В недавнюю бурю речная предводительница Звёздный Пляс окотилась на Туманном Склоне, принеся в племя сыновей Ириса, Лилушку, Иссопа и Василька, а с ними одну дочь — Ветреничку. Роды приняла сумрачная воительница Предвестница. Котят вместе с роженицей нашёл речной верх в лице Горного Перевала и Белоцвета. Хотя увиденное им не понравилось, они приняли участие в имянаречении, после чего все благополучно отправились в лагерь.
Слепой сумрачный старейшина Терносказ провёл на Главной Поляне лекцию о династиях в племени, а вместе с тем — об истории Сумрака и великих предшественниках Горечи Звёзд.
Старейшине племени Ветра Мухожуку не понравилось на Главной Поляне. Его пожилой жене Шептунье — тоже.
До полудня территории накрывает туман. Он не очень густой, коты спокойно могут видеть сквозь него на небольшие расстояния. После полудня появляется ветер, разгоняющий облака и на небе, и на земле. Красное солнце проглядывает сквозь рваные тряпки серой пелены уже к закату, окрашиваемому небо в яркие цвета. Почки на деревьях и кустарниках трансформируются в зелёные пучки. Воздух наполняется чем-то пряным, чем-то воистину весенним.
Температура: утром +9, днём + 13, ночью +9
Сила ветра: сильный ветер поднимается с полудня до самой ночи
Охота: до заката средний шанс успешной охоты, после высокий
Травы: сокодвижение, цветёт мать-и-мачеха
Скат занимает обширную часть "новых" территорий: протягивается вдоль Гремящей тропы, начинаясь на Верхнем болоте, которое является его наивысшей точкой, и заканчиваясь Водопадом Иллюзий, где бурный водный поток обретает покой в небольшом озерце. Сам же ручей расположен между двумя возвышенностями, одна из которых начинается сразу от Гремящей тропы. Эти холмы сплошь усеяны высокими елями, благодаря которым на земле почти всегда сумрачно, а из-за вечной влажности Скат погружен в плотный сизый туман. Вдоль берега можно найти немало переправ через ручей в виде поваленных стволов деревьев — некоторые из них крайне неустойчивы, поэтому следует быть очень осторожными, ведь падение в воду может стоить вам жизни. Ручей не слишком широкий, хотя и довольно глубокий, поэтому перепрыгнуть его вполне возможно — да и преодолеть его в любом случае необходимо, если вы хотите попасть на остальную часть "новых" территорий. Поиском трав лучше заниматься у самых берегов, ведь именно туда проникает больше всего солнечного света, что обеспечивает обильный рост полезных растений, и там же можно вдоволь поохотиться на мышей и другую мелкую дичь.
Это небольшой водопад, окруженный камнями, у истока которого начинается обрыв. Из-за влажности и постоянного количества воды, вокруг всегда можно найти мох и целебные травы. Дичи практически нет, зато служит просто красивым местом, где всегда можно отдохнуть от работы в лагере и от его суеты. Если подняться к месту, где водопад берет начало (что, конечно, очень сложно для Сумрачных котов из-за скользких камней), то можно увидеть обрыв. Сделать это могут немногие, поэтому остается просто сидеть внизу и любоваться природой.
[cut=сюжетный временный лагерь, наводнение; 2020 год]пещерка под корнями раскидистой ели — ясли пол и крыша устланы мхом, дополнительно сверху с корнями переплетены хвойные ветви
палатка из куста лещины — куст старейшины /при необходимости туда можно разместить кого-то еще/ мха на подстилки нет, но земля под кустом расчищена, крыша из веток куста переплетена дополнительно с хвойными
дупло в соседней от яслей ели — хранилище трав /там же хватит места и для самого целителя/
чуть в отдалении от временного лагеря есть заброшенная лисья нора, где можно содержать больных
воители и оруженосцы делают для себя палатки сами — можно спать на деревьях и в свободных дуплах/норках, места должно хватить на всех[/cut]
Дата: Рассвет, 27-Апр-2020, 23:16 | Сообщение # 2431
твое сердце — тень
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 975
У Сплетение взгляд — горячий расплавленный янтарь, а Иней его вдохи и выдохи почти кожей чувствует — стук детского сердца в ушах неровным, запальчивым ритмом, и удары почти оглушительные — взрывающий небо гром, пушечная канонада. Волнение сменяется спокойствием, море за ребрами, где минутами раньше вихрился десятибалльный шторм, затихает, ледяные волны цепными псами сворачиваются у ног королевы, в мерном шелесте пряча обрывки фраз. Она смотрит на мальчишку — цепко, ясно, огонь и холод, до боли в глазах контрастно.
Ветром под кожу — чужой азарт, в смоляных росчерках зрачков отблески разноцветных вспышек; выпуская из поля зрения своего оруженосца, девчонка оборачивается, находя взглядом силуэт сестры. Чувствует на всех уровнях. Вокруг Затмение поразительно много движения, чужое дыхание серебряными разводами в стылом воздухе, даже отсюда заметно светящуюся радость Загадки; змеиные клыки в область шеи — принцесса обводит языком пересохшие губы и остается там, где стояла. Усаживается между соплеменников, хвостом накрывая лапы и взглядом тянется к предводительской ветви, глядя сначала на отца — строгое спокойствие на лице, фамильная бездна взгляда, затем на Морока. Внезапное чувство защищенности и уверенности стальными доспехами ложится на плечи.
В церемониях посвящения — особенная магия. Происходящее ощущается до невозможного правильным, и едва уловимой фантомной болью напоминает о себе черная метка под ребрами.
Она смотрит спокойно, но заинтересованно. Это ведь только начало.
