В недавнюю бурю речная предводительница Звёздный Пляс окотилась на Туманном Склоне, принеся в племя сыновей Ириса, Лилушку, Иссопа и Василька, а с ними одну дочь — Ветреничку. Роды приняла сумрачная воительница Предвестница. Котят вместе с роженицей нашёл речной верх в лице Горного Перевала и Белоцвета. Хотя увиденное им не понравилось, они приняли участие в имянаречении, после чего все благополучно отправились в лагерь.
Слепой сумрачный старейшина Терносказ провёл на Главной Поляне лекцию о династиях в племени, а вместе с тем — об истории Сумрака и великих предшественниках Горечи Звёзд.
Старейшине племени Ветра Мухожуку не понравилось на Главной Поляне. Его пожилой жене Шептунье — тоже.
До полудня территории накрывает туман. Он не очень густой, коты спокойно могут видеть сквозь него на небольшие расстояния. После полудня появляется ветер, разгоняющий облака и на небе, и на земле. Красное солнце проглядывает сквозь рваные тряпки серой пелены уже к закату, окрашиваемому небо в яркие цвета. Почки на деревьях и кустарниках трансформируются в зелёные пучки. Воздух наполняется чем-то пряным, чем-то воистину весенним.
Температура: утром +9, днём + 13, ночью +9
Сила ветра: сильный ветер поднимается с полудня до самой ночи
Охота: до заката средний шанс успешной охоты, после высокий
Травы: сокодвижение, цветёт мать-и-мачеха
Только зайдя в лес, тонешь в терпком запахе благородной хвои. Какую тропинку ни выбери, каждая вьется тонкой ленточкой среди высоких деревьев с пушистыми, раскидистыми лапами и острыми верхушками, достающими, кажется, до самого небосвода. Под лапами мягко пружинит настил из еловых игл и клубятся тени.
Мрачнолесье невидимой границей разделяется на ельник и сосновый бор — отличия почти незаметны, но все же есть. Тем не менее, обе части леса являются как излюбленным местом для отдыха и прогулок, так и богатыми охотничьими угодьями. Целители же могут найти здесь огромное количество лекарственных трав.
Широкие лапы елей и сосен смыкаются над головой, образуя настоящий потолок и практически не пропуская свет — мрачнолесье окутано мягким полумраком. С журчанием по лесу пробегает, извиваясь и огибая деревья, падая звенящими водопадами в овраги и выбираясь из них тонкой лентой, звонкий ручей. Он тянется от заводи через все мрачнолесье. ⠀ ⠀ [cut=°•.⠀Нора Делореана⠀.•°] В глуши Мрачнолесья, вдали от посторонних глаз, находится громадное поваленное дерево, − скорее всего, ель. Одна из его сторон опирается на оставшуюся в земле нижнюю часть дерева, а вторая упёрлась в почву и обросла множеством растений. Под этим "навесом" обжился одиночка Делореан, где устроил мягкую постель из пышного мха. Под кустом папоротника, выросшим под упавшим деревом, кот хранит пойманную добычу. А само укрытие скрывает от глаз небольшая поросль молодых елей.[/cut] ⠀ ⠀ °•.⠀Дичь⠀.•° клесты, ящерицы, белки, дрозды, дятлы, корольки, летучие мыши, совы, тетерева, филины, мыши, кроты, кедровки, мышовки, бурундуки, чижи, воробьи, кролики (очень редко) ⠀ °•.⠀Травы⠀.•° хвощ, еловые иглы, валериановый корень, крапива, тимьян ползучий, малина, мальва, остролист, папоротник, ромашник, тис, лиственница, паутина, можжевельник, черника, боярышник, грушанка, сосновые почки, вороний глаз ⠀ °•.⠀Переходы⠀.•° заводь | река
Дата: Полдень, 26-Фев-2025, 20:21 | Сообщение # 286
яркий костер, сумрачная инквизиция
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1597
Минусом обучения у одного наставника оставался абсолютно предсказуемый в своем рождении стиль боя. Вировник не успел отстраниться назад, сжатый темнотой и теснотой, чужие зубы нежно царапнули кожу — он не почувствовал. Это как порезаться бумагой — замечаешь только через какой-то промежуток времени, потому что тонкая полоска раны горит огнем. Ученые объясняют это ребристой поверхностью. Ученые объясняют это мелкой колючей крошкой, оставшейся в ране. Зубы у Хвойноследа были ровные, глянцевые, они наверняка ничего не оставили на чужой коже, кроме влажности слюны — Вировник пожал губы — и остаточного ядерного тепла.
