Незаметно подкадывается сезон Юных Листьев, пробуждая лесную природу и прибавляя жителям новых хлопот.
С Изнанки возвращаются Грозовой воин Мрачногрив и Ветряной Хмелюшек, а также Речные Ветреный и Горный Перевал.
Горечь Звёзд и Шиповник проводят собрание на Главной Поляне, где обсуждается вопрос с нападением Изнанки. По окончанию собрания верхушки призывают воителей выступить на Остров Советов и дать отпор общему врагу.
Также происходят посвящения.
В племени Теней Зарница становиться воительницей Зарево; Таинственная, Сычушка, Песнь и Молниелап получают новых наставников — Ягеля, Полымя, Зайца и Синицу. Искалеченный Можжевельник переходит в статус Старейшины.
В племени Ветра Стая и Сладянка становятся ученицами Стаей Птиц и Усладой, а их наставниками — Стриж и Лечащий. Хмелюшек, не помнящий своего имени, принят обратно в племя под именем Зеркальный.
Новая предводительница Речного племени Танец в компании Нивяника посещает Лунное Озеро, где пока не получает дара девяти жизней, но становится Звёздный Пляс.
Воители четырёх племён прибывают на Остров Советов и вступают в бой с Изнанкой, где принимают первый удар.
Обновлено: 31.03.24
Погода в игре
Утро сохраняется ясным после звездной ночи. Согретый солнечным теплом воздух продолжает прогреваться все больше. Весь лес постепенно зеленеет. Яркими коврами расцветают весенние первоцветы: подснежники, крокусы, прострелы. Золотятся на березах сережки, многие кусты набирают цвет. К обеду легким ветром приносит облака, но они не застилают небо целиком. К вечеру спокойная погода сохраняется, но ночью облаков становится больше, так что звездной ночи можно не ждать. Вода в водоемах возвращается в свое обычное состояние.
Температура: утром +9, днем +16, ночью +8
Сила ветра: мягко дует тёплый ветер
Охота: высокая вероятность успешной охоты весь день
Травы: почки превращаются в листья, травка зеленеет, лечебные травы продолжают расти и наполняться силами, а вот сезон сокодвижения подходит к завершению
Гордость Сумрака — вековой дуб, раскинувший свои густые ветви над главной поляной, а его молчаливая тень укрывает почти весь лагерь. Этот исполин пережил великое множество поколений, о которых живущие сейчас коты даже не могут иметь представления. От игр несмышленых котят, до кровавых посвящений и казней — могучее дерево видело все, и помнит каждого, кто стоял на нем в роли предводителя и глашатая, а в подтверждение тому — следы когтей, что сохранились на одной из нижних ветвей, с которой те обращались к своему племени. У подножия дерева над поверхностью земли торчат бурые корни, сплетаясь в причудливые формы и образуя небольшие туннели и норки — раздолье для неугомонных котят. Хоть крона дерева и начинается относительно низко — забраться на него по неширокому стволу не так-то просто, поэтому королевы запрещают детям даже пытаться вскарабкаться хоть немногим выше. А вот чуть дальше от корней — просторная полянка, где во время собраний располагается само племя, чтобы выслушать объявления или присутствовать на церемонии посвящения. Древо Тьмы — не может не завораживать, а находясь рядом, в полной мере ощущаешь, что ты под защитой Теней.
д о з о р н а я · в е т в ь
Дозорная ветвь — название говорит само за себя, и если у вас возникло ощущение, что за Вами наблюдают — не переживайте, ведь так на самом деле и есть. Ежедневно дозорные сменяют друг друга на этом посту, ведь неизвестно, когда нарушитель рискнет пресечь установленный предками Закон. На этой ветви удобно находиться — широкая, прочная и крепкая, она выдержит и нескольких котов, в пределах разумного. В обязанности дозорного входит непосредственно охрана лагеря и бдение за безопасностью соплеменников. Уникально это место тем, что из-за высоты дуба, открывается отличный вид не только на каждый закоулок лагеря, но и на прилегающие окрестности. Дозор — ответственное и нужное задание, ровно, как и любой патруль, поэтому относиться к нему нужно соответствующе, и не расслабляться. Густая крона скрывает Сумрачного от посторонних глаз, а находиться здесь комфортно, ведь на ветви можно даже прилечь, без риска упасть вниз и серьезно покалечиться. А если все же решитесь отсюда спрыгнуть — легкими ушибами не отделаетесь: многочисленные переломы, после которых Вы переберетесь или на долгое время в целительскую, или сразу в палатку старейшин — если выжили, разумеется.