Дата: Рассвет, 27-Апр-2020, 23:27 | Сообщение # 2432
игра теней хранит в себе загадку
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2508
• 6
Соплеменники легкими тенями снуют по скату, кто-то уходит, кто-то приходит, растворяясь в рассветной дымке, кто-то переговаривается; слишком много всех на этом клочке. Загадка едва заметно усмехается, склоняя голову набок и наблюдая за всеми, до кого доходил взор. Ей стали интересны те, про кого Полуночник сказал - взять их на охоту. Загадка не особо помнила, кто из всех ровесников по должности был в рабстве у ее собеседника, так любившего отвечать односложными фразами. Единственное, что заметила Загадка за все разы общения с этим умилительным котом - с каждым разом он говорит все меньше и меньше, словно вот-вот уйдет в себя, закрывшись ото всех.
В образовавшейся небольшой паузе, Загадка успевает скользнуть золотым взглядом вбок, на Иней и Сплетение, в частности на последнего, посвятившегося вновь вместе с ней. К слову о посвящении, так сказать, Загадка только сейчас почувствовала вновь ту боль, что испытывала несколькими мгновениями назад перед Мороком, боль в лапе - разрезанную Затмение. Но к травнику она, конечно же, не пойдет. Тут же веселее.
— Да.
Хоть где-то он согласился. Прогресс явно на лицо. Они определенно находят общий язык (нет). Загадка лишь весьма скептично оглядела Полуночника, когда тот привалился к наставнице.
- Ну вот. Навряд ли Наваждение и остальные наедятся одной горлицей. А ты уже ходил к котятам? А они хорошенькие, да? - продолжает тараторить без умолку, заставляя хоть немного его разговориться, - Затмение, значит мы правда пойдем в лес на охоту? И вы покажете, как охотиться?
Сабельник за целую луну научил тому, чему мог девчонку, отчего ей становилось немного стыдно перед остальными оруженосцами, что она мало что умеет (пора переходить из розового мира в реальный). Но она готова была трудиться, нагнать всех поскорее. Правда-правда. Да и шансы, что они вполне могли отправиться на охоту, были велики. Ведь даже Полуночник попросил взять свою троицу за добычей.
с этой жаждой смысла бороться нет - вновь молюсь на твой безупречный свет.
⇝ Бабочка | новорождённая ⇜
посиди со мной. так внутри болит. ястоюоднана краю земли.
с этой жаждой смысла бороться нет - вновь молюсь на твой безупречный свет.
⇝ Бабочка | новорождённая ⇜
посиди со мной. так внутри болит. ястоюоднана краю земли.
Сообщение отредактировал Листогрив - Утро, 28-Апр-2020, 09:38
— Я рада, что теперь Вы моя наставница, — Затмение сидит прямо, выжидая продолжения церемонии, но на эти слова не может не среагировать. Скашивает глаза вниз, на Загадку, всеми силами желая понять, почему ей выкают, но-. Отводит взгляд почти сразу же, так и не придумав, как на это среагировать. Потому что Затмение не рада тому, что именно Загадка ее новая ученица, ее больше восхищает сам факт ее наличия. А этот момент мы обработаем позже.
И сколько еще моментов предстоит обработать-то, ведь проще обучать новоиспеченного ученика, а не того, который получил базу от другого воителя. Но и с этим она разберется, даст свою намеченную базу, просто Загадке придется стараться чуть больше, чтобы пройти все немного заново. Но это ничего, идеи есть, исполнить их уже вторая половина дела-
— Знаете, Затмение, я бы пошла поохотиться.
— Приму к сведению, — наконец прямо поворачивается на младшую и спокойно смотрит в яркие наивные глаза. Ей кажется, или только что Загадка ей дала рекомендации? Почему-то для темно-серой это не выглядит как просто брошенное желание. И Затмение это не нравится, но она все же отворачивается ничего более не сказав.
То, что она беспокоится о соплеменнице — хорошо; Сабельник успел ее этому научить, или не он, а племенной уклад. Но разве.. Разве не должно ей быть плохо? Она же узнала, что потеряла своего первого наставника (который мог быть и единственным в итоге) всего лишь несколько минут назад. Затмение ли не знать, как больно терять кого-то близкого. Затмение ли не знать, как больно терять вообще кого-то. Больно даже думать, что можешь кого-то потерять.
Когда они с Ряской видели картину, написанную кровью на полянке маков — мертвая Мятница в окружении слепых, глухих котят, даже тогда Мрачнолапой было больно. Наверное, поэтому воительница теряется в этой ситуации.
Она ведь уже приготовилась бросить что-то ободряющее, она правда ей сочувствует на каких-то уровнях. А это дорогого стоит. Не так давно у нее не было сил ободрить даже себя.
Когда чужое острое плечо невесомо касается ее — только чуть отклоняется по инерции, возвращаясь куда-то в свои мысли. А разговор Полуночника и Загадки ее почти и не трогает. Ей нужно отвлечься, и она поворачивает голову чуть назад, где Иней блестит синевой своих глаз. И внезапно захотелось самой стать котенком.
— Затмение
— ?
На этот раз инерция не работает и она только опускает голову на Полуночника, когда чужая щека приваливается к ее лапе. Вопросительно смотрит в серые глаза воителя, ловит в них что-то, но слова сбивают с мысли. С чего они все взяли, что она собралась на охоту? Но в целом, возможность проветриться и размяться звучит как хорошая мысль, а компания Святой Троицы вполне себе нормальное сопровождение.
— Прихвачу, — чуть пихает в ответ своим плечом и даже почти успевает спросить, почему бы ему и самому не присоединиться, но ответ всплывает сам. Полуночник, да ты-
Затмение вздыхает. Затмение вздыхает еще раз, когда начинает тараторить Загадка.
— ..значит мы правда пойдем в лес на охоту? И вы покажете, как охотиться?
— Покажу как охотиться? — слова летят вперед мыслей, но тут она уже успевает затормозить. Неужели Сабельник не научил ее охотиться? Но чем можно было заниматься луну? Это странно и не хорошо, вроде Сабельник не славился, как плохой воитель или наставник, но.. Лучше чтобы никто об этом больше не знал и не понял, ну, уже кроме Полуночника.
