2298
яркий костер, сумрачная инквизиция
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1584
У Меднолапого внутри ликование, он облизывает сухие губы, чтобы не рассмеяться, смотря на Душку, но потом резко подается вперед, вжимаясь лбом в чужой лоб. На месте прикосновения будто обжигающие угли, что тут же вызывают дрожь, переходящую в плечи, а оттуда выше на хребет, стекая вниз дождевыми каплями. Он мог бы заставить остаться на месте, но ничего не говорит, просто вглядываясь в чужие глаза, лишь бы заметить отголоски эмоций, а потом шепчет одними губами, чуть смягчаясь:
— Тише, тише, ты же не хочешь привлекать внимания взрослых? Успокойся, Душка, не будь истериком.
Мягкое дыхание ложиться на чужую щеку, а потом Меднолапый плавным движением отступает назад, чуть поворачивая голову в сторону ветвей, где находится Кромешник и Змееуст, где сейчас скажут слова посвящения. Прерывать было некрасиво, прерывать было высшей степенью невежливости. Но хотя что им, детям сумрака, где хитрость была столь простой истиной, столь обычным явлением, что каждый второй лгал или умалчивал детали через раз. Уже не удивишь. Меднолапый и не удивлялся, оставшись стоять возле Душки, однако больше ничего не говорил.
Да и не нужно было, он все равно все узнал за это время диалога. Он был потрепан изнутри, выжат, как лимон, а Медянка просто закачал в него один сплошной негатив.
Это было глупой затеей, но довольно действенной, потому он был доволен тем, что удалось раскачать Медведя до того состояния, когда уже начинается трясучка.
Они стояли совсем рядом, даже не смотря на то, что Меднолапый чуть отступил, дав чуть больше свободного пространства Душке. Он вспоминал, как тогда просто взял и.. вылизал его. Лукавый взгляд останавливается на всклокоченной щеке, Медянка тянется вперед, краем глаза следя за выражением морды Душки, тягуче лижет в щеку, приглаживая шерсть. Улыбается уголком губ, пряча теплые искры в глазах и отворачивается к дереву.
шах и мат
Мир рушится под его напором, он идет напролом, он делает всё столь противоречиво, что можно запутаться, он играется в кошки-мышки. Давай, пробуй противостоять этому, пробуй сделать нечто против. Меднолапый вновь смотрит на Змееуста, надеясь, что их маленький конфликт прошел мимо внимания нового старого глашатая и предводителя.
— Ты не справляешься, Душка.
говорит куда-то в пустоту, повторяя свои слова из прошлого, что так и остались невысказанными.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 18:39 | Сообщение # 2299
Тень у самой кромки Солнца
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 5066
главная поляна
Уф. Сколько котов. Желтоглазый подходит тихо, останавливается и любуются живыми котами впереди себя. Те Звездные Предки, они заставляли чувствовать себя неловко. Ты стоял живой перед ними, заглядывая в их горящие глаза и рассматривая блестяще-прозрачное тело. Вручающих жизни, малец видел через пелену, слышал их голоса и пытался рассмотреть, хотя даже не застал их при жизни. Другое дело - маленький котенок, шагающий с Бесом через вездесущий туман, малыш был полон жизни и тепла, в тот же момент находясь в Звездном племени. «Они все равно попали бы туда, так почему же сейчас??»
Дурацкое ощущение дыры внутри и горечи в пасти, будто объелся сухих трав, забыв взять с собой воду. Нужен был глоток целебной воды. Прилив свежести. Громкие голоса соплеменников вырывают Беса из размышлений, заставляя поддаться толпе и кричать вместе с ними: - Морок Звезд! - Он кричит со всеми. - Змееуст! - Вглядывается в фигуры двух котов, понимая, что так было всегда, с момента его рождения. Они вдвоем неформально являлись теми, кем стали сейчас после определенного ряда церемоний.
Травник начинает двигаться, осторожно скользя через радостных котов. Желтоглазый оборачивается на знакомый силуэт и узнает в нем Медведушку. Вспышка удивления проносится в глазах Безупречного, а губы искривляются в усмешке. Живой. «Такие не умирают своей смертью» Рядом с ним находится Меднолапый, которого Бес также рад видеть здесь. Пробираясь ближе к дереву, травник минует Змеелапую, оставляя ее местонахождение в радиусе обзора, дабы потом все-таки обработать её лапы. Сестренка Черточка стояла, казалось, впереди всех, а следующим Бес заметил Пузыристого. Здоров, отлично.
Безупречный проходит ближе к середине и усаживается на землю, поглядывая по сторонам. Вопрос: "где Замухрышка?" стал уже философским, ответ на него найти совершенно нереально, как и саму мать. Трель вот тоже почему-то не было видно.
бесследный воин сумрака
не бойся с дороги сбиться иди через тёмный лес с тобой ничего не случится
я здесь
бесследный воин сумрака
не бойся с дороги сбиться иди через тёмный лес с тобой ничего не случится
Их имена звучат на разные лады и голоса, возносятся рокочущим эхом к куполу темнеющего неба, их имена наслаиваются друг на друга и сливаются в одно. Они подобны богам на закате мира и рассвета новой эры — Кромешник чувствует себя бессмертным в этот момент, способным одной творческой волей изменять силуэты гор, величину деревьев, глубину морей, высоту небес. Кажется, стоит только пожелать, и вековые ели взметнутся остроконечными штыками вверх, проткнут налитую мраком плоть неба, раненая луна будет плакать молочно-призрачными слезами, и на их месте будут вырастать белые цветы, дарующие вечную молодость, и пылающие серебряные звёзды упадут им прямо в руки. Они победят смерть. Она больше не страшна — они высекут свои имена на страницах истории, и они будут передаваться из уст в уста, обрастут мифами и легендами — они станут легендами. Они станут уроком, который другие будут учить. Бренность лун не коснется их образов, смерть не выпьет смысл из их имен — память будет жить дольше, дольше, дальше в Хронос, Космос и Хаос, протянется нитью сквозь сумрачные века, пока племена не исчезнут с лица земли. И даже потом — они встретятся вновь в новых мирах, иных измерениях, под светом рождающихся и умирающих звёзд, и каждый раз будут побеждать. Вместе.
Ослепленный моментом, полностью растворенный в нем, сумрачный стоит, гордо расправив плечи, глубоко вдыхая обжигающе морозный воздух, смешанный с запахом Змееуста — он пахнет беззвездной ночью в мрачном темнолесье, железом, солью, дымом жестоких костров и горькой хвоей, он пахнет битвой, жизнью, смертью, — и кровь в ушах оглушительно громко стучит, и сердце заходится в диком неукротимом ритме. И постепенно, постепенно сияющая пелена из мрака и звезд, взрывов фейерверков спадает с глаз, и он может видеть лица соплеменников внизу: восторженную радость милого Пузыристого, как всегда столь беззаветно преданного и искреннего, торжественность Змеелапой, восторг Светик и Черточки, и...
Бледно-зеленые, её глаза, серая шерсть. Душка.
Сын исхудал, осунулся, шерсть потускнела и сам он весь словно выцвел, но в первое мгновение Морок Звёзд рад видеть его и таким — живым, несмотря ни на что, живым, когда полосатый уже почти успел его похоронить. И старший сын вновь оказывается рядом с Меднолапым — это уже сложившаяся традиция у этих двоих, на каждом посвящении находить друг друга и устраивать... что-то. В прошлый раз была принесенная прилюдно кровавая клятва, что будет теперь, сумрачный даже предполагать не хочет — и на фоне медного оруженосца сын действительно выглядит слабым, тусклым, потухшим болотными огоньком, хотя с каждым мгновением между юнцами вновь накаляется обстановка, огонь в глазах Медведя разжигается, и в какой-то момент Морок Звёзд наконец встречается с ним взглядом. Сумрачному противно — от вновь разыгрываемого представления, от шипения, пока тихого и не раздражающего других, но с высоты ветви Кромешник видит больше, мерзко от жалкого, неподобающего вида сына. В глазах мелькают недобрые абсентовые огоньки, холодные, колючие — «Веди себя достойно, раз уж выжил» — и Морок Звёзд вскидывает подбородок, обводя взглядом всех остальных собравшихся, больше не глядя на двух оруженосцев. Вновь не видит Лютоволка. Когти глубже входят в замерзшую, заиндевевшую древесину, но Морок Звёзд не обращает внимания на легкий укол боли. Он вновь набирает в грудь побольше воздуха, обращаясь к собравшимся соплеменникам, когда рокот внизу утихает:
— Новая эра начнется не только с новых правителей, но и с тех, кто заключает в себе будущее нашего племени, на кого все мы возлагаем большие надежды. Сегодня котята наконец станут оруженосцами, принеся священную клятву Сумраку и своему наставнику, — пауза, в темно-хвойных глазах всполохами проносится бесовское пламя, растворяясь в черноте расширенного зрачка, — Пятнышко, Тенька и Трель; Вредненький и Бесцвет; Черточка, Маковка и.. Змееуст, — О, да. Разве мог он кому-либо другому доверить своих девочек? — Выйдите вперед.
Все будущие оруженосцы — дети либо Кромешника, либо Тиса. Узнает ли Наследник своих детей от Сосновой? Впрочем, вообще-то, сложно было бы не узнать — их всего двое осталось из шести, и они заметно отличаются окрасами от детей предводителя. Но на всякий случай, прежде чем Змееуст отправляется вниз, чтобы принять клятву наставника, Морок Звёзд посылает ему многозначительный взгляд — им говорить вообще иногда необязательно, чтобы друг друга понять, — едва заметным кивком указывая в сторону Вредненького и Пятнышко. «Твои» — одними губами.
Морок Звёзд с гордостью и мрачным, торжественным огнем в глазах смотрит на каждого из котят, кто сегодня ступит на новую ступень племенной иерархии, откроют новую страницу своей жизни — и для него сейчас нет различий между своими детьми или чужими. Они все — его дети.