з о н а · о т д ы х а
Корневая система главного Сумрачного дуба настолько разрослась, что значительная часть его корней стала выбиваться на поверхность, и сейчас уже можно наблюдать настоящую игровую рекреацию для котят, которым, все же, следует быть осторожными во время шалостей. А что важнее — это замечательное место для отдыха после долгого ночного патруля или активной охоты, а может, Вы просто ищите, где спрятаться от назойливой жары? Под сплетениями шершавых корней можно уединиться и пообедать, временно абстрагироваться от компаний и подумать о великом, пока на вас не напала орава котят, прибежавших сюда за очередной порцией веселья. Недовольно ворча, можно перебраться немного дальше от корней, к зарослям папоротника и кустарникам, растущим рядом, листва которых скроет вашу уставшую душу от посторонних глаз. Конечно, это не одиночное ложе, здесь можно собираться с друзьями, а места точно хватит всем. А пройдя еще чуть дальше, вы кажетесь перед ручейком, часть которого пробегает именно здесь, так что все комфортные условия для досуга здесь созданы.
Чужой взгляд ощущается легким, почти осязаемым покалыванием на теле — Смоль незаметен, он не притягивает взгляды, он держится в отдалении, на него редко смотрят, но когда это случается, он, как и всякий истинно сумрачный, чувствует это каждой шерстинкой. Ему хочется плотнее укутаться в мантию-невидимку с горьким привкусом тумана, но у него её нет — только от него самого всегда, даже в эти жаркие, душные летние дни, веет первоснежной прохладой, прощальными окликами птиц, почерневшими горькими пустошами — и юноше приходится оторвать ноябрьский взгляд от трепещущей ветки, обернувшись через плечо, чтобы встретить серо-синие глаза Вредителя. Он смотрит ровно и прохладно, даже без ярко выраженного вопроса — что-то хотел? — а потом вновь отворачивается, и уже спиной чувствует, что соплеменник собирается к нему подойти.
Смолянка всегда выглядит так, будто ему немного скучно — эта прохладная надменность сквозит в полуопущенных веках, иногда в чуть брезгливом изгибе рта, но на самом деле ему сейчас — душно и тесно. Он в последнюю очередь хотел бы еще с кем-то говорить, но за все луны жизни в племени дикий и пугливый ребёнок внутри все-таки научился не сбегать от потенциальных собеседников.
Да и Смолянка догадывается, о чем соплеменник хочет поговорить. Хочешь не хочешь, но когда каждый день находишься рядом с одними и теми же личностями, то невольно замечаешь, как они все связаны между собой. А Смолянка — отстраненный, но внимательный и проницательный — видел и замечал больше, чем сам хотел, всегда сохраняя, впрочем, беспристрастность. И он не знает деталей, но догадывается, что для Вредителя Хвойноушек был по-своему важен. Важнее, чем бо́льшей части этого племени уж точно.
Вредитель удивительно сочетает в себе черты своих родителей, оставаясь при этом совершенно не похожим ни на Змееуста, ни на Сосновую. Даже фамильная, казалось бы, синева глаз у него какая-то иная — чуть мутнее, серее, — будто он такая же сиротка при живых (отчасти) родителях, как и остальные дети Мора. Поставить рядом их и новое, яркое, задорное поколение детей, и разница бросится в глаза — первые навечно обвенчанные со своими кошмарами и осенней горечью.
Смолянка внужденно подается чуть ближе, чтобы можно было говорить тише и никому не мешать, но сохраняя более-менее комфортную для себя дистанцию, присаживаясь рядом с соплеменником, но не заглядывая в глаза — смотрит на спины тех, кто сидит впереди, но навостренные уши показывают то, что его внимание направлено на Вредителя.
— Смоль, — воитель чувствует себя чуть увереннее, защищеннее, когда может смотреть на кого-то сверху вниз, — Случаем, не знаешь, как, отчего умер Хвойноушек?
Сероглазый поджимает губы, чуть качает головой отрицательно. Ему даже и в голову не пришло поинтересоваться об этом у Крапивника, они шли, окутанные ночными тенями и тишиной, прерываемой лишь собственным дыханием и редким совиным уханьем.
— Нет, — просто и коротко отвечает воитель, но спустя недолгую паузу глухо добавляет, — Но он не выглядел раненым.
На теле Хвойноушка не было ни царапины, и одним лишь лесным духам известно, что вырвало из его груди дыхание жизни.
Василисничек добирается до дерева к тому моменту, когда часть ее братьев и сестер - пусть приемных, пусть не родных, но Васе это не важно, для нее Бессмертничек такая же родная, как и Лютоволченек, - должны уже сказать свои клятвы перед лицом своих новых наставников. Девочка пробивается куда-то в первые ряды, но оказывается слишком далеко от Сплюшки и Гаденыша, и лишь нервно на них поглядывает, чувствуя себя внезапно неуверенно-уязвимо, пусть и находясь среди соплеменников, но слишком далеко от близких.