— Я возьму Ненастье, Соловушку и Шепот. Брать больше котов нет смысла — говорит это куда-то перед собой, но после вновь поворачивается на ученицу, — К тому же, если придется освежить твои охотничьи навыки, это будет сильно задерживать, лучше мы их проработаем отдельно.
Нет, она не вредничает, не злится, она старается рассуждать здраво и очень надеется, что у нее получается. Им Бушующий тоже давал не все сразу, они отчаянно просили боевую тренировку не успев выйти из леса, но к этому долгожданному моменту они приближались медленно.. но верно. Затмение не планировала назначать сразу тренировку и попросила Загадку не теряться как раз для того, чтобы затронуть тему смерти. Я ваша новая наставница, поговорим о смерти, вы заинтересованы в нашей религии? Но намерения у Затмение правда были серьезными.
Но, подводя итоги:
— Загадка, ты останешься в нашем временном лагере и на охоту не пойдешь. Точка.
Вот только..
У тебя два варианта действий, девочка — ослушаться или повиноваться. Я приму любой.
Она правда примет любой, потому что может себя представить на месте Загадки. И каким-то десятым чувством желает, чтобы та сделала тот выбор, который Затмение хочет, который она сделала бы сама.
Они ведь закончили? Вряд-ли, но у Затмение внимание переключилось обратно на Полуночника, привалившегося к ней. Касается черной спины воителя своим хвостом и выдыхает в чужое ухо, чтобы даже ученица не услышала (хотя какая разница?).
— Полуночник, ты очень горячий.
Она не в курсе, что Смоль и Полуночник искупались в озере и что болезнь начала медленно растекаться по лагерю. Но что она точно знает, у старшего — чертов жар.
— Прихвачу, — ее ответ — музыка для его ушей, пылающих на такой же пылающей башке, от невнятного брожения мозговой жидкости готовых свернуться в трубочку и вывернуться в обратную сторону. «Спасибо», — он благодарит ее мысленно, но выдыхает облегченно вслух, не отстраняясь после того, как получает толчок от соплеменницы, но ощущая себя очень даже... получше.
А не отстраняется он, потому что...
— А ты уже ходил к котятам? А они хорошенькие, да? — Я их не рассматривал, — до того, как девчонка продолжит тараторить, отвечает, дергая ухом: несмотря на то, что слова должны бы прозвучать пренебрежительно, он говорит совершенно серьезным тоном. Его больше интересовало состояние Наваждение, нежели ее новорожденных детей. Он даже понятия не имеет, сколько их на самом деле.
Вопрос интереса к новорожденным занимал Полуночника раз в шесть лун — примерно в одно и то же время, в момент бума рождаемости. Он старался приучить себя из раза в раз, что ему должно быть плевать — и справился очень успешно, действительно не интересуясь детьми до тех пор, пока они не выходят из яслей. Сам он точно не собирался заводить семью, а родственников, кроме Псины, если Псину можно записать в таковые, у него не было. Так что никаких причин для интереса к детям.
Пестролистая рыдает на главной поляне — Полуночнику семь, он вышел из яслей, а они опустели через луну. Затихли. Мор был только началом — открыл глаза на очевидную истину: выживут все равно не все, доживет лишь малая часть. Когда у них будет хотя бы имя, они будут иметь значение. Сейчас же каждый "хорошенький" — кандидат в трупы.
— Затмение, значит мы правда пойдем в лес на охоту? И вы покажете, как охотиться? — Покажу как охотиться?
Вздох. Полуночник даже морщится, и был бы человеком — потер бы переносицу от усталости. Скорее всего, Сабельник начал с азов — Затмение предстоит большая работа, чтобы проверить уже существующую базу и научить Загадку по-своему, пере-преподав большинство вещей на свой лад.
— Я возьму Ненастье, Соловушку и Шепот. Брать больше котов нет смысла, — о, она собирается забрать его оруженосцев. Полуночник тихо хмыкает, не скрывая веселую усмешку. Легче научить Загадку охотиться с нуля, чем заставить Ненастье не распугивать всю дичь в округе своими воплями. Но ты попробуй, Затмение. Спасибо.
— Загадка, ты останешься в нашем временном лагере и на охоту не пойдешь, — хах, на месте девочки он бы ощутил глубокое разочарование. Однако, слава Сумраку, он не на месте девочки, а на своем собственном — и с высоты его жизненного опыта ракурс на произошедшее несколько необычный. Из-за того, что он еще и физически близко к Затмение, Полуночник почти кожей чувствует подвох, однако старательно игнорирует подтекст — именно потому что чувствует подвох. Не в его юрисдикции происходящее.
Кажется, свой первый урок Затмение начала уже сейчас.
— Полуночник, ты очень горячий, — от неожиданно обжигающего шепота Полуночник морщится, дергает ухом, которое кажется ему без теплого дыхания резко заледеневшим, и тихо отвечает, борясь с желанием увеличить количество физического контакта еще больше: — Спасибо, я знаю. Ты тоже, хорошо, что в другом смысле.
У него есть силы язвить, растягивать губы в усмешке, однако в уставших глазах неприятная резь, и ему при всем этом жаре совсем не тепло — холодно. «Отвратительно сказать» — прием, который он отрабатывал с ранних лун ученичества. Псине нравилось, от Псины он и перенимал опыт в шутках. Недавно Смоль смеялся. На остальных как-то насрать, он не спрашивал — периодически кто-то несдержанный ржал, и ладно.
Несмотря на отвратность фразочки, Полуночник произносит ее максимально шутливо и ненамекающе, позволяя только оценить каламбурчик, но не демонстрируя свое собственное к нему отношения — никакого давления. Затмение, безусловно, красива. Жаль, что Полуночник все еще никем никогда не любуется. Отметил факт — и тут же выкинул из головы. Вероятно, с ним будет крайне безопасно ночью в переулке.