Он почти стукнулся макушкой, все еще не до конца привыкший к тому, что свой рефлекс отстраниться здесь приходится держать на коротком поводке, прикусил губу — из лопнувшей кожи кровь застывшим металлом растеклась по языку. Вировник застыл, полусогнувшись в стойке, от трепыхания эмоций кровь приливом била в виски, а в груди сверлило от сжатого воздуха.
Может быть, когда их раскопают, то в этой маленькой норе под корнями найдут три тела, два из которых мертвые. Но Вировник не думал, что наставник простит кому-то из них, если они слишком сильно… увлекутся. Здесь даже не было особо места, чтобы уклониться, в два тела (третье в обличии белки осуждающе смотрело на них, промокшее и отброшенное куда-то в угол, чтобы не мешалось) они стояли под дулами пистолетов, направленными друг на друга — шаг влево, шаг вправо, и столкнутся.
Секунды внутренних колебаний царапнули по внутренностям, пока он не двинулся вперед, подсекая чужие лапы и толкая, чтобы не дать возможности сохранить равновесие. Уклоняться здесь особо негде, и Вировник знал, что следующим на пол полетит уже он, потому что успеть нащупать в темноте чужие лапы не представлялось возможным. Как и отстраниться. Так что он мазнул пальцами по чужой шерсти, все еще мокрой от талого снега, растрепанной, незнакомой текстуры — будто он достаточно чужих боков перетрогал, чтобы разбираться в видах. От соплеменника слабо пахло морозом, сухой травой и остаточной теплотой смолы, хотя Вировнику казалось, что в чужом запахе должна преобладать горечь, от которой слизистую носоглотки соскоблит до крови.
Кто-то говорил, что драка похожа на танец, но это всегда разорванная ткань, засохшая кровь, и острая боль, идущая от нервов к мозгу. Никогда искусство.
Он мазнул по чужой груди, слишком быстро и легко, чтобы это напомнило даже прикосновение одуванчикового пуха. Честно.. честно Вировник бы его придушил. Честно, добравшись пальцами до шеи, он бы перенес весь свой вес на лапы, даже если бы это не гарантировало чужой сломанной шеи. Но он знает, что замешкается, как только пульс теплом и искренностью ударит в центр ладони.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Дата: Полдень, 26-Фев-2025, 23:55 | Сообщение # 287
я вижу тень твою впереди
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 713
Хвойнослед все еще был предсказуемым, а Вировник, видимо, был лягушкой — его прикосновение было как будто неловким, даже неясно, он хочет ударить или просто неосторожно размахивает лапами, не устояв и случайно рухнув, заодно порушив соседа. Хвойнослед рухнул, уверенно утаскивая Вировника за собой, обманчиво теряя равновесие, и ударом задней лапы подсек чужие задние, роняя соплеменника на себя. Он растерялся, потому что параллельно с тем, как сам же утащил Вира вниз, делая ему ответную подсечку и хватаясь передней лапой за плечо, — другой лапой схватил его за челюсть, когтями впиваясь в шею и скулу... сам напрягаясь для броска и укуса, готовясь контратаковать чужой смертельный бросок — а броска-то и не было.
Он даже не потянулся. Ну, может, только лапой. Непонятно, то ли душить, то ли удерживать от броска к собственному горлу. Хвойнослед медленно спрятал оскал, заинтригованный, и насмешливо фыркнул, чувствуя себя в полной безопасности, хозяином положения — прижатый к полу теплым телом соплеменника, но способный вывернуться или впиться в него бульдогом в любой момент; ни один из них еще не сжевал другого — это было настолько невнятно и странно для его сознания, что почти скучно.
— Какой смысл атаковать, если ты даже не чувствуешь жажды крови? — он практически погладил Вировника лапой, прочерчивая ленивые тонкие полосы от скулы по шее к плечу, едва не роняя лапу, настолько будничным и неопасным казался жест.