Она далеко даже от Веснушки и Метели, а последней, общающейся со Златой, наверное, и вовсе не до нее, и Василисничек решает не беспокоить окружающих, протискиваясь к королевне. Хотя вряд ли она кого-то сможет сильно растолкать и потревожить своим тощим маленьким тельцем.
Серенькая решает, что лучше уж она уделит все свое внимания посвящающимся, и внимательно смотрит на них, нервничая. Она рада, безумно рада за каждого из них, но все равно чувствует тревогу, и не может понять - это ее собственная, или все же беспокойство тех, кто стоит под взором каждого члена племени и готовится перейти на новую ступень, занять новое, важное место в жизни Сумрака.
Она следующая? Вместе со Сплюшкой, Гаденышем и Лютоволченек?
Василисничек ждет, пока каждый из посвящаемых скажет "клянусь", но, кажется, у Бессмертничек с этим возникают определенные проблемы - девочка знает, что ее сестра не любит говорить, но сейчас же другой момент, особый, ведь так?.. И все равно васе не нравится, как Крапивник угрожающе нависает над Мерт, практически давя на него.
- "Она сама тебя задавит", - думает про себя полосатенькая, а в слух, под нос, шепчет другое, - Так нельзя, не надо
Шепчет - и испуганно озирается. Крапивник теперь наставник Бессмертничек, разве она может вмешиваться?
Площадка у Древа полнится котами и Плет отступает назад, сохраняя обзор, но теряясь в толпе. Никто из его друзей не пришел - одинокий вздох легким свистом вырывается из груди. Плетенок вдруг чувствует себя по-острому одиноким. Он пока не знает, что для того, чтобы быть в компании - надо быть особенным. Он же пока обычный. Забавный мальчуган без лишней искры в биографии пока - только грустные вздохи в его окружении.
Через пару лун он привыкнет к тому, что сначала чувствует, а потом видит. Сейчас же его обдает холодком и мальчик Кай распахивает глаза, протягивает озябшие руки к ледяному костру и оборачивается на шелест мантии. На площадке появляется Метель - и буря внутри Кая воет. Янтарь плавится, перекатывается внутри, колыхаясь от биения сердца. Плетенок тихо вздыхает, инстинктивно делая шаг вперед. Он подается весь ей навстречу, распахивает объятия, она - самый желанный гость на его празднике, она - снежная королева на его балах, хозяйка медной горы, Василиса Премудрая - да кто угодно, она - его сказка, каждый раз превращающаяся в быль, когда он видит черную шаль, когда белая метка выхватывает из темноты образ.
Но Метель проходит мимо и он лишь ощущает ее запах. Бережно сохраняет его в шкатулку у сердца - туда, где голос, взгляд, прикосновение. Королева направляется к той самой, что он видел у трупа, бело-рыжей, солнечной, веснушчатой, почти прозрачной. Плетенок чувствует, но не осознает, что эта кошка тут особенная, она - Харон с билетом в один конец, провожатая Смерти и хранительница Солнца, которым она осветит мир, в который уйдет.
Плет не испытывает злобы или ревности - он пока не умеет. Он может расстроиться, загрустить, позволить отчаянию захватить себя целиком. Это он и делает. Ощущает, как бледные голубоватые лапы нежно обнимают его со всех сторон, обволакивая в невидимый кокон. Голова наполняется тяжестью и живот тянет так, что вокруг все темнеет. Он с трудом делает вдохи и каждая мысль причиняет боль. Ему кажется, что хорошо никогда не будет. Мир смыкается над его головой и отражается в одной единственной точке. Он ловит каждый обрывок фразы из их диалога, не разбирая слов.
Знала бы ты, Метель, посмеиваясь над Златой, что поодаль такой же дурак не сводит взгляда с твоих движений. Плет отчаянно завидует им. Злате (будто ей можно завидовать, но он умудряется), что вокруг нее так много котов. Он думает, что она такая солнечная именно потому, что каждый делится с ней лучом, получая снопы искр в ответ. Он любуется их улыбками, купается в нежности взглядов, направленных не на него. Он отчаянно хочет любви. Он хочет, чтобы Сумрак расплатился с ним любовью, как он расплачивается со Златой. Той любовью, что не додала ему Тайга. Плет не знает, что цена за эту любовь - неизбежная смерть. Но, предложи ему кто-то сейчас умереть ради ощущения этой любви - он согласится. Потому что он ребенок, всего лишь маленький ребенок с огромной жаждой чувствовать.
Он видит игру их чувств и эмоций - они кружатся в спирали, замирая, отпрянывая, возвращаясь.
Он заранее проигрывает Метели все партии.
Посвящение становится совсем не важным. Тем более, что никаких убийств не будет. Мальчик Кай с удовольствием умер бы сам, потому что не знает, куда бежать и как чувствовать все то, что на него насылает снежная королева.