Оттого, что у него действительно чертов жар, Полуночник и стремится невинно прислониться к той же Затмение — это куда комфортнее, чем просто стоять, и куда теплее. Начиналось как шутка, однако вместо шутливого давления произошло черте что. — Сдам тебе в подчинение свою троицу и дойду до Беса, — вздыхает, заставляя себя усилием воли сесть ровно, все-таки отстранившись от соплеменницы.
Хочется в голос ржать: он похож на того самого противного мудилу, который сомнительным методом вынуждает добросердечную соплеменницу взять на себя часть работы или... не знаю... выйти за него в патруль с утра по причине опохмел, кутил, не спал. Чувствует себя Полуночник примерно так же, все справедливо, за исключением того, что в отличие от кутежников он очень чистый и не выглядит так, будто вылез из канавы, к дурманящим травам у него иммунитет, а так же он каменщик и работал три дня, пока Затмение, он очень надеялся, поспала за двоих. За троих — включая Смоль, который тоже пахал. Ну и за Иней, которая проторчала со шкетом Смоли все время до посвящения.
В принципе Затмение выспалась за все племя. Ну и плеть ей в лапы , флаг ей в руки, Ненастье в подчинение.
ㅤ[bgcolor=#E8EAE7] ㅤsomelegendsare told ㅤsome turn to dust or to gold ㅤ[/bgcolor]
ㅤㅤㅤㅤㅤ [bgcolor=#4E5174]ㅤbut you will remembermeㅤ[/bgcolor] ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤㅤ ㅤㅤremember me for centuries
ㅤㅤㅤ[bgcolor=#E8EAE7] ㅤand justone mistake ㅤis all it will take ㅤ[/bgcolor] ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ ㅤㅤㅤㅤ ㅤ ㅤwe'll go down in history
ㅤ[bgcolor=#E8EAE7] ㅤsomelegendsare told ㅤsome turn to dust or to gold ㅤ[/bgcolor]
ㅤㅤㅤㅤㅤ [bgcolor=#4E5174]ㅤbut you will remembermeㅤ[/bgcolor] ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤㅤ ㅤㅤremember me for centuries
ㅤㅤㅤ[bgcolor=#E8EAE7] ㅤand justone mistake ㅤis all it will take ㅤ[/bgcolor] ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ ㅤㅤㅤㅤ ㅤ ㅤwe'll go down in history
Он чувствует чужие голоса в воздухе, чувствует их вибрации и их эмоции, он практически может чувствовать, о чем они говорят, не слыша их. А все из-за чувств: в голосах, в движениях, в телах, в шелесте ветра, в новом дне. Котлета лежит, то проваливается в сон, то просыпается, то пьет материнское молоко, то перестает и засыпает снова; и ему нравится эта цикличность, нравится, как все спокойно и правильно. Нравится, что он больше не голодает, что ему больше не холодно, что нет никакой неуверенности в следующем мгновении, нравится, что ему больше не больно и ничего не угрожает маленькой серо-полосатой жизни. Все это ему нравится.
Ему не нравится, когда все это у него отбирают чьей-то звучной вибрацией из вне. Из вне приносится голос, а с ним — слова, а с ними — беспокойство. Малец не волнуется — он никого не знает, кроме двух братьев да сестры, прошедшейся по его голове, и его никто не интересует и сильно не волнует, кроме материнского бока рядом с пастью да тепла.
А вот мать, судя по всему, кто-то да волнует. Потому что она вскакивает, потому что вдруг мечется туда сюда, потому что в их кусте вдруг кто-то еще, потому что всем вдруг не до котенка, а котенок ни чем не может привлечь их внимание обратно к себе — и более того, он не понимает, почему это внимание у него украли. Да и кто украл? Чужой голос! Мальчишка даже не знает, о чем он сказал. Мальчишка понятия не имеет, что происходит и от чего. Мальчишка волнуется, но верещать не начинает — вместе этого, он отползает от нагретого места и тянет свое бренное, тяжеленное тело вдоль ряда родственников, вынюхивая знакомый запах.
Во всей этой суматохе он заметил, что они все пахнут очень похоже, но не одинаково. Что искомый им запах немного более землистый, потому что они валялись в иголках до того, как их переместили к материнскому боку. Ему интересно, от чего этот запах зависит. Интересно, есть ли у него какой-то специфичный запах, который тоже заметен другим со стороны. Ему много чего интересно, но никто не спешит предоставлять ему ответы — и он интересуется всем этим молча, ожидая своего часа. (Потому что пришел же час выбрасываться из старого мира — в этот? Значит, придет и час найти ответы на все-все-все вопросы.)
Но сперва он находит землистый запах и секундой позже — его обладателя.
Находит, подползает к нему и жмется со стороны, привлекая к себе внимание.
that's how we (humans) roll. eat some cake. hold some hands.
Мальчишке было хорошо, его состояние можно было бы описать в двух словах: наелся и спит. Ему было очень хорошо. Голод ушёл, оставив после себя лишь смутное, уже начинающее забываться воспоминание. Холод ушёл, и напоминанием о недавних страданиях была лишь стайка мурашек, иногда пробегающая по коже: ощущение тоже интересное.
Но, видно, новый мир устроен так, что не может находиться в состоянии умиротворенного спокойствия слишком долго. На него, сонного и беззащитного, события стали обрушиваться одно за другим, следующее ужаснее предыдущего. Сначала были голоса. Их было много, они были разные, зудели над ухом, как надоедливые мухи, мешая спать. Туда-сюда сновали неведомые существа - чудовище догадался об этом по дуновениям: порывы ветерка то врывались в его укрытие, принося неведомые ранее запахи - чем-то похожие, на запах брата, но совсем другие, то исчезали. Голоса мешали спать, но мальчишка мужественно терпел: таков мир, хорошо.