Сильный тягучий голос вновь сотрясает выстуженный сумерками воздух, и в вдохновленном порыве полосатый царапает когтями древесину, твердо и отчетливо произнося каждое слово священной клятвы:
— Клянетесь ли вы, что посвятите всего себя познанию мира вокруг, стоит лапам вашим ступить на путь ученичества, что не пренебрежете советом старшего и не ослушаетесь приказа? Клянетесь ли вы повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянетесь ли вы чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных?
[indent]там, где весна помнит смерть, да огонь помнит жар, пой мне во тьме, друг мой вечен и стар на забытой тропе, где поставят мой крест,
ㅤпой мне во тьме, ㅤㅤㅤверный брат, ㅤㅤㅤㅤㅤтемный лес[/indent]
[indent]там, где весна помнит смерть, да огонь помнит жар, пой мне во тьме, друг мой вечен и стар на забытой тропе, где поставят мой крест,
ㅤпой мне во тьме, ㅤㅤㅤверный брат, ㅤㅤㅤㅤㅤтемный лес[/indent]
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 19:07 | Сообщение # 2301
Воительница Сумрачного племени
Группа: На удаление
Сообщений: 44
Откуда то~
Это он. Конечно она представляла встречу с отцом иначе, чем он прийдет, срщовет всех возле дерева объявлений и все придут, слушая его с открытым ртом. Лна представляла эту встречу намного раньше. Когда она только родилась. Она бы хотела, чтобы он пришел в детскую, видел ее, любил ее. Как у всех нормальных котят. Но видимо она и ее братья с сестрами ненормальные котята. Или ненормальный их отец. Морок Звезд - предводитель. Змееуст - глашатай. Ее отец стал глашатаем. Опять стал глашатаем. Его не было шесть лун. Ровно столько, сколько сейчас Пятнышко. Он пропал в тот день, когда она только родилась. Или не пропал... Может он просто сам ушел? Но нет, Пятнышко прекрасно это понимала. То, что его не было - не его вина, а чья-то еще. Великий Сумрачный глашатай никогда бы не предал родные Тени. Никогда бы не ушел от них. Но... он возращался к ним очень долго. Очень. Она была рада за отца. Глашатай - почетная должность и он вновь ее занимает. Где-то далеко в душе, она им восхищалась. Гордилась. И уважала. Но ненависть была сильнее всех ее чувств по отношению к нему. Она прекрасно помнила слова матери - Сосновой. Он никого не любит. Никого. Тяжело это осознавать. Она бы хотела, любить и быть любимой. Но видимо у Сумрачного глашатая отсутствует это чувство. Хотя возможно он и любит кого-то. Кого-то, но девчонка была уверена - точно не ее. Пятнышко переборола внутри себя все чувства противоречия и вместе с толпой закричала. Так сильно, чтобы все слышали. - Морок Звезд! Змееуст! Сумрачное племя. Вновь стало сильнейшим. С ними оно станет еще могуще и величественнее. Ну и пусть, что Змееуст плохой отец. Он Великий глашатай, а Морок Звезд станет Великим предводителем. Начнется новая эра. Она будет лучше всех предыдущих. Ведь во главе будет Морок Звезд и... ее отец - Змееуст.
- Пятнышко и Трель... выйдите вперед.
Она не слышала больше ничьих имен, она как будто оглохла и ослепла на несколько мнгновений. Единственное, что сейчас было важно для Пятнышко - она, Трель, Морок Звезд и отец. Он увидит ее посвящение, он будет ей гордиться.. наверное. В любом случае она сделает так, чтобы это случилось. И ей плевать, через что ей придется пройти. Она докажет глашатаю, что достойна быть его дочерью. Единственной дочерью. Остальные умерли.
Пятнышко выходит вперед. Настал ее звездный час. Она без доли колебаний. Твердо произносит.
- Клянусь.
Она будет служить Сумраку до конца дней. Она будет предана Великим Теням до конца жизни. Она станет лучшей воительницей. Самой лучшей. И Змееуст никогда усомнится в ней. Она будет безприкословно выполнять указания наставницы. Трель будет ей гордиться. Она никогда не разочаруется в ней. Трель никогда не подумает, что ей дали непутевую и безталантную ученицу. Она никогда не назовет Пятнышко лентяйкой. Пятнышко никогда никого не разочарует. Она уверна в этом. Сейчас ей остается услышать клятвы других будущих оруженосцев. Услышать клятву ее наставницы. И все. Она станет ученицей.
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 19:09 | Сообщение # 2302
ветер у нас украл имена
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 301
Медянка, прекрати!
Медведушка чувствует, как эта чертова дружеская нежность действует на него, и пытается бороться. Позволить укротить себя и позволить манипулировать другому казалось недопустимым, и он чуть злобно смотрит на друга, ощущая тепло его лба.
— ты столько лун меня знаешь, Медянка, и до сих не понял, что я ещё та истеричка? — смеётся Медведушка. Он клянется сейчас себе, что будет высмеивать себя только рядом с Медянкой и никто, кроме него, не будет слышать этих шуток. Медянке он доверяет не из-за данной клятвы, а из-за пережитого вместе. Они вдвоем бок о бок шли вместе, они преодолевали трудности и карабкались на самый верх Эвереста. Они не смогли добиться великих побед, но они смогли дойти сейчас до нового уровня в отношениях. — а ты полный придурок. чтоб ты сдох, Меднолапый.
Они отстраняются, Медведушка ловит на себе понимающий взгляд друга. И его злость в момент исчезает. Ты знаешь, чем он болен, Медянка? Он болен ненавистью, проедающей и гнилой ненавистью, злостью и рвением завоевать мир. А ты знаешь, как можно облегчать симптомы этой болезни? Пониманием и принятием. Медведушку не нужно переделывать, ломать и лепить, его нужно принять и полюбить таким, какой он есть. Со всеми со своими изъянами, торчащими во все стороны колючками, обычного Медведушку с глупыми шутками.
Чужой язык проходится по щеке, от этого места дрожью пробегают мурашки, и он ежится, делая вид, что от холода.
— прекрати меня опекать, ты не мой отец, Медянка. — Шепчет в ответ и кидает взгляд на Кромешника. Медведушка всегда выживает, такие, как он, никогда не умирают. И пусть жизнь вывернет его наизнанку, переломает каждую косточку, он встанет и продолжит идти. Даже если будет выглядеть жалко и даже если останется слабаком в чужих глазах, но будет идти. Медведушка вновь поворачивается к Медянке, сглатывает комок и неловко произносит: — но... я тебе рад.
ветер срывает с меня одежду я теперь легче цветочной пыльцы
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 19:49 | Сообщение # 2303
лето − теплеют грозы
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2064
′ главная поляна
Этот момент настал. Морок Звезд чуть ли не ослепляет своим блеском в свете последних алых лучиков солнца, ровно как и Змееуст. Они, стоя рядом, смотрятся полноценнее, внушительнее - от их вида у нее екает сердечко. Ей не приходится надрывать глотку, выкрикивая имена, ее взгляд, наполненный до краев нежной любовью к отцу и томной - к Змееусту, кричит громче. Для Маковки этого более чем достаточно, тем более ей придется поберечь голос для другого мероприятия.
Она лишь на секунду отводит от отца ожидающий взгляд, чтобы мельком пройтись по фигуре старшего брата, невольно внутренне ликуя, обнаруживая рядом с ним Меднолапого. Ей даже не хочется раздражаться тому, что они там бестактно перешептываются, вместо того, чтобы обратить взоры на новых правителей Сумрака, ей даже хочется его похвалить. «Правильно, держи его при себе, так он не заберет то, что я хочу, чтобы было моим. Твоя услуга неоценима, брат.»
Принцесса со спокойной душой возвращает взгляд к Мороку Звезд. Как раз вовремя.
- Сегодня котята наконец станут оруженосцами.
Как же долго она ждала этой фразы, о, звезды, как же долго! Внутри все кипит, снаружи - лишь сдержанная улыбка и прищуренные, предвкушающие глаза. Она ждет, когда назовут, она ждет имя, которое последует за ее именем - это имеет наибольшую важность. Она нервозно подрагивает, слыша "Маковка", боясь и одновременно не принимая внутри себя этот страх, что имя глашатая не прозвучит следующим за ее именем.
Но... - Черточка, Маковка и.. Змееуст.
Она ликующе скалит клыки, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать, ощущая внутри себя сумасшедший прилив сил.
«Я знала.»
Принцесса даже не обращает внимания, что вместе с ней подойти к глашатаю должна и Черточка. Они обе дадут клятву достойнейшему из сумрачных, они будут делить его. Но разве это проблема? Не для нее, нет, Маковка ни за что ничем, что ей дадут, не пожертвует. Она не поделится. Она чертовски жадная, эта кромешникова дочь, и к сегодняшнему дню своей жизни она чертовски убеждена на своем опыте, что не позволит. Не позволит никому ничего у нее отобрать, потому что она больше не боится, как боялась потерять внимание отца. У нее теперь другая тактика.
Поднимаясь, полосатая на секунду задерживает задумчивый взгляд на Черточке, словно бы проверяя, изменилось ли что-то. Стала ли она врагом, соперницей? Стала ли ты ее бояться? Маковка не ощутила ничего, кроме желания побыстрее двинуться дальше. Отворачивается и поднимает голову, уверенно делая шаг вперед, навстречу новому.
Клянешься? - Клянусь. Голос стойкий и чистый, взгляд - смелый и цветущий. Она так уверенна, зная, что ее поведет за собой он, но смогла бы она так же спокойно и радостно доверить свою жизнь и честь кому-то другому? Хотя к чему такие печальные мысли, когда все складывается так чарующе прекрасно. К чему думать о том, чего уже не случится.