Ледяные слезинки против воли рождаются в янтаре и теряются в сумраке шерсти.
Или из нежелания составлять последний ряд среди присутствующих в одиночестве, или так привлекает отдающее шипением на кончиках ушей Хвойноуш-шек, совсем рядом с ней, но ученица делает лишние пару шагов вперёд, оказываясь по другой бок от Смоли.
— Не против? — бросает обоим воителям, уже опускаясь рядом с темно-серым, да устремляет томный взгляд на ветвь Древа, так беспардонно врываясь в чужой разговор и не имея желания в нем участвовать, только слушать. Невозможно было находиться на главной поляне и не заметить груду бездыханного меха, которое уже само не пойдет до болот, которое пришлось тащить двум молодым воинам. Сумрачные бывают такие ленивые, жуть — уже не могут сами себя похоронить.
Ей в какой-то мере действительно было интересно, какие конкретно вести ходят среди соплеменников о смерти Хвойноушка, любая информация полезна — какая-то найдет применение в её или чьей-либо другой судьбе, другая останется пылиться в чертогах сознания, складироваться и складироваться, пока ты можешь дышать. Ночница лишь надеется, что из-за ее присутствия старшие не станут прерывать беседу.
А когда на ветви вперёд выступает Змееуст и вовсе почти теряет крупицы внимания, сосредоточенные на Смоли и Вредителе, удивленно вскидывает брови, пару раз соскальзывая на хвойные огни, светящиеся за спиной, в тени глашатая. А отец как и всегда восхитителен, его, как и Морока Звёзд, хочется слушать, пусть сейчас речь идет и о посвящениях, которые из раза в раз не становятся более увлекательными, если подумать. А она сидит здесь, его маленькая копия, и только немного другим но все тем же демоническим огнем блестят тусклые очи.
Лягушонок, Огонечек, Бессмертничек, Врунишка, названные наставники — один за другим отделяются от толпы мягкие тени, стекаясь к подножию Древа. Даже мимолетно налетает какое-то волнение, ведь эти ребята чуть ближе к ней, чем простые котята, но даже не ищет Змеистую сейчас взглядом, пристально наблюдает, как звучат "клянусь", и как в дуэте Крапивник-Бессмертничек перед этим происходит небольшая заминка. Но не успевает излишне напрячься, бросив в девчушку укоризненно-непонимающий взгляд, ситуация довольно быстро переходит в нужное русло.
— Как думаете, кому-то из вас выпадет сегодня такое маленькое "счастье"? — глухо усмехается в усы, наконец поворачивая острую мордочку на Вредителя и Смоль, чуть задерживая на обоих вопросительные взгляды.
Она бы с огромным удовольствием взяла себе уже сейчас кого-нибудь из младших, может даже не одного и не двух, несмотря на то, что она еще и сама не закончила официально обучение, воспитать ученика в сплетении знакомых и тысячу раз закрепленных принципов обучения Бушующего и ее собственных мировоззрений.. Иногда так не хочется ждать.
Достаточно ли понимания, что она готова возложить на свои плечи такую ответственность, как не состоявшееся еще никаким образом дитё? Как бы там ни было, у неё же есть теперь определенная власть над младшим поколением, у неё и у Метели теперь чуть больше развязаны руки, только еще и повода не было такими привилегиями воспользоваться. Может, поводы прямо сейчас посвящаются?
Дата: Полдень, 03-Июл-2019, 11:23 | Сообщение # 2795
тени слезами текут по щекам
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 143
В его животе копошится рой светло-сиреневых бабочек — определенно таких — когда Бессмертничек заворачивает на его оклики и.. Он жадно ловит ее взгляд, с надеждой еще чуть вытягивается, но когда она замирает на полушаге, Сплюшка словно уже знает, что последует за этой остановкой (остановка его сердца). Не смеет отвернуться первым, ждет, когда Мерт сама разорвет зрительный контакт, растворяясь среди тел соплеменников, как и всегда она появляется и пропадает, трудно уловить этот мираж.
Поднимает влажные глаза на ветвь Древа, разглядывая глашатая почти не видящим взглядом ине сразу замечает, как рядом с ним, на том самом месте, где должна была сидеть его подруга, материализуется Гадёныш.
— А для меня не заняли? Какая жалость. — Да если бы Сплюшка был Ноем, и на его корабле осталось как раз место для мерзопакостного брата, он бы не только не пустил его, но и собственноручно утопил в подступающей воде. Какая жалость, что ты пришёл.
Не оборачивается, только морщится, борясь с желанием или начать очередную перепалку или просто развернуться и уйти куда-нибудь в другое место. Хотя где гарантия, что Гадёныш не пойдет следом, не продолжит его трогать, хотя — Лягушонок и окружающие свидетели — он! его! не трогал! Раздраженно дергает угольным хвостом, а чужая шерсть обжигает бок и плечо словно крапивой. Мальчишка понимает, что младший уселся здесь, чтобы насолить ему, чтобы Соплюшка в очередной раз аж свистел, как закипевший чайник, от гнева.