Затем неведомая, но могучая сила отбросила его от тепла и еды, тепло и еда отвергли его. Неужели он уже слишком взрослый и время искать своё жилище и своё питание? но как?! Это было подобно взрыву или землетрясению: в масштабах слепыша. Задохнувшийся в своём возмущении, панике, страхе и чем-то там ещё, мальчишка не издал не звука [после парочки негодующих крико-писков]. Он продолжал мужественно терпеть свалившиеся на него испытания.
И тут жизнь вдруг стала налаживаться. Чей-то большой язык - чудовище узнал эти шершаво-влажные прикосновения - вылизал его, и ему стало гораздо уютнее и теплее. Он был благодарен, хотя его и пугал запах этого нового языка. Этот запах был ему не знаком. Но существо явно было "из того же теста", что и они с нечто.
Расслабившийся было котёнок начал засыпать, но его сон снова был потревожен. Мягким, теплым прикосновением где-то сбоку. Слепыш ткнулся носом в источник происходящего и жадно втянул воздух. Он надеялся, что это будет его брат, его нечто. Он чувствовал где-то там, внутри, зарождавшееся н е ж е л а н и е делить нечто с кем-то ещё. Он успел соскучиться и теперь был чертовски рад.
Чудовище шутливо боднул брата куда-то в бок, желая дать понять, что он его узнал. Мимолетно зацепил щекой его щёку и уронил голову на лапы, совершенно расслабленный. Он бы даже заурчал, но по возрасту не положено [?].
Он так разволновался, что совершенно пропустил любые другие ощущения, кроме недовольства и чужих голосов. Конечно, сейчас, прибившись к теплому боку расслабленного брата, он не может не расслабиться тоже — расслабиться и попытаться прислушиться к своим впечатлениям и чужим вибрациям. Вокруг что-то происходило. Вокруг что-то происходило, что, казалось, касалось его каким-то образом — совершенно неважным ему, но очень его интересующим. Это, конечно, в отсутствие каких-либо других вещей, которыми можно было интересоваться.
Малыш, считай, познал весь доступный ему мир за свои пол дня и все было понятно: есть он, есть брат, есть мать, есть другие. Мать и другие намного крупнее их с братом. Все пахнут по-разному, всех можно попробовать. У всех есть лапы, уши, мордочки. Голоса.
Не всех голоса слушали, но какие-то (судя по материнской реакции) все-таки слушали.
Но самое главное — из всего им изученного — было спокойствие, которые малец получал, рядом с братом. Даже, возможно, дело было не в спокойствии, а в равности сил и способностей между ними: они вместе изучали друг друга. И котлета, без сильного преувеличения, знал его столь же хорошо, как знал себя. А он себе нравился.
А значит, брат ему нравился тоже. А главное, с ним было хорошо — и котенок, по большей части, знал, чего ожидать. И расположившись рядом с ним, принялся издавать фырчащие звуки: доволен, спокоен, наслаждается происходящим, наслаждается братом, наслаждается теплом и сытостью. Не наслаждается ворвавшимися голосами и разорванным контактом с матерью, но это не в первой — с этим он как-нибудь да справится. Но в фурчание и это отражается — неуверенность, любопытство, некое недоверие к голосам, дунованиям и чужим языкам. Жаль, что они не могут погоорить об этом словами.
А может, это и к лучшему — стали бы они обсуждать это, если могли бы?
that's how we (humans) roll. eat some cake. hold some hands.
Иногда Мороку даже немного жаль, что во время посвящений он больше не может сидеть близко к посвящаемым — чтобы видеть каждую их эмоцию, как меняется их взгляд, вспыхивая радостью, восторгом, болью, непокорностью, да чем угодно, чувствовать металлический и солёный запах крови. Чтобы видеть, когда его выбор попадает точно в цель, а когда — сокрушительно мимо. Хочется верить, что первое бывает чаще, чем второе.
Но он и с высоты предводительской ветви видит достаточно. Он проделал слишком большой, слишком тернистый путь, чтобы жалеть о чем-либо. Он знает — он никогда не пожалеет по-настоящему, пока прямо за ним будет стоять его глашатай. Его выбор без сожалений.
Сумрачный король берет паузу, достаточную, чтобы новопосвященные успели отойти от первого наплыва эмоций — он наблюдает за всеми из-под полу прикрытых век, задумчиво поглаживая когтями еловую кору.
Да, эти посвящения не проходят в лагерных стенах, у священного дуба, который видел на своем веку больше, чем любой из ныне живущих. Но это неважно. Дом — это там, где сумрачные. Сейчас они здесь, все вместе — и этого более чем достаточно.
— Хвоинка и Ловчий, Розочка и Бедлам, Паучишка, Лай и Псина, — да, собака сутулая, и на твоей улице сегодня праздник, аж в двойном размере, наслаждайся — свежее мясо! Морок сегодня щедрый, —Зареушко и Смоль, прошу вас выйти вперед!
Эти дети были рождены во время пожара — а теперь они встают на тропу ученичества. Выжженную землю укрыл пепел, но и он скрылся под снегом, а потом всё стало грязью. Теперь грязь смыло водой. Совсем скоро пепелище зацветет разнотравьем и цветами.
Поколение, крещеное огнём — хочется верить, что пламя, заключенное в их сердцах, будет ярче любой стихии.
— Клянетесь ли вы, что посвятите всего себя познанию мира вокруг, стоит лапам вашим ступить на путь ученичества, что не пренебрежете советом старшего и не ослушаетесь приказа? Клянетесь ли вы повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянетесь ли вы чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных?
[indent]Посвятите свои сердца.[/indent]
На самом деле слова этой клятвы обращены не только к наставнику — так Мороку всегда казалось. Это больше, гораздо больше — это клятва Сумраку, воплощенному в старшем соплеменнике. Иногда наставник действительно становится проводником в мир теней, иногда — нет. Но даже во втором случае это своего рода испытание — своего проводника каждый рано или поздно находит. Для этого не всегда нужна клятва.