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 20:01 | Сообщение # 2304
гори, гори ясно сумрачная mazda
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 436
Чёрточка не помнит ещё одной такой же ночи в своей жизни, такой же живой и полной, как эта. Её племя, их Сумрак - это древние тени, берущие свои истоки из времён, от которых почти даже не осталось легенд. Но ей случилось родиться во времена, когда оно словно теряло само себя по кусочкам. Рожденная среди прочих комочков, она чувствовала себя дробью целого, которое не могло собраться даже если всех сумрачных сложить вместе. Она знала мир этого племени по его составляющим, но они никогда не воссоединялись прежде так, как сейчас.
Теперь словно каждый бы был единицей.
Черт не совсем могла до конца понять, что происходит. Кромешник, её отец, вернулся с Лунного святилища, получив дар Девяти Жизней...Дар Девяти жизней, с ума сойти можно! Он, величественный и статный, стоял на вершине, и дело не только в высоте дуба. Чёрточке не каждый день случалось проводить с опричником семейные посиделки у ручьёв, так что она не могла похвастаться тем, что знала его вдоль и поперёк. Она была шестилунным котёнком, а он - он был Кромешником.
Мороком Звёзд, кто был теперь на равных с Небесами.
И теперь был Змееуст. Не просто с ними, не просто частью племени, не просто "тот кот, который вернулся". Теперь он был. Кто он? Что он? Отдалённо кромешный кот напоминал тех...тварей, монстров из шуток, которыми с ними и с нею забавлялся Мор, разве что только если у него не было нескольких рядов игловидных зубов в раскрывающейся, как бутон, пасти, от него не пахло гнилым поджаренным мясом и он не бегал со скоростью чудищ на Гремящей тропе. Пока.
Она могла бы спросить об этом отца, но однажды он уже ответил ей об этом коте. Её повторный вопрос ожидает очевидный ответ, потому что, Чёрточке кажется, ей ясно, что Морок Звёзд чувствует по отношению к своему глашатаю. Детская интуиция, а может, глупость юного воображения?..
— Новая эра начнется не только с новых правителей, но и с тех, кто заключает в себе будущее нашего племени, - Кромешник вновь заговорил, и его голос резонансом отзывался в молочной груди; как музыкальный мастер настраивает свой инструмент, Кромешник снимал напряжение с напрягавшихся струн её скрипичной души. Она даже приопустила плечи; мороз, кажется, стал менее лютым. Тем временем кот продолжил.
- Сегодня котята наконец станут оруженосцами, принеся священную клятву Сумраку и своему наставнику, - Черт слышит, но не слушает, наслаждаясь хвоистым баритоном, когда-
Погодите, это... посвящение? - Звёзды, - шёпотом выдыхает она, неверяще смотря на отца, который смотрит куда-то выше её головы. Так...внезапно, неожиданно, оно должно было быть скоро, да, но оно, как, действительно сейчас?!
Я же совсем, совсем не готова!!
Да, она готова отправляться за пределы лагеря со старшими и без, участвовать в каких-то родах патрулей, готова заниматься вот уже почти всем, чем занимаются оруженосцы. Готова думать про свой жизненный путь и главные ценности в жизни. Готова анализировать собственные поступки и поступки окружающих, готова поступать и отвечать за поступки.
Нет, она совершенно не готова покидать котячество.
Ученица.
Кто знал, что репетиция на снежной поляне будет генеральной.
Так.
Чёрточка прикрывает золотистые глаза, и пламень решительности окаймляет сузившийся зрачок. Распрямляет уши и спину, держа осанку, как делал это Кромешник, как делала это Сосновая. И даже Ниточка. Делает паузу, и мерно, неспешно двигается вперёд, проходя по мысленно выстроенному пути меж корней. Она и так стоит близко, поэтому долго идти нет нужды. Черт останавливается по правую сторону от Маковки, которая словно бы уже ждёт её около, ох,
его.
Я не дам тебе шанса счесть дочь Морока Звёзд недостойной. Чёрточка сглатывает и с серьёзной суровостью, прежде чем ответить, вновь смотрит Змееусту в тёмный лёд его глаз, не оставляя себе шанса ни опомниться, ни испугаться. Словно соперничая собственными огоньками с его пожаром. Я должна ввериться в твои лапы и когти, отдать тебе свою жизнь, или отвернуться и отказаться, и никогда здесь не появиться. Ты не дашь мне повода разочаровать своё племя.
- Клянусь, - она делает очень медленный, настороженно-почтительный кивок, опуская взгляд на нос и челюсть своего наставника, чувствуя, как армированные нити чужого мрака сплетают их вместе.
Дата: Сумерки, 03-Мар-2018, 23:03 | Сообщение # 2305
небо цвета цин
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1265
— гп
Выбегает из толпы. Лохматая, неопрятная, уставшая и растерянная. Прискорбная картина, учитывая, чья она дочь и чьё сегодня посвящение. Кончики ушей вспыхнули, пожар разгорался, моментально распространяясь, продвигаясь на щёки жгучим чувством стыда. Еловая радужка жадно поедает зрачок. Утерянные слова, безвозвратно прослушанные, сейчас прокручиваются в маленькой, несообразительной голове, словно те были записаны на плёнку. Сладкая булочка мгновенно прекращает сутулиться, оглядывается, нащупывая паническим взглядом своих ровесников и нерешительным, сбивчивым шагом подходит к тёмной малышке с молочными пятнами, сохраняя приличную дистанцию. Садится, выгнув девчачью спину до предела, до воющей боли, до тошнотворных ощущений. Сейчас безобразная принцесса ведёт игру в слепую: никто не рассказывал ей, как проходят посвящения, а сама она видела лишь мельком. Однако память у маленьких детей недолго хранит информацию. Такая хрупкая вещица едва ли сможет запомнить имя своего нового друга, а что-то столь ужасное и вовсе постарается сразу же забыть. Единственный момент, крутящийся в голове неприятным зудом — клятва будет болезненная.
Выдыхает, как можно тише, стараясь искренне радоваться. Если не за себя, то за своих ровесников, которые выглядят более чем довольными. Хрустальная девочка разделила бы с ними мнение, только оруженосцы и воители ей противны до рези в лапах. Скованные нудными правилами взрослые. Может, им тоже хотелось остаться детьми, сохраняя свою невинность и беззаботность? Но чёрт, нет! Рвись, рычи, сдирай руки в кровь, ищи выход: неизбежное неизбежно. В свои шесть ты должен стать учеников, в двенадцать – воителем. Традиции. Никакие предки не станут спасать от иерархии, от ступенек на этой безыскусно сделанной лестнице.
— клянусь, — залпом проурчало дитя, гуляя взглядом по толпе соплеменников, слегка крутя головой, стараясь делать это едва заметно. Но почему-то с каждым лёгким поворотом в уши всё сильнее бил скрежет.
В горле спазмом непонятный ком, по бледной коже табун колющих мурашек, стекающий от спины до хвоста. Совершенно неинтересна сама должность, но от слов о новой эре в животе что-то скручивает тянущей болью; но она не мучает. Заставляет кровь кипеть, будоражит. Они — дети Великого предводителя и Наследника Сумрака — часть свежего глотка. Первые, кого Морок Звёзд посвятит на должности предводителя. Наконец, взор соскальзывает на Змееуста. ЖиВжИВжив. Она его не знала, но это не мешает ей радоваться, ведь теперь Кромешник не один.
А когда он был один?
— клянусь, что никогда не ослушаюсь Вас; клянусь, что продолжу защищать сумрак даже после смерти.
ㅤㅤкачается ель печально в окне: кончается день,ㅤ дичает ㅤㅤㅤапрель ㅤㅤприжал к стеклу сухую ладонь, позвали к столу, но останусь с тобой ㅤㅤне нужен обед — я больше не ем. уже много лет тебя рядомㅤнㅤ еㅤ т
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤтебя рядом нет, но где-то ты есть, ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпускай не сейчас, не со мной и не здесь ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤдух
ㅤㅤкачается ель печально в окне: кончается день,ㅤ дичает ㅤㅤㅤапрель ㅤㅤприжал к стеклу сухую ладонь, позвали к столу, но останусь с тобой ㅤㅤне нужен обед — я больше не ем. уже много лет тебя рядомㅤнㅤ еㅤ т
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤтебя рядом нет, но где-то ты есть, ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤпускай не сейчас, не со мной и не здесь ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤдух
Его крик замирает в звенящей тишине. Бешено стучит сердце в груди, и мир словно кружится, кружится вокруг ярким калейдоскопом, из теней сотканный мир разлетается на тысячи осколков, что блестят и серебрятся в последних лучах заката, а затем — сияют, озаренные светом первых звезд. Все происходит так быстро, что Змееуст растворяется в этом мгновении, замирает и забывает дышать.
Раньше.. Если бы коты могли вызывать Патронус, Змееуст бы не смог его вызвать. Змееуст вспоминал бы тысячи моментов, когда сердце щемило, когда становилось так больно, что, казалось, несмотря на слабую, искалеченную, кривую улыбку, которой он никогда не умел улыбаться, он был готов умереть. Истинным счастьем для него были моменты сражений. Когда вокруг бушевало алое зарево. Истинным счастьем для него были моменты, когда звучало, разрезая густой холодный воздух, короткое "Тис, займись", ив секунду, когда его лапы отрывались от земли, когда тело вновь сжималось в стальную пружину, когда вновь был совершен прыжок охотника на дичь, перед смертельным боем палача и жертвы, он был готов признать, что был почти счастлив.
Ему шесть. Он стоит на границах и дерзко смотрит на Пепла. — Я бы хотел вступить в Сумрачное племя. Он не ведает, что творит. Он называет своего отца предателем, глядя в глаза Беззвездному. Он узнает правду. — Ты принят на испытательный срок.
Ему семь. — Меня зовут Гад, и я твой наставник, Змеелапый. За мной. Он не видит — глупец, что полагается только на факты. Он чувствует, он отрицает. Нечто темное, страшное, жуткое. Ему нужно бежать, но он покорно, он с радостью следует за ним.