И как прискорбно, что он не сможет обрушить планы и надежды Гадёныша, не сможет показать, что ему плевать на такой визит, на то, что бледнолицый разбивает оковы и удобно устраивается снова в его личном пространстве. Нет, рыже-бурый дает то, что братец от него молча требует — раздражение, словно жидкий металл растекающуюся по телу агрессию и совсем немного, щепотку — страх.
— Неужели. Кто-то влюбился, — до сих пор мальчик не произнес ни слова, но сейчас издает звук, чем-то отделенно похожий на икание и поворачивает темно-желтые огни глаз на Гадёныша, успевает только скользнуть по серому ушку Бессмертничек, когда ту вызывают вместе с наставником к дереву. И снова молчание. Почему? Потому что это правда, и даже если Сплюшка примется яро это отрицать, бить себя в груд кулаками или бить Гадёныша в грудь кулаками — это все равно останется правдой, которая брату уже очевидна.
И все же шепчет про себя, бегая взглядом по морде младшего, словно вчитываясь в какие-то строчки, и без остановки — заткнисьзаткнисьзаткнись. Пусть это и не было большой тайной, наверняка какой-то особо наблюдательный котёнок заметил, что черноухий мальчишка неровно дышит к своей названной сестре, но сам факт того, что теперь на это обратил внимание братец.. Он и без того ему жить не даёт.
Приложив долю усилий, отворачивается, наблюдая за посвящающимися друзьями, даже не заметил, как место Лягушонка опустело, а ведь он хотел успеть его еще подбодрить, а теперь тот уже стоит на пару с Вертихвосткой, уже клянется, а у Соплюшки даже не получается достойно за него порадоваться. И когда уши прорезает тонкий, до боли приятный голос Мерт, он только тихо выдыхает, любовно оглядывая поочередно Крапивника и ее худой силуэт.
— У тебя нет шансов, Нюниус, — из горла доносится не то бурчание, не то рык, мальчик снова встречается с темной синевой глаз Гадёныша, снова желает, чтобы своим взглядом он мог убивать. И самое, самое неприятное, что это тоже правда. Которую Нюниус не собирается пока что принимать.
— А вот это уже не твоё дело. — Бросает тихо, но разборчиво, исподлобья глядя на братца; младший и без того окружил его со всех сторон, может он хотя бы на личном фронте разбираться самостоятельно без чужих упреков и усмешек? Дыхание тяжелое, совсем немного хриплое, и пока все там посвящаются, он занимается тем, что ненавидит.
Дата: Полдень, 03-Июл-2019, 15:25 | Сообщение # 2796
тень и туман — сплошной обман
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 300
откуда-то
Солнечный свет мягко опускается тонкой мантией на острые плечи юноши, когда тот с особо наигранной легкой походкой и вскинутым подбородком следует за призывом на собрание племени, шествуя острой тенью за сестрой Василисничек; Лишь за неё мальчишка успел зацепиться пристальным взглядом, когда девочка направилась к сумрачному древу. Без желания пропускать начало собрания, он осторожно, вновь с наигранным изяществом обгоняет сестру и продвигается почти в первые ряды собравшихся, выискивая более удачное место для зрителя. Усаживается на землю с прямой осанкой, гордо поднятой головой, холодный, но горящий уверенностью взгляд и тлеющее пламя на дне чернильных зрачков. Он должен испытать, а он ведь действительно чувствует, отягощающее волнение, острыми терновыми шипами впивающееся в нежную плоть, обхватывая венцом тонкую шею, но на месте оставленных ран появляется лишь липкое, густое, чёрное вещество, стекающееся к кончикам лап. Спокойствие — сплетение букв между собой в привычном слове из которого была выточена его собственная маска, вечно не срывающаяся с лица.
Мальчишка лишь вскидывает внимательно-пристальный взгляд на ветвь, обжигая янтарем темную кору дерева в любопытстве, на которой скользит сумрачный силуэт предводителя, мгновенно рассыпающийся в затмение другого, более мрачного и холодного образа — З м е е у с т. Тот самый тип, который способен лишь одним небрежно брошенным взглядом отправить в бездонный омут мрака, кишащий демонами, протягивающие свои тонкие, костлявые руки с острыми когтями и разрывающие твои косточки на жалкие щепки, а может он самолично питается душами тех несчастных, что посмел перейти дорогу. Именно так юноша представлял глашатая сумрачного царства. Казалось бы, единственное, что мальчишка, как и многие его соплеменники, могли испытывать к этому мрачному типу — уважение, не более.