— Клянетесь ли вы обучить их всему, что знаете сами, не препятствовать на пути к знаниями, защищать, не щадя собственной жизни и направить на путь настоящего воителя? — Но даже в самом таинстве клятвы заключен смысл. Вспышка боли, кровь — соль и железо. Но сразу после — осторожное касание, близко-близко, лапа к лапе, почти успокаивающе. И так всю жизнь — боль на грани нежности, — Тогда скрепите ваши клятвы кровью!
Морок едва заметно подается вперед, качнувшись на ветви, но с той же легкостью замирает, наблюдая и впитывая. Ему мерещатся бесплотные лапы теней, крадущиеся из темных закоулков, вьющиеся вокруг тел и ловящие черными змеиными языками падающие капли крови, теплые, как молоко матери, алые, как маков цвет.
— Хвоинка, Розочка, Паучишка, Лай и Зареушко, — Морок обводит их взглядом, — Отныне ваши имена — Хвойная, Розоцветик, Паучок, Лай и Зарелап!
Это, конечно, еще не все "пламенные" дети, у которых сегодня начинается новая глава в жизни — но котята, как всегда, рождаются целой оравой, и посвящать их всех разом непросто. Приходится брать частями и делится со Змееустом; именно это Морок и делает, медленно выдыхая и разворачиваясь. Подходит ближе, слегка подаваясь в сторону, опираясь лапой на выступающую ветвь, чтобы Тис мог выйти вперед, и тонко улыбается ему, сверкая темной хвоей глаз:
— Твоя очередь, — едва различимым шепотом.
я иду за судьбой в белых шкурах степных лисиц, в тонких венах течёт раскалённое серебро ___запечатай меня в тёмном сердцесвоих оков
Мальчишка передавал брату свои чувства прикосновениями. Брат отвечал звуками. Получалось почти общение, почти диалог: с удивительным пониманием друг друга без наличия необходимых для того инструментов в виде зрения и речи. Удивительно.
Он навострил уши - насколько позволял возраст - и замер, слегка повернувшись к брату: весь во внимании. Брат издавал новые звуки, раньше таких не было. Раньше звуки были громкие, душераздирающие и полные ярких эмоций, который так и рвутся наружу. На те, ранние, звуки хотелось отвечать такими же, громкими, разрывающими воздух. Эти же были сильно тише и какие-то, умиротворяющие. Но выражали они разное, с нотками чего-то такого, не вполне понятного. Впрочем, мальчишке хватало и общей сути.
Чудовище уже смирился с тем, что он, судя по всему, никогда больше не будет в полном комфорте, комфорт остался где-то там, в прошлой жизни, теплой и сытой. Но в той, тёплой и сытой, он не мог лизнуть брата. Не знал об этой чудесной пище богов, которой пахнет родным и сладковато-манящим. Не мог он и просто передвигаться по собственному желанию: это было самое новое и самое интересное приобретение нового мира.
Прижимается крепче к родному боку, вдали [масштаб расстояний] от материнского живота его слегка захлёстывает паника. Но он же не один, уже хорошо. Ему хочется повторить звуки брата, не отставать от него ни на йоту. Его фырчание получается менее выразительным, но он упорно вторит голосу брата, хотя смысла в его звуках уловить не удалось бы никому. В норе пахнет душным, тяжелым... страхом? отчаянием? Мальчишку беспокоит этот странный запах. Дыша им, он будто сам наполняется этой эмоцией, не имея для того поводов.
Вопросительно трогает брата лапкой: ты слышишь? ты чувствуешь? что-то происходит. Вжимает голову в плечи. Первичная расслабленность от присутствия нечто сменяется напряженностью.
Брат слушал его! Брат. Слушал. Его! Ничего в этом такого уж радостного не было — ну, слушает, и черт с ним. Но до этого котенка мало кто слушал — по-настоящему, так, чтобы с полным вниманием, в пол оборота, чтобы улавливать все-все-все, и молча. До этого они орали друг на друга, или орали в пустоту, или орали на взрослых, которые вибрировали между собой. До этого не было общения. Сейчас — было.
И малыш обожал внимание. Обожал чужое дыхание, направленное в его сторону, настороженную тишину, повисшее молчание, даже если "молчаливым" оно не было — сам-то котенок, не затыкаясь, фырчал в воздух свое мнение. Вот только теперь воздух слушал ушами брата. И ему казалось, что не было — и никогда не будет — ничего лучше.
И брат прижимается к нему крепче, будто разделяет сомнения и неуверенность. Котенок не знает, что такое страх, но знай он — был бы уверен, что ни один из них не боится. Знай он, что такое страх, и имей он нынешнее представление о мире — думал бы еще, небось, что они вдвоем да против всех на свете — запросто. Но он ничего этого не знает, и поэтому просто радуется чужой близости, теплу, колотящемуся звонкому сердцу и — обязательно — схожести. А еще он слышит чужое фырчание — и пытается, кое-как да с горем пополам, слушать его. Ему неважно, как именно они оба сейчас звучат всему остальному большому миру, потому что друг друга — кое-как — они понимают. А может, у них просто схожие чувства и заметки о мире и, делясь ими, они встречают в слушателе понимание, только потому что слушатель думает о том же самом.
И малыш тоже думает о чужом страхе. Своего он не чувствует — пусть ему и не приятно лежать здесь без огромного материнского присутствия, он не один, а значит — со всем справится. Но чужая — будь он немного умнее, сказал бы боль, а так сказать ничего не может, — паника (сильный страх?) оглушает. Оглушает, душит его, сжимает его собственное маленькое сердце — и заставляет его лепетать быстрее. Чья это паника? Как ее прекратить? Ему это не нравится.