— Теперь забудь все, что ты успел увидеть в племени Теней, потому что это не настоящий Мрак, которого ты жаждешь. Я покажу тебе все пути достижения твоих целей, научу быть независимым и неуязвимым. Я выращу из тебя сильного воина, которого будут бояться и уважать. Ты докажешь этому племени, что не просто полукровка, прячущийся за спиной отца, а гораздо лучше некоторых чистокровных, растерявших все понятия о чести и устоях. Взамен я требую беспрекословного послушания и выполнения всех моих приказов. Запомни: теперь ты мой и принадлежишь мне, пока не станешь кем-то.
Ему восемь. Его отца казнят как предателя. Ему восемь, его наставник стоит на том месте, где стоит сейчас он. Кромешник теряется за хвойной завесой и исчезает, казалось бы, навсегда. Ему восемь и ему запрещено есть, пока не будет накормлен абсолютно каждый. Ему восемь и он обязан охотиться все свое свободное время. За его ушами шрамы. Все больше и больше.
Казни. Ему восемь и он стоит, и те, рядом с кем он так уверенно шел, горой трупов лежат на главной поляне. Ему восемь и он единственный, кому не было и шестнадцати — что там, ему было вдвое меньше. Беззвездный не замечает его — не хочет замечать. Отец жив.
Ему все еще восемь и он просыпается ночью в холодном поту. Он в агонии мечется по подстилке и, проснувшись, долго лежит, слушая биение сердца. Он принадлежит Гаду. Он все еще принадлежит ему. На его сердце сжимаются оковы Мрака и он беззвучно кричит. Все кончено.
Ему восемь. Он бросается на Скрытного, видя его на границе, он дрожит и — предатель, предатель! — не может поверить. Для него все, что находится по ту сторону — серая бренность, заслуживая лишь презрения. У него больше нет права даже думать об иной жизни. Бездушные леса, грохочущие Чудища — все это вызывает лишь отвращение. Одиночки — бессмысленно живущие коты. Не имеющие никакого представления об истинной преданности. Да и кому им быть преданными? Жалкие. Жалкие, жалкие! Ему восемь и Змеелапый лишает соплеменника глаза. Змеелапый не думает. Он оружие.
Ему восемь и из жалкого полукровки он — признанный бастард. Что еще нужно сделать, чтобы отец посмотрел на него?
— Вы зря теряете время. Нежная Звезда у Грозы.
Ему почти девять и Гад является им с Тигриное Сердце в видении. Змеелапый смотрит на своего наставника и понимает, что каждую секунду, велением Гада, он может умереть.
— Возглавь их.
Ему девять. Он словно вновь идет куда-то вперед, обгоняя отца, словно вольно гуляет по территориям, склоняясь к ручью и рассматривая в нем свое отражение — ну и урод. Он похож на него. Шипение ухмыляется и на мгновение становится точной копией своего наставника. — Ты не похож ни на отца, ни на мать...
Шипение девять и он — старший оруженосец и успешно законченной политической миссией и безупречной дисциплиной. Ему девять и он вступает во взрослую игру.
«— ...они, те, кто идет за мной еще со времен первой революции, те, кто еще только собирается сделать это позже... Мы будем первыми, кто примет сторону нового Сумрака. Вестниками перемен, вестниками Мрака.»
Политика всегда была грязью. Змееуст ненавидел отца, когда видел в нем правителя, но — отними у Заката его власть — видел ли бы в нем его сын что-то иное? Смел ли? Преданный воин, настоящий Сумрачный. Юному, горячному, порывистому Наследнику — весь в отца! — было так сложно понять всю важность и ответственность на плечах предводителя. Его ответственность всегда была иной. Он бросался в омут с головой, покорялся сильнейшим и покорял — всех. Среди грязи он с юношеским упорством воспевал их особое, темное благородство.
— И когда-нибудь, когда я встану на ветвь объявлений, вторым на нее встанешь ты.
Ему девять и он Наследник Мрака. За его спиной — не ледяное дыхание смерти. Он разрушает оковы наставника, он выжигает свой страх перед ним, он получает бесстрашие. За его спиной — новое поколение Сумрачных. За его спиной — такие же самоотверженные, бросившиеся в глухой омут с головой. Ему девять и Беззвездный дает ему полный карт бланш на любую политику. Ему девять и он не боится быть тем, кем не смог стать Гад.
Ему десять. Он мнит себя лучше многих воинов. Он смеет приказывать, а самое главное — его не смеют ослушаться. Ему десять и он навсегда отрекается от своей первой любви. Любил ли он когда-нибудь еще? — Не забывай свою цель. — А ты... Не забудь меня. Где бы ты ни была, как далеко бы не ушла — ты еще услышишь обо мне. Я обещаю.
Нет.
Ему одиннадцать. Он едва держится на лапах, израненный лисой и победивший ее. Он видел смерть и отец, Беззвездный умирал на его лапах. Он победил — полз, вставал, сквозь алую пелену и грохот в ушах. Он едва стоит и он — посвящен в воины досрочно. Он почти спит на своем ночном дозоре. И рядом — плечо Кромешника, молчаливо сидящего рядом. А вокруг бушует метель и их пронизывают ледяные ветра.
Ему одиннадцать. Тисовый — воитель, посвященный на Ночи Светлячков перед тремя племенами. Отраженьелапка получает особого наставника. — Я не дам тебе упасть.
Есть ли хоть одно обещание, не исполненное им? Есть.
Взгляд находит в толпе Меднолапого. Он вырос, он повзрослел. Он уже не наивный, готовый расплакаться от любой неудачи мальчишка. Он не дует щеки и не опускает взгляд. Не прячется за лапы матери и не путается под ногами у взрослых. И в его глазах та самая буря отчаянного, готового броситься в омут. О, как знакомо. Куда теперь, что теперь? Я покажу тебе омут, братишка. Я напомню тебе путь.
— В другой раз, — легкий тычок в лоб. В другой раз, Меднолапый. Он совсем близок. Змееуст смотрит на мальчишку с гордостью. Рядом с ним — Медведь, Змееуст лишь мысленно прикрывает глаза на его слабость и худобу. Змееуст знает — это временное. Змееуст верит. И мальчишка на глазах оживает, в нем загорается что-то настолько темное, что Наследник торжествует, гордится, задерживается взглядом на этой паре подольше. Он наслаждается зрелищем.
Скоро начнется новая эра. Каждый будет сильнее. Каждый сможет вдохнуть иначе, полной грудью.
Да. Нужно дышать. Змееуст делает вздох, скользя расфокусированным — и в то же время четким, как никогда — взглядом по толпе. Соплеменники приходят. Их все больше и больше. Были ли такие толпы на посвящениях Беззвездного, Темнозвезда? Он всегда стоял там, далеко внизу.
Не было. Несмотря на мор, несмотря ни на что. Не было.
Ему двенадцать.
— Встань и назови свое имя. — Оками. Меня зовут Оками. И я здесь именно за тем, чтобы перестать склонять голову перед каждым, кто сильнее меня, но не заслуживает этого. Позволь мне... я докажу, что достоин, только скажи, что для этого нужно. — Хорошо. Нужно стать Сумрачным воином.
Волчонок, его очаровательный братец. Лютоволк. Перестал ли ты склонять голову? «Склони же ее сейчас,» — взгляд Змееуста скользит по толпе.
— Сумрачный огонь у тебя в глазах. Я могу идти за ним. — А разве ты уже не идешь за мной?
Взгляд скользит. Не цепляется ни за что.
— Умойся. Или тебя умыть? — Ты смоешь солнце.
Где ты, мелкий поганец? Змееуст хмыкает едва слышно, не найдя брата в толпе.
— В бой!
Эхом звучал где-то на периферии его оборвавшийся мальчишеский голос. Ему тринадцать и он ведет в битву армию. И он решает жизни — свою, жизни врагов, жизни своих соплеменников. Он делает первый шаг, он выходит вперед, чувствуя за собой — молчаливое одобрение Беззвездного. Он нарывается. Дерзкий, слишком дерзкий, он бросает вызов всему. Жизни и смерти, законам, субординации, предводителям, племенам. Его лапы в крови и он сражается, меняя соперников одного за одним. Он всем готов доказать, за кем истина.
— Ты лжец, Кромешник!
Он почти в истерике. Он никогда не падал до такого, но в тот мог он кричал, кричал так громко, что его слова были едва различимым шепотом. Тень казненного наставника всегда была с ним. Всегда была в нем. Агония вечного страха не давала ему спать, есть, жить, и Змееуст не мог избавиться от нее — он выжигал это все вместе с остальными чувствами, искусственно, как оказалось, поддерживая в своей душе вечное черное пламя, сметающее все на своем пути огненными смерчами.
Ему четырнадцать, пятнадцать, отец прикрывает глаза и кивает — он бросается дьяволом на грязнокровок. Он казнит, он выбрасывает их на черные камни гремящей тропы. Он вбирает в себя все самое темное, он бережно, почти нежно скользит между зарослей, растворяется в густой хвое, он оберегает всех их. Им больше не нужно марать свои прекрасные лапы.
Взгляд все еще скользит по толпе, и внезапно он останавливается на совсем юной девчонке. Как когда-то давно он жаждал поймать взгляд Беззвездного, так и она, задрав голову, неотрывно смотрит прямо в его глаза. Он не видел ее раньше. Черточка — дочь Кромешника — появилась на свет уже после его исчезновения. Он смотрит на нее. Янтарные глаза, песочная шерсть, черные полосы. Он понятия не имеет, его это котенок от Сосновой, или котенок его друга от Замухрышки, на самом деле, но в этот миг ему все равно. Его здесь целое племя. Он посылает малышке особый, чуть прищуренный, одобряющий взгляд, а затем словно забывает об этом мгновении, уже всматриваясь в ряды Сумрачных дальше.
Ему шестнадцать. Он был в Месте-Где-Тонет-Солнце. Ему шестнадцать и он идет по лесу с Кромешником, и...
Не похож ни на отца, ни на мать. Ни на наставника. Ложь! Его все еще не отпускает это. Лжешь, Кромешник, лжешь!
— Я, правда, похож на него. У меня его кровь.