Мысли мальчишки неприятно липли, растягивались, точно паучья паутина в ожидание — заветных ли ? — слов с ветви сумрачного древа, когда внимательный взгляд очерчивает фигуру глашатая, а после скрывшегося предводителя за его плечом. Было множество мыслей, которые продолжали стягивать тугой узел на ребрах юноши темной нитью, а волнение клубилось под лапами: Неужели это тот самый момент? Мальчишка хотел удостовериться, что это именно то самое мгновенье, когда он, вместе со своими сверстниками, братьями и сестрами, ступит на новую ступень своей жизни и станут старше, уважаемее и лучше. Если Ронни прав, то нужно не терять свой образ и показать себя с идеальной стороны, быть лучшим, достойным великого сумрака. Почему же тогда неестественная тяжесть клубиться на дне желудка — волнение ? беспокойство ? — заставляя нервно вытягивать и втягивать коготки.
Мальчишка с особым усилием отрывает пристальный взгляд от мрачного глашатая, стараясь вновь проскользить цепким взглядом по присутствующим, замечая лишь знакомые очертания родственников: Он видит неприятного Лягушонка, потерявшеюся в толпе Василистничек, Бессмертничек, Огонечек — здесь все, никто не потерялся. Врунишка бы явно не удивился, если кто-нибудь забыл дорогу к сумрачному древу объявлений и забрел в какую-нибудь обитель целителя ha-ha-ha.
Юноша тянет обжигающий воздух, пропитывающий светом всю шерсть насквозь, а после вновь вскидывает взгляд на мрачного глашатая, который в это же мгновенье готов был начать свою речь. Казалось бы, всё вокруг исчезло, оставляя лишь быстро сменяющиеся в цветном урагане картинки, проносясь в одно мгновенье и исчезая в неизвестности вместе со словами соплеменников, а мальчишка остался совершенно один, лишь наедине с речью глашатая.
— Выйдите вперед.
Невольный, как будто его загипнотизировали и взяли под контроль разум, мальчишка делает шаг вперед, не отрывая пристального взгляда от Змееуста, который продолжал говорить. А сели всё ему кажется и это лишь иллюзия, вся реальность рассыпалась на множество хрустальных осколков, отображая его желания и мысли, а он сам лишь выпал из реальности на множество лет? Это ошибка ? Ронни видит Бессмертничек, которая, точно спасительный глоток воздуха из медленно затягивающего водоворота на самое дно, делает точно такой же шаг вперед.
Врунишка, чёрт, успокойся !
Юноша делает шаг вперед, чувствует под лапой твердую поверхность земли, поднятую лишь на мгновенье пыль из-за тяжело опущенной конечности, видит оторвавшийся от ветки листок, взгляд брата и умиротворенно тянет воздух - всё реально, это не обман иллюзии. Он не позволит упустить собственный образ, тот самый самоконтроль, как кто-то говорил из старших, из-за чёртьеговозьми посвящения и не станет перед всеми визжать, как девчонка от восторга.
Он может, нет, он должен показать абсолютное спокойствие перед всеми, с гордостью вскидывая подбородок и проглатывая волнение, принять новую должность.
— Врунишка, твоим наставником стану я сам.
Хах, какая ирония — теперь главное не упасть на пыльную землю в конвульсиях.
— Клянетесь ли вы, Лягушонок, Огонечек, Бессмертничек, Врунишка, что посвятите себя познанию мира вокруг, стоит лапам вашим ступить на путь ученичества, что не пренебрегнете советом старшего и не ослушаетесь приказа? Клянетесь ли вы повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянетесь ли вы чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных?
вдох
— клянусь
выдох
Вместе со всеми, сплетая произнесенные буквы с другими избранниками в единое слово, как будто сказал один.
Врунишка понимает, что именно с этого, столь незначительного, казалось бы, слова он вскидывает на свои плечи ответственность, именно с него он должен будет до последней капли крови принадлежать сумраку и ничто не сможет разрушить это клеймо, которым обладают все сумрачные. Только сейчас мальчишка осознал, что не дышал с первого слова глашатая, начиная задыхаться без кислорода в легких, опускаясь с головой в произнесенную речь. Осталось лишь последнее, скрепить связь с наставником кровью, как и полагается в традициях.
[indent]июль и золотистый свет сгорает в пепел и им остаётся[/indent]
Дата: Полдень, 03-Июл-2019, 16:19 | Сообщение # 2797
Котёнок Сумрачного племени
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 577
Жарко было стоять на солнцепёке, но ещё жарче было ожидание. Девчонка чуть ли не вертелась волчком от предвкушения, жадно пожирая предводителя глазами. По ушам били не только оглушающая жара, но и каждый звук. Никогда, никогда настолько пристально не следила принцесса за поляной. Почти каждый шорох, звук, запах, движение не оставалось незамеченным. — Сумрачное племя Зелёными Листьями богато на посвящения.