Почти все жесты Бедлама были неуловимо будничными и скучными, и это было совершенным искусством — осознавать каждый раз все больше новых возможностей, скрытых за чем-то таким простым. Было искусством вкладывать во что-то простое свои собственные неуловимые угрозы, шагать в такт с окружающими, не открываясь, уязвимо оступившись, но и не прячась, вообще отказываясь делать шаг. Это была тактильность приемлемая. Осмысленная. Ее можно было перетерпеть, в отличие от нелепых вешаний-объятий друг на друга — такое потенциально опасное действие и с такой нелепой тратой смысла.
В таком лютом холоде, как этот, минус шестнадцать в лесу — в принципе, даже если бы Вировник продолжал его лапать, он бы, в целом, был не против.
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
Потеряв равновесие, он поморщился, потому что слишком большая площадь соприкосновения мазнула взаимозаменяемым теплом. Потом его нужно будет снять, как пленку с новой фигурки, раздражающе и одновременно завораживающе; чужие когти впились в свод между шеей и челюстью, когда Вировник вжал пальцы в гортань Хвойноследа, все еще слишком миролюбиво, чтобы причинить хоть какую-то боль.
— Какой смысл атаковать, если ты даже не чувствуешь жажды крови? — Глупый вопрос. Чужая лапа прошлась до плеча, — слишком мирное движение для того, чьи когти мгновением назад протыкали кожу, — пока Вировник пытался найти точку опоры, чтобы отлепиться от чужого живота.
Продолжительный физический контакт передавливал нервы леской. Если достаточно сильно потянуть, то ей можно перерезать кожу на чужой шеи; если сильно постараться, то любым предметом можно убить. Вызывает ли этот факт отвращение?
— А разве ты не добивался того, чтобы тебя ударили? — Насмешливо фыркнул. — Тебе ведь это нравится, — его лапа все еще лежала на чужом пульсе, который ровным интервалом толкался прямо ему в кость, отсчитывая: раз-два-три, раз-два-три. И последнее.. в моменте смущало.
Вировник надавил сильнее на чужое горло, чувствуя, как под пальцами перекатываются хрящи, пока смущение не сменилось привычным отвращением к хрупкости чужого тела. Отчасти — отвращением к самому себе. — Но ты прав, у меня нет никакой жажды по отношению к тебе, — отстранился, отлепляя лапу от чужого горла.
Его общение со сверстниками сводилось к общему сну в палатке. И если наставник посоветовал ему сосредоточиться только на их тренировках и не отвлекаться, то Вировнику не следует делать это даже сейчас. Особенно — со своим соучеником.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Он не добивался, чтобы его ударили. Бить его по причине и без — это была логика матери, и Хвойнослед не боролся с вопросом Вировника так же, как с любой другой нелепой вспышкой. Но подумать, что ему это нравится?
Помимо того, что это всё ещё был его язык познания, это было банально тепло — а потому не могло не нравиться при температуре минус шестнадцать в замкнутом холодном пространстве. Значит ли это, что, будучи единственным известным Хвойноследу языком, это приносило ему удовольствие?
Ему было комфортно в прямолинейной очевидности боя. Но он не собирался быть очевидным для кого-то еще.
— Благодарю, что решил исполнить моё желание? — фыркнул, после давления чужой лапы на горло вышло хрипло, но Хвойнослед гордился тем, какое спокойствие испытывал и транслировал даже с лапой у шеи. — В следующий раз используй яд, он нравится мне больше. Как подарок или как метод для попытки его убийства?
И резко, стоило воздуху вернуться, а последним словам отзвучать, толкнул его задними лапами, отталкивая от себя и змеёй выскальзывая, занимая место в углу, где Виновник дремал ранее.
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
— В следующий раз используй яд, он нравится мне больше, — Вировник послушно отступил на шаг, когда его оттолкнули, наблюдая за тем, как его теплый угол занимает чужое тело. — Извращенец, — собственные слова простучали по полу, скрипнув окончанием. От выхода тянуло холодом, нора в корнях толком и не прогревалась, а мокрая шерсть только добавляла мурашек, гарцующих по спине. Хвойнослед пришел, нарушил его маня-мир, в котором он успел согреться, обрызгал водой и снегом, поцарапал и послюнявил, а потом занял самый теплый угол. Восторг.
Вировник скривился, дергая кончиком хвоста. Окей, он… он не собирается здесь оставаться.