Минуты откровения. Звон ручья. Он перешагивает его, как перешагивают рубикон, и едва управляет своим голосом. Это был один из их последних разговоров с Беззвездным. Один из тех, что он запомнил в мельчайших деталях. И потом, когда он шел далеко от отца, где-то в лесу, слова давались ему так тяжело, что он даже не думал о том, что мог испытывать сам Беззвездный, спустя долгие луны открывая своему сыну правду.
— Я чистокровен.
Ему семнадцать. Его отец мертв. Он — единственный свидетель его смерти. Он даже не знает, известен ли кому-нибудь его настоящий статус крови. Но это уже и не важно. Змееуст сломал все, что мог. Змееуст стал Наследником Мрака, будучи полукровкой. Змееуст вырвал свое, Змееуст доказал обратное, Змееуст отошел от заповедей Гада. Кровь — это еще не все. Кровь — это лишь начало. Первый из множества факторов.
Ему восемнадцать, он глашатай. Ему девятнадцать, он работает так, как никогда не работал. Под его глазами залегают глубокие тени, а в детской — его дети, которых он видит лишь мельком.
Взгляд находит в толпе Светолапку — глаза девчонки сияют, и Змееуст ощущает, как это сияние сплетается с пронзающими ее лезвиями самого темного Мрака. Они заставят ее сердце и душу, кровоточить и болеть, а затем даруют ей силы идти вперед. Силы быть лучше. Силы, что не иссякнут, пока жива преданность. В этот момент он горд своей дочерью.
Ему двадцать и он убивает предателя. Скрытный падает, захлебываясь в своей крови, к его лапам, а он берсерком бросается на него. Ему двадцать и ему никто не дает приказ. Ему двадцать и он впервые смеет задуматься — чье он оружие?
Ему двадцать пять. Он оружие Сумрака. Он вернулся домой. Ему двадцать шесть. Это тонкая граница двух лун, это едва заметные лучики солнца, что греют теплее. Это дыхание Юных Листьев и новой жизни. Ему двадцать шесть и все, перед кем он мог склонить голову, мертвы. Власть у его лап.
— Ты готов умереть, Кромешник?
Ему двадцать шесть. Он почти вернулся домой. Его отделяют какие-то несколько шагов.
— Тогда, Кромешник.. умри.
Ему больше никто не приказывает. Никто не смеет приказать ему. Но именно в этот миг он понимает, что тиски Мрака на сердце — Сумрачное клеймо — это не его страх. Это его проклятие и все еще дар.
— Кому принадлежит твоя преданность? — Я предан Теням. Я живу ради них, я готов умереть ради них, вся моя жизнь от первого до последнего вздоха посвящена им. Так было, даже если я этого не осознавал, так есть и так будет. Ты — сам Сумрак, Змееуст, и ради тебя я готов на всё. — Умри, Кромешник, умри девять раз, и каждый раз умирай, зная о том, ради чего ты будешь жить. Умирай и живи за Сумрачное племя, Кромешник, это мой приказ.
Светает. Солнечный ореол встает за спиной Змееуста, и его длинная тень медленной змеей, выжидающей перед броском, полет по земле.
— Иди и возьми Девять Жизней.
Его тень достигает тени Кромешника и сплетается с ней. Эти тени не принадлежат им. Они принадлежат теням. И Змееуст вновь покоряется Мраку.
— Да здравствует Змееуст, сын Беззвёздного, потомок Лидера Революции, Наследник Мрака, Избранник Теней, — Морок Звезд говорит громко, так громко, что его голос заглушает все мысли Наследника. Сладкий, мелодичный — когда он приобрел эту силу, эту чарующую глубину? — Да здравствует тот, за кем мы шли в битвы и кто вдохновлял нас на подвиги, тот, кто когтями и клыками боролся за славу и чистоту Сумрака, тот, кто вел его к истинному величию, — Морок Звезд смотрит на него, и слова Морока разрезают синий полумрак. Синий полумрак его глаз. Змееуст смотрит, и все внутри загорается, все ярче и ярче, все жарче и жарче, и это пламя настолько темное, настолько черное, что начинает светить. — Да здравствует Змееуст, глашатай Великого Сумрачного племени!
Он становится глашатаем ведь не впервой. Он уже был им. Власть привычна ему. И формальная. И фактическая... Заслуженная и внезапно вырванная, дерзко украденная, та, которой он никогда не был достоин, но ради которой сделал все и которую сохранил, оставил себе.
Но сейчас...
Сейчас Тис стоит, оглушенный, и смотрит на ликующую толпу, на самом деле.. до последнего не веря. Не веря, что это все — и для него тоже. Этот праздник жизни. Эти пронизанные самыми разными эмоциями крики. Возгласы. Все эти голоса.
Этот миг, это мгновение их возвышения. Оно отличается от всего, что когда-либо было с ним. Он чувствует себя частью вечности. Он чувствует себя дома. Он чувствует, словно груз ответственности за их жизни, словно кровь на его лапах, которую уже никогда не смыть, словно шрамы за ушами — все это исчезает, все это делится поровну на всех, каждому то, что он способен вынести. И Змееуст ощущает облегчение.
И Змееуст улыбается.
— Не теряй.. улыбки.
Искалеченное, израненное тело на его лапах. Он скалится, но она уже не видит. Он никогда не умел улыбаться.
— Не бросай, не бросай, не бросай.
Тигриное Сердце лежит, на половину в воде. Прыгнула с обрыва. Взлетела. Упала.
— Тебя добить?
Вдох, выдох. Он улыбается. Улыбка похожа на оскал, он сжимает зубы, все сильнее и сильнее, и внезапно ощущает, как режет в глазах.
— Каково это, терять близких? — Я не терял.
Ты можешь сколько угодно отрекаться от них, Тис. Но ты все-таки глупец. И зря ты тогда лгал своей ученице. Дело было не в том, что в жизни Наследника все было идеально. Все доставалось ему, на самом деле, по первому требованию. Его дар и проклятие — исполнение всех желаний. Кто знал, как он сражался за каждое?
Тис рвано вздыхает и смаргивает слезы. Он когда-нибудь плакал, хотя бы в далеком детстве? Он ни разу не смел с тех пор, как вступил в Сумрачное племя.
Ручей, сумерки, теплые Зеленые Листья. Тигриное Сердце никогда не была его наставницей, несмотря на формальности. Он никогда не учился у нее чему-то, кроме сухих, шаблонных приемов, которые все равно дорабатывал сам или игнорировал вовсе, как игнорировал правила боя и стойки, наученный убивать, а не ранить красивыми жестами. Она всегда учила его, на самом деле, но он никогда не смел признать это. Он всегда отгонял это, он всегда закрывал глаза на все, что не вписывалось в его идеальную картину идеального мира, которую он рисовал тысячей алых оттенков. Огня ли? Крови.
— Клянусь посвятить себя познанию мира вокруг, не пренебречь советом старшего. Вверяю тебе.. свою жизнь, обязуюсь чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставя его интересы выше собственных.. и.. защищать. Не щадя собственной жизни.
Змееуст никогда не клялся перед этим деревом. Беззвездный лишил его этой возможности, даровав вседозволенность. Наследнику не нужны были клятвы, они лишь еще одними оковами смыкались вокруг его горла. И все же... Ручей, ледяные искорки в бирюзовых глазах Тигриное Сердце. Он уже давно не ученик, он уже давно воитель, он уже глашатай.
— Клянусь обучить тебя всему, что знаю сама, не препятствуя на пути к знаниям. Я клянусь защищать тебя до самого конца, не щадя собственной жизни и направить на верный путь, если ты свернешь с него. Я всегда буду рядом и подставлю свое плечо, когда ты споткнешься. Ведь... я никогда не дам тебе упасть.
Змееусту почти физически больно.
— Новая эра начнется не только с новых правителей, но и с тех, кто заключает в себе будущее нашего племени, на кого все мы возлагаем большие надежды. Сегодня котята наконец станут оруженосцами, принеся священную клятву Сумраку и своему наставнику...
Клятвы... теперь клятвы стали для него иными. Не оковы, которые он так привык принимать. Не обязанность. Не подчинение. И в какой-то момент Наследнику кажется, что он банально не готов. Он не может клясться кому-то.
Нужно учиться.
Нет.
Он уже умеет. Спасибо, Тигриное Сердце. Все же, она многому смогла его научить.
— Черточка, Маковка и.. Змееуст. — он и не сомневался, что на первом же посвящении получит новых подопечных. Все же, с тренировками малышни он справляется довольно неплохо.. правда..
Где она, эта малышня? Все, кого опекал Змееуст, за кого смел беспокоиться, мертвы.
— Твои.
Спасибо, Морок Звезд. Наследник особо внимательно всматривается в силуэты двоих. Сейчас нужно смотреть на них, а не вспоминать потери. Девочка и мальчик. Пятнышко и Вредненький, значит. Аж двое. Он уделит время им после всех официальных частей.
Ведь так много, кому ему следует уделить время, ведь так много времени, которое он сможет уделить.
И что-то было во взгляде дочери, Пятнышко, что прекрасно понимал сам Змееуст. И что он.. конечно же, собирался выжечь.
— Клянетесь ли вы, что посвятите всего себя познанию мира вокруг, стоит лапам вашим ступить на путь ученичества, что не пренебрежете советом старшего и не ослушаетесь приказа? Клянетесь ли вы повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянетесь ли вы чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных?
— Клянусь, — Маковка, и справа от нее — Черточка. И остальные котята выходят вперед, клянутся, но Змееуст уже расставил приоритеты, сместил акценты.
Взгляд Черточки вновь ему прямо в глаза. Змееуст незаметно кивает ей, а затем.. Черной тенью он легко спрыгивает с ветви прямо вниз, не утруждая себя более медленным спуском, и ловко приземляется на лапы, удачно группируясь. Взмахнув хвостом, он уверенно, быстро делает несколько шагов в сторону, дабы другие наставники и их ученики тоже могли выйти, и скользит, бесшумно, дабы не мешать остальным посвящаемым, к своим подопечным. Он встает перед ними, поймав, взгляды обеих, и замирает, дожидаясь момента своей собственной клятвы.