Он чувствует на себе лапу брата. Она успокаивает — присутствие и внимание. Присутствие, внимание и отсутствие паники — напряженность, неуверенность, парное одиночество — да. Но никакой паники. Малыш наклоняется вслепую и облизывает чужую лапу.
Я чувствую. (Запах в воздухе — неправильный, не сладкий, жгучий и опасный, вкус на твоих лапах — принесенный чужой страшной энергией, волнующий, поднимающий шерстинки на крохотной спине.) Чужая паника не должна волновать его. В крайнем случае, он должен волновать ее — но от его присутствия ничего не меняется.
Он облизывает братскую лапу еще раз. Это что, поддержка? Им бы поддержать паникующих, да найти их — вслепую в этом душном, душном мире — кажется невозможным.
that's how we (humans) roll. eat some cake. hold some hands.
Его лапы касается братский язык, как бы напоминая, что кое-что не изменилось: что они вдвоем, рядом друг с другом. Не пропадут. И хотя тот тяжёлый, сильный запах никак не хочет уходить, мальчишке становится легче. Червячок беспокойства об обладателе этого запаха (и о том, почему с запахом он впитывает в себя это чувство, как губка) не исчезает совсем, но уходит куда-то в глубь его тела. Точит, но не достаёт. Мальчишка согласен на эту сделку.
Чужой язык - тот, который братский и маленький, а не большой и неизвестно чей - снова касается его лапы. Чудовище вытягивает голову вперед и наугад лижет между ушами брата: спасибо. Мальчишка ориентируется в чужих чувствах, слышит их, впитывает их в себя: ему это удивительно легко. Или это всем существам вроде него легко? Легко ли это его брату? Легко ли настроиться на чужую волну? Интересно, но как узнать?
Наклоняя голову, чудище касается своим носом чужого носа. Замирает, резко отводя голову назад: странное ощущение. Нечто мокрое, почти как язык, но холоднее. Дергает своим: удивлен. У меня такой же? Прикосновение странное и не вполне приятное, но интересное. Так что он снова приближается, втягивает воздух. Замирает.
На языке - в голове - вертится что-то, какая-то очень важная мысль, но мальчишка не как не поймает её за хвост. А она все вертится, и вертится, и вертится, и зудит где-то там застрявшей занозой.
Колобку непросто. Он может слышать чужое волнение — из слов, из вибраций, из движений, из тех же дуновений воздуха, — он может чуять его носом и пробовать пастью — слизывать с чужой кожи и впитывать собственной. Это он такой чувствительный, дети в принципе или чужая паника такая колючая и всепронизывающая, что даже малый котенок может так сильно ее ощущать? Любопытно. Ответов нет, как нет и представления о том, от кого эта паника распространяется. Ему непросто — но присутствия брата облегчает и это тоже.
Он волнуется — значит, серо-полосатому тоже нужно волноваться. Волноваться — или успокаивать. Он выбирает успокаивание, потому что успокаивание привлекает чужое внимание с проблемы (тяжелого воздуха) к нему (замечательной креветке). Более того! Успокаивание дарит ему и чужую поддержку тоже: брат целует его в ответ. (Котенок млеет во всем этом и ненадолго даже забывает о нависшей над ними угрозе.) А потом брат приближается ближе — и серого носа касается что-то влажное. Ты ли это, язык?
Но язык, с его опыта с братским да огромным чужим языком, был немного другой на ощупь — более теплый, более ряпчатый, более мокрый. А нынешний предмет соприкосновения... пускай и влажный, но достаточно прохладный. Более, чем прохладный. Похож на мокрою землю, если ткнуться в нее носом. Не придумав, чем же его могут касаться, котенок высовывает собственный язык и облизывает эту самую точку соприкосновения. На вкус — соленая и все такая же прохладная.
Оказывается, у прохлады есть вкус.
Лизнув чужую морду еще раз, котенок выясняет, что касался его носа чужой нос. Его это немного смешит (насколько что-то может смешить котенка его возраста).
Моментально, к нему приходит гениальная мысль: если у большого языка тоже есть нос, это должен быть большущий нос! Размером с целую шишку! с самого брата! с огромный новый мир! Он может выразить свою мысль — как не может и разобраться, в какую сторону ему ползти в поисках большого языка, — поэтому приунывает, но не отчаивается. Нужно собраться. Детство — это непросто, но впереди долгая, долгая жизнь (ему же тоже нужно обзавестись большим языком в какой-то момент), так что сейчас — самое время готовиться. И котенок решает, что его главная проблема: не потерять брата. А язык-то они как-нибудь да найдут. Поэтому первым делом он еще разочек облизывает чужую морду — как облизнул его большой язык (главное — говорить понятными намеками), — а потом прижимается к брату боком, чтобы показать, что никуда уходить не собирается. Правда, следующим же движением колобок ползет вперед (в полной темноте и мешанине запахов, перед — такое же хорошее направление, как и любое другое).
В планах: подслеповатыми улитками-неумехами ползать по кусту в поисках носа размером с шишку.
that's how we (humans) roll. eat some cake. hold some hands.
Яшма приближается ближе и клацает зубами у самого носа. У Дёрена игривое желание надоедать наставнику, тянутся к нему последними силами и перетягивать всё внимание.
Ему хочется себя утопить в Яшме. Или Яшму в себе.
Душке нравится, что у папика злость не вспыхивает, она плавно растекается по сосудам кровью и незаметно разрывается фейерверками. Его голос лишь слегка вибрирует стальной напряженностью, и у мальчишки дыхание перебивается короткими вдохами.
садо мазохизм
— у тебя беды с башкой, получается
О, да, малыш, ещё какие. А тебе сейчас надерут задницу, если ты не закроешь свою пасть, и ты прекрасно осознаешь это, но тебе так х о ч е т с я. Слова вылетают из поганого рта неконтролируемо, неосознанно, нечаянно. И они падают свинцовой тяжестью.