Если следовать тем заветам, что они живут в мире клише, то он готов самостоятельно разорвать этот уроборос, состоящий из трех звеньев: один номер, одна кровать, два враждующих тела. Стоит всего-то выйти за дверь, спуститься на ресепшен и попросить еще одну карточку номера. Или сменить отель. Или сменить город. Но обычно, когда ты хочешь что-то изменить, то случается нечто непредвиденное и непреодолимое. Сломанная ручка. Заевший ключ. Остановившийся лифт. Собственная гордость.
Он остановился только на секунду после того, как его оттолкнули, позволив дистанции натянуться и лопнуть, прежде чем сократить расстояние снова и ударить уже с выпущенными когтями, целясь в переносицу, целенаправленно зажимая между собой и стеной.
Вировник все еще не чувствовал азарта, как не чувствовал на тренировках с наставником — первый выбитый воздух из его груди отпечатался в памяти взорвавшимся в голове фейерверком. Но бить Хвойноследа было интереснее, чем пытаться достать Бедлама.
Можно было бы назвать яблочным искушением. Нельзя, но пальцы так и чешутся.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Да что ты меня трогаешь, что я лично тебе сделал, я тебя трогал?
Хвойнослед подскочил под лапу Вировника во время запаха, хватая его своей зеркальной за плечо и перенося на неё вес, толкая и заваливая его на бок, чтобы уже самостоятельно оказаться сверху, вжимаясь так, чтобы не было возможности для удара по животу.
Вообще-то он был из тех, кто предпочитает цветы. Но насилие тоже пойдёт.
— Угомонись уже, — раздраженно зашипел прямо в чужое лицо, используя одну из лап, ту, которой схватил его сначала, чтобы надавить на чужое горло. И сильнее. И сильнее, хрипло выдыхая и сверкая глазами, таращаясь на конец прямо в чужие серые глаза, непозволительно увлеченнно приближая лицо к лицу напротив. Если душишь, то делай это с целью задушить. Хвойн чувствовал себя абсолютно диким тут, в какой-то рандомной норе, когда метель скрывает их след и ветер уносит их запах, можно сказать, что кто-то умер от холода и второй просто нашёл коченеющий труп. Он не знал, как выглядит разница между трупами в таком случае, но надеялся, что Темноцвет позже ответит ему на вопрос.
— но разве.. игрушки не созданы для того, чтобы их ломали? — я не знаю. для чего? — ты знаешь, просто пока не можешь сформулировать.
Вировник тоже считал, что ему должно это нравиться. В конкретном данном моменте его, в целом, всё устраивало. У него не было жажды к Вировнику, но жажда насилия сопутствовала каждому его вдоху с рождения.
Хвойнослед медленно вдохнул, не отводя взгляда от Вира, наслаждаясь украденным у соученика кислородом, и оттолкнулся от него рывком, отпуская. Фыркнул почти брезгливо. Отряхнул лапу.
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
Отражение Бедлама в Хвойноследа почти что заставляло ревновать. Слишком знакомый прием, ему шесть, земля еще не настолько промерзшая, а снег только начал изредка выпадать по утрам — под спиной прогремело хрустом листьев. Но Бедлам всегда держал дистанцию. Сейчас же позвоночник столкнулся с землей, сверху навалилось теплое тело, Хвойнослед оказался тяжелее, чем казалось, заставив вздрогнуть от давления и почти удивленно моргнуть. Вировнику казалось, что необязательно так сильно прижиматься, если ты пытаешься кого-то задушить. Радужка у Хвойноследа была темной, почти неотличимой от черноты в таком освещении, поэтому две его глазницы были похожи на черные дыры с отблеском света на в конце туннеля. Может быть, на свету цвет был бы насыщеннее и теплее, что-то похожее на кору дубового дерева. Или на размокшую грязь у корней.
— Угомонись уже, — когда лапой Хвойнослед надавил на горло, Вировник рефлекторно перехватил чужое запястье, впившись когтями в сухожилия. Дрогнул зрачок, от давления покраснели уголки глаз, чужое дыхание с осторожностью касалось его морды.
Сложившая ситуация скорее смущала, чем пугала; ему не нравилась беззащитная позиция, ему не нравилось давление, ему не нравилось тепло, потому что от этого горели уши, а он.. окей, он не понимал, почему. От удушья горели легкие и слабели лапы, от чужого восторженного выражения напротив хотелось отмыться или откусить кусок. И когда чужое тело попыталось отстраниться — перехватил за шею сзади, впившись когтями, чтобы притянуть обратно и впиться зубами в сгиб между плечом и шеей, хотя от вкуса чужой крови и нехватки кислорода потянуло тошнотой. Чужая шерсть прощекотала щеку, когда он разжал зубы.