«Теперь вы будете принадлежать мне.» Круговорот Сансары вновь завертелся. В этот раз все будет иначе.
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
Жизнь опять медленно вливалась в него; вспыхивали новые искры, страшнее, ярче других; текли луны, унося в водоворот одного кота за другим. Ты помнишь все смерти, Меднолапый? Конечно, он помнит все, из памяти так просто не вытравишь тяжесть чужого тела на плечах, не изгонишь запахи и отголоски речей. Память становится наказанием; память подбрасывает картинки прошлого, что калейдоскопом кружат перед глазами, от этого голова кружится всё сильнее, сильнее, тело теряет опору; память вызывает тошнотворное чувство вины и потери, что гложет день за днём. Кто-нибудь из пропавших вообще представлял, каково оставшимся из-за их потери, из-за гложущего чувства неизвестности, что порождало обителей тьмы, ночные кошмары, впивающиеся острыми зубами-бритвами прмо в глотку, разрывая тело на части? Медянка искал Душку, выходил из лагеря и первым делом принюхивался, его глаза всегда были готовы зацепится за серую шерсть, увидеть бледные глаза; его нос всегда был готов уловить его запах; его лапы всегда были готовы обнять, закрыть, удержать. Меднолапый всегда помнил запах крови, что теперь в его жилах вновь горела адовым пламенем, он всегда помнил ощущение слишком мягкой шерсти, то, как она чувствуется щекой, кротким прикосновением. Он помнил, какая боль при утере чего-то важного до потери дыхания, он помнил, как одиноко было на поляне, как пусто было без шуток, он помнил, как раз за разом переступал через себя, чтобы вновь вспомнить и..
всегда. защищать. своих. близких.
Ночь обрушилась головокружением. Воздух потеплел, будто весна уже стояла на их пороге, будто ночь задохнулась запахом свежести и распускающегося чайного аромата почек. Вдыхай воздух до помутнения создания, покажи этому миру весну внутри тебя, покажи, что ты вновь готов двигаться вперед, что ты уже движешься вперед в темпе вальса. И раз-два-три, и раз-два-три. Огонь в глазах — отражение души.
— Ты столько лун меня знаешь, Медянка, и до сих не понял, что я ещё та истеричка? — чужой смех — бубном внутри, Меднолапый распахивает глаза, вглядываясь в морду Душки, удерживает себя от удивления, что исказило бы морду, он лишь смотрит, слушает, впитывает словно губка. Воздух перестает сгущаться вокруг конфликта, обретает облачную легкость. — А ты полный придурок. Чтоб ты сдох, Меднолапый.
Меднолапый расслабляется, чуть качает головой. Смерть отступила с горизонта в то время, когда мор на память забрал часть красок с его лопаток, распространив уродливую седину, что редкой паутинкой блестело под лунным светом. Мор всё ещё холодил иногда душу, пытаясь вырваться демонами смерти наружу из клетки его рёбер, запертые внутри, исхудавшие, с побелевшими мертвыми глазами, они изгибались, выли и царапали позвоночник. Их спины изгибались, их морды тянулись ко тьме елей, они чуя ли свободу. И сейчас они вдруг все рванулись к Душке,обнажая белоснежные клыки, лишь бы впиться в изгиб худой шеи.
Вот только Меднолапый не даст.
Его демоны так и останутся внутри, они никогда не найдут лазейку, они всегда будут в его голове; вой перемешался со стихим скулежом, а потом всё стихло. Оглушающая тишина, пока Меднолапый внимательно разглядывал выражение морды Душки, подмечая светлые крапинки в глазах, а потом вдруг едва дёрнул ухом.
— Я же знаю, что ты не хочешь моей смерти, Медведь, — щурит узкие глаза, с жирной линией подводки, склоняет голову на бок, а потом чуть потягивается, показывая, что однако рёбра у него выпирают сильно.
Восстановление после мора проходит не очень успешно. Меднолапый то забывает поесть, бегая на охоту и пытаясь хоть чем-то помочь, то ест слишком торопливо, а потом не может отойти от резких болей в животе. Но упертость не дает остановится на половине пути.
Карабкаться наверх, к облакам, где их встретит закат, где не будет сухой земли, где густеют тучи, готовые обрушить грозу на землю. Ветер будет рвать их тела, призраки прошлого отступят под лучами восходящего солнца, нового солнца, которое принесет новую эру.
Медянка готов был прыгнуть в неизвестность, он готов был прорываться через плотную череду шипастых кустов; он готов был разорвать себе кожу. У него в глазах горел тот самый огонь непокорности, новых свершений, который горел в Наполеоне, пригибающего к земле всю Европу; который горел в Ганнибале, когда тот рубил своих противников, отсекая головы, когда составлял стратегию на новые битвы; который горел в Александре Македонском, который построил, воздвигнул великую державу; который горел в Анжольрасе, когда тот стоял напротив солдат, в то время восемь пуль, засевшие в его тели, должны были притянуть революционера к земле; тот самый огонь, что горел кострами инквизиции в глазах Змееуста и Кромешника, которые были живыми легендами. Осталось лишь раздуть этот огонь до стены пламени.
— Прекрати меня опекать, ты не мой отец, Медянка. — недовольный хмык и равнодушный взгляд в ответ, просто Медянка слишком дорожит своими.. друзьями? близкими? своей семьей?
Его семья мертва, его семья сгинула где-то в пустотах сумрака. Свою сестру он хоронил сам, он клялся ей.
«Я приду только тогда, когда добьюсь своих целей. Ты же будешь меня ждать, сестрёнка?»
Змейка и Душка, неосознанно, слишком далеко забрались, осели где-т о под сердцем и свили там враждующие между собой гнёзда. Они заменили ему семью, они стали для него ближайшими котами, они стали для него теми, ради которых он готов биться.
— Но... я тебе рад.
я тебе рад. я тебе. я. тебе. рад.
Меднолапый чувствует, как сердце останавливается на пару мгновений, пока его голова одним резким, слитым движением поворачивается к Медведю, а глаза неверяще смотрят прямо в чужие, лишь бы. Может, он страдает галлюцинациями, а Душка просто иллюстрация, красивая картинка его мозга? Меднолапый пытается переосмыслить его слова, отвернувшись.
Кто-то вообще говорил ему нечто такое? Кто-то говорил, что его присутствие радует, чо его присутствие дает силы продолжать? Нет.
— Я забочусь, потому что ты часть моей семьи, — Он поворачивает голову, улыбаясь светло и чисто, как почти никогда не улыбался, но улыбка эта держится ещё пару мгновений, а потом тает на лице, опять сменяясь каменной сосредоточенностью, — И его тень всё ещё за нашими спинами.
Глаза опять находят Змееуста, натыкаясь на взгляд глашатая, Меднолапый видит отблески чего-то, подается ближе, а потом ошарашенный и опустошенный, отступает назад, не опуская глаз, на глубине которых медленным потоком разливалось неверие. Потому что в глазах «отца» была гордость. Никто никогда не смотрел на него с гордостью, а Змееуст и вовсе предпочитал игнорирование или говорил, что в другой раз всё будет. Материнская гордость была слабым утешением, гордость от Бушующего он не дождался бы никогда, потому что наставник и сам был слишком занят, чтобы уделять достаточно времени мальчишке, а если уделял, то только синяками и награждал.
Но гордость от Тиса была тем самым, что выбило почву из под ног, что стало неожиданностью, что почти выбило из груди сердце. Тепло разливалось по телу, глаза метались по знакомым и одновременно незнакомым чертам, он будто понял, что вот он, Змееуст, вновь стоит перед ним, что его запах он может учуять даже в другом конце леса, что на гремящей тропе он был, что он мог бы его увидеть раньше, если бы не пустая обреченность и труп Квакши на плечах. Что он не обманул, он вновь здесь, не умер, выжил, да и могло ли быть иначе?
Он не отводит взгляд, вновь возвращая твёрдость, присущую ему с того самого момента, когда он начал взрослеть внутренне. Выдерживает взгляд, а потом, когда Тис отводит глаза, вновь пробегаясь по толпе, Меднолапый выдыхает. Он стоит почти бок о бок с Душкой, уже ничего не говоря, просто знает, что он опять смог оживить его, откинуть все сомнения и разочарования прочь и внушить, что мальчишка всё ещё может идти вперед, может идти дальше. Медянка знал, что Душка никогда не был слабаком.
Но он никогда этого не скажет.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Трель уже на подходе к дереву окунается в хор кричащих теней, раз за разом повторяющих имена, восхваляющих новых правителей племени. Она, по правде сказать, всегда знала, что так и будет. С самой юности Змеелапый, за которым юная Чириканье наблюдала, боязливо пряча в ветвях кустов восхищенный взгляд, был великим. Он совершенствовал себя каждый день, каждую минуту, каждую секундочку, даже когда спал.. а спал он совсем немного, кажется. Он уже тогда выделялся среди прочих, хоть и был где-то найден, вброшен в племя извне, он был куда более истинным Сумрачным, чем даже, признаться, сама Трель. Она уже тогда разглядела в его глазах алые блики, уже тогда начала по-настоящему его бояться.. его, своего ровесника! — бояться и восхищаться им.
Тем не менее, никогда не стремясь быть на него похожей.
Она бы не смогла хладнокровно убить предателя, если бы ей приказали. Она бы, возможно, долго собиралась с силами, но убила бы — и мучилась бы кошмарами всю оставшуюся жизнь. Она никогда никого не убивала. Но, думаю, была бы способна в порыве доблестной ярости перегрызть горло кому-то, источающему опасность. Трель думала о том, смогла бы убить, скажем, Лютоволка, если тот что-то сделает с Молью. Конечно, не смогла бы — он гораздо искуснее в бою, но попытаться бы точно хватило сил. Она бы накинулась в ту же секунду.