Даже если Яшма захочет мальчишку наказать, отодрать, убить - ему это понравится, потому что внимание наставника - игла, с которой он не может слезть. Яшма внутривенно, наркотически, зависимо и незаконно. Он вкручивается в черепную коробку и разрушает изнутри, Душка бессилен.
— я бы присмотрелся к Затмение
подмигиваешь. боишься закрыть два глаза и потерять вид наставника даже на секунду.
ветер срывает с меня одежду я теперь легче цветочной пыльцы
Детская шерсть напоминает пух птенца, сжать чуть сильнее зубы — перекусить истончившуюся линию шеи; Яшма смотрит расслабленно, прилив эмоций был недолгим, но пьянящим, разбился волной о скалы и остался белоснежной шипящей пеной. Дёрен никогда не пах нежностью детской, брошенный зверёк — ему было знакомо это чувство, вот только его успели пригреть, блат по отцу или нечто такое, Яшма, можно сказать, посеребренный мальчик, не золото, конечно, но всё равно блестит.
Кусается, ластится, лезет близко-близко, будто не боится — жадный до внимания, Яшма мог бы провести тенью прикосновения по чужой спине, в ладонь бы ударило сорванное мурчание. — У тебя беды с башкой, получается, — у тебя беды с языком, Душка, лучше держать рот закрытым. — Я бы присмотрелся к Затмение.
Скажи мне, ты глупый или притворяешься? Яшма закрывает глаза, пытаясь не рассмеяться, потому что на поляне происходит что-то торжественное, возвышенное, а они тут плюшками балуются. По лопаткам ползут мурашки, то ли из-за пожара невнятных эмоций внутри, то ли из-за того, что он не может сосредоточиться на сегодняшнем, не ныряя с головой во что-то эфемерное, опутанное серой хмарью.
чужое.
Ресницы слипаются тонкими стрелками, он открывает глаза, и мир кажется мутным первые несколько секунд, приходится сморгнуть туманную плёнку. Сумеречные глаза Дёрена слишком близко, воитель так и не отстранился, почти прижимаясь носом к холодной щеке; волнение ударяет растерянностью в грудь, он облизывает пересохшие губы, выдыхая в тёмную шерсть.
Дёрен стоит с широко открытыми глазами. Яшма моргает пару раз. ты болен?
— У кого-то беды с памятью, — хмыкает, лапой стирая грязь с чужой морды, а потом, когда заканчивает, притягивает к себе за шею, утыкая носом куда-то в сгиб плеча, чтобы не дёргался, сухо вылизывает в попытках очистить макушку, — она моя сестра. Не маловат, чтобы присматриваться?
Кусает из вредности чужое ухо, когда добирается.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Сестра - ее личное успокоительное. То, за которое такие, как она, убивают в самых темных переулках - то, за которое готовы отдать любые деньги. И даже жизнь. Но сестра - не вещь, она добровольно рядом, ее слова искорками поддержки залетают в легкие, расчищая дыхательные пути - и внезапно становится легче. Она больше на нее не смотрит, но благодарно, мягко улыбается куда-то вдаль. А сердце пропускает удар, когда начинается новая волна имен.
— Хвоинка и Ловчий, - Хвоинке повезло! - Розочка и.. - о звезды, это я! ее сейчас точно вырвет, перекрутив наружу, от этого волнения, - Бедлам. Дыхание перехватывает надолго: пока она обдумывает, по буквам и ощущениям расскладывая наставника в голове - она его точно видела. Но знала ли, кто он? И что внутри? У Хвоинки все проще, Хвоинка прекрасно знает дядю. Зареушко знает Смоль. Но Розочке лишь остается красиво улыбаться, надеясь, что Бедлам - это то, что ей нужно. Что он, как и она с Забывашкой, лучший. Или, по крайней мере, он научит ее быть лучшей.
...стоп, а где Забывашка? Розочка растерянно зарится на сестру, а в глаза немой, колючими ветками вросший вовнутрь - мы что, пойдем отдельно? Долгих взглядом в молчании им больше не позволено - церемония идет. И Розочка,подбадривающе проведя хвостом по спине Заби, поднимается. С ее черт сразу стряхивается все человеческое - все эти чувства, заботы, вопросы - это только для сестры. Другим она не готова отдать что-то большее, чем образ - красивую розу, слепленную бережными руками; она выглядит идеально снаружи - кто-то, лепя ее, определенно постарался. Но только весь этот блеск - искусственный. Но зато он очень красивый, а игриво-хищная улыбка - пленительная; и Розочке хочется верить, что это единственное, на что будут обращать внимание.
Она подходит ближе, цепко хватаясь пронзительным взглядом желтых глаз за наставника.
— Клянетесь ли вы... - и вот опять все внутри скручивает, но теперь - иначе. От проснувшегося вновь трепета, от осознания, что эта клятва - последнее, что отделяет ее от детства. Надо всего лишь сказать
- клянусь, - и все должно резко измениться.
Да, Бедлам? Ведь теперь она не просто маленькая Розочка, у нее новое имя - Розоцветик. Как я и хотела. И ее клятву разделит кто-то другой, ее кровь теперь не только ее.
Она сама от этой мысли едва заметно подрагивает - так, что увидеть это сможет максимум лишь ее наставник. Да и смотрит она все это время лишь на него - как будто завороженная этой пленящей неизвестностью, а про себя лишь умоляет звезды, чтобы это все оказалось таким же, как и в ее мечтах.
⠀⠀ ⠀ ⠀⠀розочка · восемь · девочка-пытка
с девочкой этой всё дьявольски сложно — ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀ сердце крадёт и уносит с собою.
⠀⠀ ⠀ ⠀⠀розочка · восемь · девочка-пытка
с девочкой этой всё дьявольски сложно — ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀ сердце крадёт и уносит с собою.
Вниз 