Он не ожидал, что желание оттолкнуться будет прервано, так что рухнул обратно на Вировника, от неожиданности вдавливая лапу ему в горло ещё сильнее; сам вжимая голову в плечи, защищая горло, однако укус в плечо был не менее неприятен.
Вообще-то Хвойнослед как раз для того держал лапу на чужом горле, чтобы не позволить дотянуться до собственного, как ни дергайся, но он был не так силён, чтобы, потеряв равновесие от рывка, идеально исполнить защиту. Уставшие от тренировки и охоты мышцы заныли в десять раз сильнее, когда Вировник схватился за него, и Хвойнослед рассерженно вцепился когтями в чужую шею, проводя по ней вниз — то же самое прочесывание, что раньше, но уже всерьёз.
Вместо того, чтобы отряхнуть лапу, Хвойн с недовольным прищуром слизнул с когтей кровь.
И посмотрел на выход, задумчиво замирая. Ага. Как же. Свободен. Он даже не сможет выкинуть Вировника к чёрту, сделав вид, что с вероятным приходом утра — уже ведь должно было наступить утро? — метель улеглась. Потому что снаружи всё ещё завывал ветер, но проход в их нору был темен и полностью Отсутствовал. Его внутренние часы говорили, что уже должно было рассвести, и хотелось... спать? Немного. Духота, холод и общая усталость начинали сказываться на его желании продолжать эту бессмысленную игру, в которой Вировник даже не читал правила подсчёта очков.
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
Теперь здесь пахло холодом и металлом — сочетание, которое могло пробить легкое клинком; Вировник закашлялся, когда чужая лапа перестала давить на горло, сглотнул неприятный ком, а вместе с ним — карминовый отпечаток чужой крови. Вытянулся на земле, чувствуя, как неприятно гудит голова, а по позвоночнику уже вереницей расползаются зачатки синяков — к вечеру они расцветут чернильными бутонами; холод отдавал в макушку почти что эффектом ибупрофена, хотелось только растереть лапами морду, чтобы хоть немного смыть отпечаток злости и гнилого раздражения, стянуть с плеча тянущее ощущение напряжения, которое выворачивало мышцы.
До того, как началась метель, он планировал вернуться в лагерь и упасть мордой в мох, закрыть глаза и отрубиться.
Вировник проследил за чужим взглядом — вход был удивительно темным, если учесть, что снаружи уже должно было посветлеть. — Оу, — сумрак их убежища намекал, что у них новое обновление — чугунная дверь, — если нас кто-нибудь не найдет, то мы здесь умрем, — мурчаще выдохнул.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Хвойнослед хотел было сказать, что как только ветер стихнет он планирует откопать их лично, но понял, что это не представляется возможным: не факт, что он просто не утопит их в снегу, если полезет тушить снежную стену, без шанса пробиться наружу.
Вздохнул.
— Бедлам найдёт, — фыркнул легко, балансируя между почти религиозной верой и стоическим смирением, но взгляд от темноты снежного плена не оторвал, искренне завороженный такой простой опасностью, ни разу не приходившей ему в голову.
Холодная земля и необходимость оставаться неподвижным в такой дубак смущали его куда больше, чем необходимость ждать спасения в замкнутом тёмном пространстве. Хвойнослед стиснул зубы, смиряясь с необходимостью потерпеть холод, однако знал, что рано или поздно им с Вировником придётся согреться, воспользовавшись друг другом. Он не планировал становиться смертником из-за чужих нелепых истерик, однако донести до этого лба необходимость смирения ради выживания не представлялось возможным с нынешним уровнем шкалы симпатии персонажа. Плохо. Ещё и плечо ныло. Хвойнослед устало вздохнул.
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
— Бедлам найдет, — Вировник моргнул, пожав плечами; может быть, Хвойнослед был в какой-то мере прав, фигура наставника была достаточно впечатляющей для того, чтобы уверовать в него на грани с божественным. И каждый из его воспитанников был предан ему в той мере, в которой собаки преданы хозяину, готовые на все, чтобы получить легкое прикосновение к макушке.