— Наше племя растёт, новые поколения котят здоровее и сильнее, чем раньше. — она ухмыляется про себя в ответ, отмечая с удовольствием, что потерь правда оказалось немного. Но из её семьи пропало минимум два ребёнка, из «приёмных» — примерно столько же. Несмотря на это, остальные выросли сильные, смелые, истинные сумрачные, словно их отбирали на подбор. Кто-то покоренастее, кто-то более нежен по телосложению. Но абсолютно все были настоящими детьми мрака. Это звучало пафосно, но правдиво. Хоть и в младшей было гораздо больше огня, чем чего-то змеиного.
— ... и повышение уровня жизни в Сумрачном племени — заслуга каждого из вас. Сегодня мы поприветствуем новых учеников, вступающих на путь Сумрачного воина. И начнём мы с...
Несмотря на внешнюю спокойность, ей было страшно. Страшно волнительно. Ведь именно сейчас должно свершиться то, что перевернёт их жизнь с ног на голову. То, что ляжет на плечи тяжёлой мантией ответственности. То, чего она так ждала и так боялась.
Внутри словно клубился сгусток огня, смачно облизывая горло. Где-то ниже, в районе желудка, тяжелело волнение. Это... должно стать новой эпохой их жизни. Зеленоглазой невероятно страшно — беспокойство переполняли девочку полностью, до мозга костей в этот момент. Ведь всем из их поколения уже по шесть, значит... Их должны посвятить сегодня.
Огн, пока не видит никто, жмурится и кусает губы в поисках знакомой фигуры. Но нигде не мелькала родная рыжая шерсть. Веснушка не пришла на её посвящение. Как и Лютоволченек.
чёртчёртчёртчёрт.
Тогда сердце тут же начинает биться раненой птицей в клетке. Словно тут же, на этом месте, порвётся плоть и, ломая рёбра, вылетит из груди напуганная сойка. Принцесса, закусив изнутри губу до крови, уверяла себя, что ничего важного н е т в присутствии кого-то. Но лишь зря себя обманывала. Потому что страх, волнение и еле заметное разочарование никуда не исчезали. Наоборот — с каждым вдохом они нарастали. Чувства на две минуты задурманили мозг, лишив девчонку способности нормально соображать.
Резко взвыть, словно от боли, захотелось.
Некому за них радоваться, некому шушукаться и давать советы по поводу подхода к будущему наставнику. Самый, казалось бы, лучший момент в жизни оказался невероятно тяжёлым.
— Лягушонок и Вертихвостка, Огонёчек и Сабельник, Бессмертничек и Крапивник. Выйдите вперёд.
Никто из детей Пожара и Змеистой, вызванных к древу, не показывал своего волнения. Хоть по Бессмертничек было это немного видно. Врунишка держался спокойно и чуть надменно. Огонёчек тоже не мешкалась, делая отчаянный и плавный шаг вперёд.
— Клянетесь ли вы, Лягушонок, Огонечек, Бессмертничек, Врунишка, что посвятите себя познанию мира вокруг, стоит лапам вашим ступить на путь ученичества, что не пренебрегнете советом старшего и не ослушаетесь приказа? Клянетесь ли вы повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянетесь ли вы чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных?
Плевать на наставника было. Плевать и на остальных, и на братьев с сестрой. Огненная девочка, собрав все свои силы в кулак, уверенно кивнула головой, прожигая малахитовыми глазами Змееуста.
Дата: Полдень, 03-Июл-2019, 21:20 | Сообщение # 2798
Ученик Сумрачного племени
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 227
Тихо-тихо.
Люти идет неспешно, будто скользит по земле вперед, склоняет голову то на одну, то на другую сторону и дышит часто, отрывисто, будто боится что кто-то заберет у нее вдруг весь воздух. Кто-то шепчется, уже обсуждает пары наставников и учеников, но Люти слышит лишь свое ускорившееся сердцебиение. Нет, она не боится, напротив, девочка пропитана уверенностью в себе, в будущем, даже в наставнике, которого она еще не знает, просто все происходит так быстро и неожиданно, что волнение становится неконтролируемой защитной реакцией.
Но нельзя сейчас терять самообладание, нельзя. Люти собирает себя как конструктор, выбрасывая детальку в форме сердца — свои ненужные чувства. Сейчас поддержка нужна как никогда кое-кому другому.
Девочка поджимает губы и решительно делает шаг вперед, протискиваясь сквозь толпу соплеменников в первый ряд, Люти даже пару раз задевает кого-то, но сейчас не время для приличий.
— Клянусь, — Люти прыгает вперед и непозволительно выбивается даже из первого ряда, еще немного и она почти коснулась бы Огонечек, но девочка пятится назад, касаясь сестры лишь мысленно и кончиком светлой улыбки.