Моль — Мушка, — ей дороже всего, чем Трель дорожит, даже дороже собственной жизни... и это еще нормально, правда?
Она не ощущает себя частью теней. Тенью, которую привыкли видеть в каждом из сумрачных — мрачной, холодной, жесткой и сильной, таинственной и скрытной. Она и не свет тоже — иначе бы ее не было здесь. Так кто же?
Светотень — вот идеальное слово, описывающее ее. Так она чувствовала себя, и, если бы спросили, так бы себя и описала. Граница между мраком и лучом солнца, одной лапой там, другой здесь; там, где происходит слияние, где два разных существа перекрещиваются, наслаиваясь друг на друга в бесконечной борьбе и ядовитой любви друг к другу. Без света — нет и тени. Без тени — свет уже не свет. Ненастоящий.
Трель какая-то странная. Очень. Ее трудно подогнать под какие-то общепринятые рамки, ей сложно определить типаж, потому что таких, как она, не так уж часто встретишь. Она радуется тогда, когда другие лишь хмурятся. Она скорбит по тем, о ком забывают. Она замечает мелочи и видит свое счастье в них, она готова показывать эти мелочи другим. Готова учить своих оруженосцев так, чтобы не оставалось пресловутых шрамов за ушами.
И она кричит в унисон десятку других голосов, выступая вперед и уверенно, чуть ли не пристально, смотря на стоящих вверху двух котов, несомненно, самых великих из всех, что она когда-либо знавала. Взгляд искрится в темноте, окутавшей все вокруг, бледно-зеленым, нежным пламенем. Это лишь жалкий отблеск Авада Кедавры, это ее тень, противоположность, ее внутренний огонь. Ее собственное заклятье — исцеления.
— Новая эра начнется не только с новых правителей, но и с тех, кто заключает в себе будущее нашего племени... — очередной выкрик имени застывает на языке, как только голос предводителя начинает звучать; он проникает, казалось, в каждый уголок лагеря, в каждую из сумрачных душ, свернувшихся под клетками из ребер. Так, при Трели, Кромешник еще никогда не говорил. Он говорит не громко, но заглушает все вокруг... как же? — ...котята наконец станут оруженосцами, принеся священную клятву Сумраку и своему наставнику.
Кто же?
— Пятнышко, Тенька и Трель.
Неожиданно.
Трель склоняет перед Мороком Звезд голову в знак благодарности, после чего шагает вперед, непрерывно смотря на него, чуть задрав морду. Ей доставлена великая честь принять в ученицы дочерей предводителя и глашатая. Она не подведет, и сделает из них самых достойных своим путем, не уродуя уши и морду девочек косыми шрамами от когтей. Это не понадобится. Бледная скалится чуть отстраненно, с блаженством на грани какого-то легкого, игривого безумия. Ей не нужно быть по-настоящему сумасшедшей, чтобы так выглядеть, это природное безумие, оно у нее в крови. И в далеком прошлом, прошлом без родителей, прошлом, где вокруг — кровь и казненные предатели. Где пламя революции за плечами, впереди — неизвестность, да спины более талантливых ровесников, взявших лидерство. Ей и так хорошо.
Перед ней предстает Пятнышко. Пятнышко кидает на глашатая странные взгляды, смесь восторга с остро-шипованной злобой, затем смотрит на Трель с полной уверенностью в своих действиях. Во всем существе черно-белой ученицы сквозит нетерпение и рвение быть лучшей, не подвести, показать все, на что она способна. Бледная смотрит на нее оценивающе — в девчонке кипит огненная кровь вспыльчивой матери, переплетаясь с качествами от отца, что дает гремучую смесь. Эдакий коктейль Молотова. Облизывает клыки — она с ней справится. — Клянусь, — чуть склоняет голову Пятн, смотря теперь только на будущую наставницу.
Наставница скалится в ответ.
Следующей появляется Тенька — взлохмаченная, кажется, совсем не готовая к такому повороту событий — ха! будто бы сама Трель была готова к тому, что в один момент все перекувырнется десять раз через голову, да укусит за ухо своей горячей неожиданностью и быстротой, даже стремительностью происходящего. В глазах Теньки много чего можно разглядеть, но больше всего ощущается исходящее от нее волнение. Кошка прищуривается, глядя на будущую ученицу — уже четвертую по счету, получается? — и одними губами шепчет ей: «это не так больно». Как могло бы быть.
Кромешникова дочка, племянница самой Трели, что уж тут говорить? Этой булочке много чего стоит узнать еще, как и то, что не обязательно взрослеть для того, чтобы быть достойным. Свою же личную детскость Трель поймала за хвост и заперла на замок, но до сих пор хранит ее в резной деревянной шкатулке, временами открывая и любуясь, как цветным стеклышком, найденным на море. Она ее не потеряла и не ограничила насовсем, она сохранила ее! и выпускает на волю, когда ситуация позволяет. Не так уж и редко выпускает, к слову. Ну и, при этом, ей доверяют детей таких важных личностей. Так что это не так страшно, Тенька, поверь. Когда-нибудь ученица спросит, и бледная ей так и ответит. — Клянусь, — звучит вторая клятва.
Трель хмыкает и ждет, когда настанет и ее черед произнести заветное слово. Момент, волнующий нутро, как будто в первый раз, — внешнее спокойствие, внутри же — взрыв нейтронной звезды. Эти — точно лучшие из всех. К концу обучения внутри каждой из этих девочек будет по стержню, но не по железному и даже не по стальному — по алмазному. Алмаз прочнее любого металла. Я вам это гарантирую.
[indent]я любовь эту буду теплить и вынашивать так, чтоб она разрослась во мне деревом чтобы кончики пальцев стали ею окрашены и чтобы её во мне — немерено[/indent]
[indent]я любовь эту буду теплить и вынашивать так, чтоб она разрослась во мне деревом чтобы кончики пальцев стали ею окрашены и чтобы её во мне — немерено[/indent]
Заходящее солнце окрашивает края туч на горизонте смутным багрянцем. Последний красный отблеск заката теряется в хитросплетении ветвей многолетнего дуба и гаснет, словно фитиль догоревшей свечи в растопленном жаром огня воске. Удлинившиеся тени ползут по снегу, проталкивают змееподобные черные тела между заполнившими поляну кошачьими фигурами. Сумрак, приглушенными тонами сизых красок растекшийся по небу, постепенно сменяется уже настоящей тьмой ─ тягучей, густой, как патока, и жадной, пожравшей даже робко проглядывающую россыпь звезд ненасытной бездонной глоткой. Воздух, наэлектризованный и заряженный, потрескивает от скопившегося напряжения, как перед грозой, но дело вовсе не в приближающейся буре, а в нитях чужих эмоций, пронзивших его насквозь ─ остро пахнет торжеством, и триумфом, и трепетом, а еще ─ свежестью ночи и холодом. Последний уже давно запустил под кожу ледяные когти ─ и скребет по костям, срывает с потрескавшихся губ клубы белого пара, рвет клыками уши и обжигает носоглотку на вдохе.
Дышать действительно почти больно, словно невидимый кулак с широкого размаха бьет прямо в центр грудной клетки, выдирая из сжавшихся легких царапающий мягкие стенки глотки выдох ─ рваный, лающий, как кашель, напоминающий хрип. И все, что можно сейчас сделать ─ упереться ногами в землю, сложиться пополам, моргать и судорожно дышать в ожидании, пока в сознании просветлеет. К счастью, это происходит быстро, несмотря на то, что поток чужих слов псиной вгрызается в мозг и упорно выкручивает что-то внутри. Может, сердце, может, душу ─ в подобные моменты можно и в ее существования уверовать: что еще можно никогда не увидеть, но чувствовать. Он быстро, на пробу прижимает лапу к груди, когтями впиваясь в кожу сквозь шерсть, замирает, ощущая под подушечкой осторожную пульсацию сердечной мышцы, и медленно выдыхает ─ но больше ничего не происходит. Легкие привычно всасывают поступающий кислород с примесью знакомых запахов, мороз щекочет нёбо, хотя и хочется кашлять от проникающих в кровь посторонних чувств. Ему хватает и своих, раздувающих в ребрах мерзкий, тесный шар.
Лютоволк облизывает губы, сухо сглатывает. Ставит лапу обратно на землю, обжигаясь о холод снега, но упрямо проталкивая растопыренные пальцы глубже в белый осадок неба, дергает ухом. Делает шаг вперед.
К тому моменту, когда он приближается к дереву, голоса уже стихают ─ последнее «клянусь» одной из новопосвященных учениц растворяется в ночи, тишина на мгновение ударяет по барабанным перепонкам не хуже крика, но хотя он и не присутствовал здесь с самого начала, слышал достаточно. Это невозможно было не услышать ─ будь ты хоть в самой заднице мира в этот момент, если в твоих жилах течет Сумрачная кровь, то тебя все равно сгребет за загривок и зашвырнет в эпицентр событий.
Кажется, его так и зашвырнуло. Растрепанного, с присыпанной снежной пылью шерстью и горящими красным закатом глазами ─ на горизонте он давно уже отгорел, но навечно отпечатался вокруг суженых змеиных зрачков, его же отблески затерялись в хвосте, ушах, под глазами…
Сердце вновь заходится в груди, как мотор, выстукивая о ребра однообразную песню, отдающуюся в висках. В последние несколько дней мучительный орган стал вести себя совершено непредсказуемо, и возникало отвратительно ощущение, будто доверять самому себе больше нельзя. Это раздражало.
Он не пробирается вперед, расталкивая узкими плечами соплеменников, но остается позади, утопая в чужих тенях, дыша чужими эмоциями и чувствами. Прижав уши и ощущая, как шерсть на загривке то и дело порывается вздыбиться, а мышцы подбираются и каменеют, как перед решающим броском вперед на охоте. Стенки глотки сжимаются все туже и туже, когда взгляд мельком скользит по макушкам собравшихся котов и наконец поднимается выше, врезаясь в две фигуры на ветке ─ натуральное чувство, будто в него только что вмазался грузовик. На полной скорости, лоб в лоб, выбив последние остатки самоконтроля с подкорки сознания.