— Найдет, — в итоге согласился, не думая о том факте, что наставнику потребуется пройти половину леса, чтобы найти хоть какую-то подсказку, где они могли потеряться. Вдвоем. Хотя не должны были встретиться. Или Бедлам мог бы открыть третье око и познать силу интуиции.
Вировник перетягивается к самому дальнему от входа углу, с которого все и началось, растирая лапой след от пореза на шее — уже подзастывшие корки колко царапнули подушечки. Сам он бы не дотянулся до задетого чужой лапой места, вынужденный проигнорировать и спутавшуюся шерсть, и неприятно занывшую рану. Даже если воздух прогревался от их дыхания, это было недостаточным, чтобы компенсировать холодную землю и липкую простуженность норы; Вировник понимал это, когда сворачивался в тугой клубок, состоящий из собственных длинных лап и хвоста. Легкое, кучерявое марево собственной шерсти не грело, созданное то ли для внешней красоты оболочки, то ли чтобы сделать его нахождение здесь еще более невыносимым.
Остаточно кольнуло фантомом чужого тепла; соплеменник был бы хорош только в качестве грелки.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Рассвет по внутренним часам Хвойноследа превратился в утро, затем в день — глаза слипались и он, наскоро вылизавшись, провалился в дрему. Регулярно просыпаясь от холода и подавляя все более сильную дрожь, в конечном итоге оруженосец не выдержал и сместился к теплу, боком прижимаясь к Вировнику — сначала осторожно, затем вжимаясь в него почти неприлично, чувствуя невероятное желание не то обвиться вокруг, не то влезть под него и использовать, как одеяло, не то залезть на него и использовать, как подстилку. Прежде, чем Вир успел возмутиться, Хвойн тихо объяснил свои действия: — Я не собираюсь сдыхать от холода просто из-за того, что ты капризуля.
Он бы спокойно согрелся о любого из соплеменников, или даже о любого чужака, если бы это означало переждать ледяной плен, не сдохнув. Было бы удачно, конечно, если бы он застрял здесь с кем-то из братьев или сестрой. Он не был уверен, что у его родни хватило бы психической устойчивости для ожидания, но он был уверен, что они бы выступили весьма слаженной и разумной командой, нуждаясь друг в друге для выживания. Однако он так же был уверен, что он не хотел бы застрять здесь с Василисником, как бы не была велика жажда вжаться в него, сожрать и разделить с ним каждый прожитый миг. Душный и холодный плен был чем-то слишком низменным, мутно-тяжелым — Хвойнослед был уверен, что он умер бы, стараясь сделать его веселее и ярче для своего юного принца, нежели действительно нашел бы способ выжить для них обоих.
Действительно ли Бедлам сможет отыскать их?
С каждым пройденным часом Хвойнослед все сильнее задумывался о том, что наставник был обычным воителем. Он не сомневался в своей ценности и он был готов щедро отплатить Бедламу за спасение своей жизни из ловушки снега, однако мог ли Бедлам вовремя заметить его исчезновение? Мог ли найти их после того, как снег укрыл землю? Насколько высок сейчас сугроб над ними и как сильно он увеличивается каждую секунду? Кончается ли у них кислород, или ему становится просто трудно дышать?
Вдох. Хвойнослед задержал дыхание. Он правда не хотел сдохнуть здесь. Пожалуйста?
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
Вировник недовольно проворчал, пытаясь еще туже завернуться в самое себя, потому что бок, прижатый к земле промерзал неумолимо быстро, а холодная стена, в которую он уперся спиной, давила на позвонки почти что с отчаянным желанием. Отчасти, он был рад, когда понял, что мог бы застрять здесь совсем один; рядом с еще одним дышащим недовольно телом было спокойнее. Будто он мог защититься от подкроватного монстра, если на краю кровати будет кто-то другой. По детской логике съедят того кто ближе.
Дрема ласково провела пальцами по вискам, пощекотала под подбородком и плотной тяжестью закрыла глаза — ему снилось что-то смутное и тревожное, завывания ветра снаружи стежок за стежком незаметно сплетались с шумом воды в его сне, которая облизывала холодной влагой пальцы. Пока к боку не прижалось ослепительно теплое, мягкое, как прогретый на солнце сухой мох летом, Вировник автоматически вытянул лапу, подцепив чужой бок и притянув ближе, вплетая холодные пальцы в светлую шерсть Хвойноследа, чтобы уткнуться ледяным носом в чужую шею. — Я не собираюсь сдыхать от холода просто из-за того, что ты капризуля, — дернулся, отлепив собственную лапу от бока оруженосца, когда чужой голос вибрацией ударил в переносицу, разлепляя сонные глаза. Коротко пробрало ощущением легкого налета смущения, от которого захотелось отмыться.