Морок Звезд. Змееуст. Имена отзвучали еще несколько минут назад, сорванные из глубин кричащих глоток, но вьющиеся вокруг тени по-прежнему нашептывают их в уши, обнимая черными пальцами за плечи, щекоча потусторонним дыханием волоски на затылке.
Лютоволк ввинчивается взглядом в знакомые-незнакомые лица, как сверлом, сжимает напряженную челюсть. Так и не выдохнутая порция воздуха распирает легкие изнутри, но ему кажется, что если он сейчас выдохнет, то сорвется. Глубже зарывается когтями в снег, когда темная фигура брата спрыгивает вниз, приближаясь к Черточке и Маковке, жадно мажет взглядом по полузабытым чертам аристократичного профиля, какими-то крупицами воли заставляя себя оставаться на месте, а не податься ближе, и возвращается глазами к Мороку Звезд. Уже не опричник.
Нежность напополам с болью режет, пронзает внутренности и напряженные тетивой лука чувствительные нервы, и Лютоволк медленно склоняет голову, прикрывая глаза и позволяя в конечном итоге тихому выдоху слететь с губ.
В тот ослепительный момент, когда соплеменники выкрикивают их имена, когда история вершится на их глазах, в тот момент, когда Морок Звёзд счастлив так, как никогда раньше не был, он стоит близко к Змееусту именно настолько, как всегда мечтал: так, что слышит учащенное биение его сердца, чувствует его дыхание, так, что их тени сливаются в одну.
Настолько близко, что он видит то, что невозможно увидеть полноценно, стоя там, внизу, под сводами шелестящей, рукоплескающей хвои и кружевной тени.
Он видит, как улыбается Змееуст, незнакомой Кромешнику ранее, искренней и больной, хранящей в себе все шрамы и весь огонь их жизни, счастливой улыбкой — и как блестят его глаза, как вспыхивает воздух на мгновение солью, как они блестят от чистых слёз, застывших в них и исчезнувших в следующее же мгновение. Сумрачный ни разу не видел ничего подобного. Ни на пропитавшимся кровью обрыве, ни после того, как Наследник потерял отца, ни во время похорон Тигриное Сердце — никогда.
И у него замирает сердце, болезненно-сокровенно обрывается всё внутри, и горло сдавливает горький ком. Глаза жжет и печет, но в них нет слёз, хотя сумрачному кажется, что он готов расплакаться в этот же момент. Он не плачет — вновь переводит сияющий взгляд на ликующие тени внизу, судорожно вдыхая наэлектризованный воздух, не показывая Наследнику, что увидел, но навеки пряча этот момент в самом укромном уголке своего разрывающегося от урагана чувств сердце. Он гордится им, он рад за него так, как никогда еще не радовался, он хочет взять весь мир и бросить к его лапам, зная, что ничего более великого, чем эти секунды, уже не случится больше.
— Мой отец-предводитель был так удивлен, что у него есть сын, что даже принять в племя сначала забыл.
Тогда, в туманные предрассветные сумерки в Пеньке, Кромешник — тогда еще юный невинный Княжик — почувствовал в голосе мальчишки-полукровки, полного яда, скрытую и похороненную горечь. Он не жалел его, даже будучи маленьким и светлым, он никогда не понимал жалости, но детское чуткое сердце неутомимо болело за этого странного, неправильного ребенка, который не умел улыбаться и играть. Тогда Том еще не умел ничего, что делает существо живым и настоящим. Он был один.
Сумрак — это клеймо. Тени накладывают несводимый отпечаток, сколько светлым и нежным ты бы ни был, оно придет и захватит тебя — в чертах проляжет жесткость, сердце наполнится мраком, а взгляд — темным яростным пламенем. Оно или сделает тебя сильнее, или сломает, но никогда не оставит прежним. Темное Сердце Леса, племя Теней: их души выстужены северными ветрами, они видят сквозь тени, они охотятся во тьме, они не знают пощады и безжалостны ко всем, кто не принимает их Закона.
Но есть кое-что еще. Всегда было — это так трудно увидеть, оно скрыто под темными сводами колючих деревьев, оно таится в ночной темноте, оно горит жаркими угольками в чернильных сердцах. Оно не для каждого, оно не для чужих.
Сумрак — это единое целое. Сумрак — это семья.
— Спокойной ночи, Том. У тебя все получится.
Маленький Княжик тихо приходит, когда уставший полукровка засыпает, и оставляет мышку у входа в Пенек. Они вдвоем пачкаются в тине и трясине под веселое кваканье лягушек, они прпускают свое первое посвящение. Шипение беспокойно дышит, тянется к нему во сне, и затихает, прижимаясь худым боком, пока снаружи завывает холодная метель. Шипение просыпается, прожигая ненавистным взглядом, но в следующий раз уже не оттакливает. Вместе теплее. Он кричит "отпусти", окровавленный и дрожащий, но на границе между обмороком и реальностью выдыхает тихое "спасибо". Он несет на своей спине потерявшегося котенка, безымянного найденыша, он говорит с маленьким одиноким Лелем, который оказался брошен занятой матерью, он сидит в детской, позволяя Кромешнику наваливаться на него со спины, а котятам ползать поверх их двоих. Наследник позволяет Сосновой назвать его отцом ее котят, чтобы не опорочить неизвестное происхождение новорожденных. Кромешник едва не теряет Волчонка, Наследник бросает ему жестокое "вон", дает пощечину, но уже в лагере ловит его ослабевшего, тащя на спине до своего дупла и осторожно укладывая на подстилку. Наследник сидит рядом с Пестролистой и маленькими новорожденными комочками, и в его взгляде мерцает что-то новое — в этот раз он действительно стал отцом. Наследник приходит на усеянную рассветным золотом маковую полянку, поднимая хмельного, печального, открытого нараспашку Лютоволка и уводит брата с собой. Он говорит Кромешнику "умри" и благословляет на Девять Жизней, он бежит сквозь метель, крича, задыхаясь от холода и напряжения, он отчитывает дочь, которую видит впервые за шесть лун, но в его взгляде горит одобрение. "Змееуст не умеет любить". Ложь, ложьложьложь. С тех пор, как Змееуст в свои семь лун переступил границу племени, зайдя в темные таинственные леса, он больше никогда не был один.
Тени вольны убить. Покалечить. Тени забирают, Тени отдают. Тени лечат. Тени меняют. Тени спасают.
Ненависть, кровь, нежность. Кошмары, усталость, тепло чужого бока. Боль, удовольствие, жизнь, смерть. Преданность. Рябинник бросается наперерез рычащему чудищу, отталкивая полосатого мальчишку к краю дороги — его кровь заливает серый асфальт. Волчонок корчится в боли, сжимаясь в клубок, и воинственные полустертые временем ангелы взирают со старых стен, морок тьмы льнет к изнывающему сердцу. "Я не могу тебя спасти".
Я хотел бы тебя ненавидеть. Я хотел бы быть твоей семьей.
Морок Звёзд находит взглядом и жадно впивается в пропитанные закатной кровью родные глаза. Он улыбается, и его сердце болезненно сжимается. Он пришел. Конечно же он пришел. Сумрачный знал, что он не сможет не быть рядом в такой момент.
Полянка алых маков, алая кровь, шрам на лапе. Алые лепестки к белоснежной шерсти.
Вы и есть моя семья.
Ты не сможешь ненавидеть, Горихвостка. Величайший дар и проклятие. Тьма близко — тьма целует тебя в самое сердце. Девочка, потерявшая отца, познавшая правду, кричит, разрывая когтями серебристую шерсть, утыкается в нее лицом и плачет. Она касается носом его носа и дарует надежду.
Вера — в истинные тени, что вьются темным мороком за плечами, в звёзды, что нежно мерцаю над головой. Надежда — в каждого стоящего под этими ветвями, в каждое жарко бьющееся сердце. Любовь — всегда, неизменно, больная и яростная, слишком сильная, чтобы говорить о ней вслух.
Морок Звёзд вдыхает, впивается когтями в ветвь — ему кажется, что он может упасть. Что если он отпустит заледенелую древесину великого дуба, то упадет вверх. Он дышит, дышит, слушая, как срывается заветные клятвы с уст юных сердец. Светолапка, Пятнышко, Вредненький, Тенька, Маковка и Черточка. Он видит в них огонь, неукротимый и вечный, которым они будут освещать грядущие луны величия Сумрака. Юные, смелые, прекрасные.
Он любит их всех так сильно, что это физически больно.
Настал черед наставников — предводитель мажет взглядом по Бесцвету, Змееусту, Трели. Всех троих он знает с детства. Все трое пережили пожар революции и у каждого — даже у трепетной светлой Трели — горят в груди настоящие тени. Они все — семья.
— Клянетесь ли вы обучить своих учеников всему, что знаете сами, не препятствовать на пути к знаниями, защищать, не щадя собственной жизни и направить на путь настоящего воителя? — всё так же жарко горит в глазах дикое хвойное пламя, Морок Звёзд с внутренним трепетом и восторгом ловит каждое произнесенное "клянусь", и почти рычит, с огнем в голосе, с обжигающей сталью, разрезает воздух сакральными словами, — Тогда скрепите ваши клятвы кровью!
[indent]там, где весна помнит смерть, да огонь помнит жар, пой мне во тьме, друг мой вечен и стар на забытой тропе, где поставят мой крест,
ㅤпой мне во тьме, ㅤㅤㅤверный брат, ㅤㅤㅤㅤㅤтемный лес[/indent]
[indent]там, где весна помнит смерть, да огонь помнит жар, пой мне во тьме, друг мой вечен и стар на забытой тропе, где поставят мой крест,
ㅤпой мне во тьме, ㅤㅤㅤверный брат, ㅤㅤㅤㅤㅤтемный лес[/indent]
Вниз 