Прижались друг к другу они неприлично близко, Вировник в жизни ни с кем так рядом не засыпал, чтобы различать каждую шерстинку на расстоянии сантиметра. — Я не капризуля, — со сна «р» вышла смазанной и прокатилась вибрацией по гортани, потерявшись где-то на выходе выдохом. Чужой бок замер рядом, когда Вировник снова прижал уши, уткнувшись лбом, кажется, в чужое плечо. — Ты боишься? — Постучал по чужим ребрам пальцами, побуждая то ли работать нормально, то ли действуя из детского любопытства потрогать что-то незнакомое.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Дрожь от холода чуть отступила от тёплых объятий Вировника. В отличие от соплеменника, пусть Хвойнослед и ненавидел лишние касания, он вырос в семье из пяти братьев и сестры, его отец был тактильным и гиперактивным, как ещё один брат, да и мать, пусть не всегда ласково, тянула к ним лапы регулярно. Не было ничего особенного в том, чтобы греться о других.
Хвойнослед был готов многое сделать для выживания и не видел ничего смущающего в тупых физических ограничениях тела. Не было ничего смущающего в том, чтобы стремиться не сдохнуть любым способом. Он так же не видел ничего плохого в страхе смерти. Но-
— Ты боишься?
Захотелось откусить Вировнику голову. Хвойнослед стерпел его любопытные касания, совершенно к ним безразличный, и вздохнул. — Задумался о том, откуда к нам поступает воздух. Дыхание сбилось. Пауза. — Впрочем, тут сквозняк. Мы не умрем от недостатка воздуха. — оповестил на случай, если Вировник тоже задумается. И заодно постарался убедить себя в этом окончательно. Из всех вещей — они не умрут от недостатка воздуха. От холода — наиболее вероятно. Хвойн фыркнул, и, пользуясь положением Вировника, всё же обвился вокруг него, прижимая к себе, как большую грелку. Может, его так бесит Подбел, потому что никогда не даёт шанса побыть большой ложкой? Хвойн любил касания — но вся его семья стремилась сжать его, прижать к чему-то, повиснуть на нём, обездвижить любым путём. Это он уже не любил.
Спустя какое-то время он толкнул Вировника. — Не спи. Выше всего вероятность умереть от холода, если мы уснем.
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
в новой сказке герои те же, неизменны как неизбежность угадай в прозрачном кристалле то, чего мы оба не ждали не ищи исполнения срокамㅤㅤㅤㅤㅤㅤ стань мне именем, ㅤㅤбудь мне богом
— Мы не умрем от недостатка воздуха, — зато вполне могут замерзнуть, простыть и в лагере поселиться на несколько дней в палатке для больных с забитым горлом и носом. Или окончательно замерзнут, когда холод достигнет ядра кости.
Вировник кивнул, то ли успокоенный чужими словами, то ли слишком сонный для того, чтобы спорить. Наверное, умирать от недостатка кислорода было бы более мучительно чем от переохлаждения. Хотя, вполне возможно, что их мозг старался бы отгородиться от нестерпимой боли и лишь растер бы тепло по щекам вместо того, чтобы болью выкручивать легкие. Многие ведь говорили, что замерзнуть — все равно что заснуть на улице и не проснуться, со временем становится тепло и спокойно, как в объятиях матери, когда перестук сердца безмятежно отдает морским приливом в уши.
Но Вировник не чувствовал себя замерзающим, немного сонным — да, уставшим — тоже да, самую малость обеспокоенным? Скорее нет, чем да. Хвойнослед обвился вокруг него змеей, прижавшись к спине; тепло мгновенно убаюкивало, будто он успел залезть под пуховое одеяло после зимнего дня. Зевнул, чуть не свернув себе шею. — Не спи. Выше всего вероятность умереть от холода, если мы уснем, — он проморгал я от чужого толчка, недовольно хмурясь.
— Не могу, — буркнул в ответ, растирая передними лапами глаза, чтобы хоть как-то прогнать ощущение, что веки склеились между собой, — глаза закрываются.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Вниз 