Ты ведь не думала, что я могу пропустить твое посвящение?
Люти садится напротив новоиспеченной ученицы и выглядит как никогда гордой и счастливой.
Обычно посвящения проходят ночью, когда древо окутано мрачными тенями, а сейчас, в самый разгар дня, все выглядит совсем иначе, но Люти нравится. Котятам словно дают последний шанс насладиться солнцем, прежде чем их души окутает мрак.
Ожидал ли он какой-то другой реакции, кроме душной волны отчаянного гнева и неприязни в свою сторону без возможности удара посреди толпы соплеменников? Нет, это не было возможным, потому что в Сплюшке не хватило бы пороху, чтобы переступить основные правила, пойти на поводу у дерзости, вызвав тем самым у старшего поколения густой поток недовольства; и Гадёныш, прекрасно это понимая, улыбался абсолютно невинно, а в глазах вились червонные бесы, укутанные в рванные полотна мантий. Чужие эмоции — приз для него, тот самый запретный плод, который, вкусив, уже не сможешь оторваться, лишь пытаясь ухватиться пальцами за эфемерное нечто.
Гадёныш улыбается, но это улыбка вынужденная, неискренняя, а н и не пытается скрыть подобную дурость, лишь шире в стороны растягивая уголки губ. Бледное лицо в рассветном свете кажется фарфоровым, глаза — темень колодцев, куда не проникает ни одна капля света, и вода в нём — сплошной мрак. Змеёныш сидит прямо, но не с той военной выправкой, не с королевским налётом серебристого горчащего высокомерия — прямо, просто прямо, как должен сидеть всякий ребёнок, когда его посвящают, с накидкой тёмно-алой волнительности, от которой коготки впиваешь неосознанно в землю.
Его волнение — роса, пропадающая с первыми лучами солнца, ослепительная по своей чистоте, но столь же эфемерная. Гадёныш мягко обвивает лапы хвостом, все движения тягучие, неосознанные — яд змеи у него в крови. — А вот это уже не твоё дело, — не обращает внимание ни на чужое дыхание, ни на гневный взгляд, застывает гранёной статуей, улыбка слетает с губ, являя миру кривой оскал, но столь же гармонично вплетающийся в его язвительную натуру, пустую и пропащую.
Гадёныш ненавидит. Его, наверное, по жизни это ненавидеть сопровождает, заставляя доводить и остальных, чтобы и те запятнались этой невидимой грязью, чтобы он не один носил в груди осиное гнездо, морщать от постоянного зуда раздражения и фантомных болей. Что взять с этого ребёнка? Только ворох истлевших листьев, высушенные поляны, полные душного зноя, да пустыню пересохших морей.
Нет толку следить за посвящением, они уже его видели несколько раз, и этого достаточно для того, чтобы запомнить, как произносится слово «клянусь», да знать, как протягивать лапу навстречу чужим клыкам. — Тебе пора уже было запомнить, — наклоняется к чужой морде, щуря глаза, говорит шипяще и медленно, словно разжевывает простую истину глупому ребёнку, — что всё твоё — моё.
В другую сторону это не работает. И всё моё — моё.
Его удивление не длится долго, рассыпается под лапы почти сразу же, как только две фигуры распадаются на отдельные друг от друга атомы, а ребёнок в нём всё ещё безмолвно стоит с открытым ртом и, ничего не стесняясь, взрывается градом вопросов. Миша моргает несколько раз, глухо сглатывая, чтобы потом покачать головой, взглянув на застывшего Лунатика; ему не сложно прямо сейчас притвориться, что он ничего не понял, спрятать всякие догадки глубоко во внутренний карман и закрыть ладонями глаза, но это без надобности. Ребёнок вполне может понять и принять это всё, вспомнив горчащее слово любовь, которое чаще всего дарило искры счастья, а потом оборачивалось смертоносными клинками, пронзающими тело жертвы.
Сердце стучит спокойно, он перемалывает мысли внутри, превращая всякие домыслы в одну однородную массу — фарш; и новая правда находит своё место в его мыслях, и больше не сможет гибким хлыстом ударить под коленками, заставив преклониться перед тем, что ты не понимаешь и не знаешь. В Мише был один весомый плюс: он быстро вливался в новый поток, а необычное быстро преобразовывалось в привычное. Бродяжка задействовал не притворство — просто перенимал чужие повадки, мысли, копировал, оставляя за душой нерушимую часть себя, рождая на свет чу-до.
Шаг вперёд, будто по тонкой ленте, неуверенный, скользящий, опасливый; и тонкие лучи молочного солнца, едва-едва пробившиеся в сердце мрака, касаются его щёк и путаются старым серебром. — Пусть все коты, что движутся бесшумно и видят сквозь тени, явятся к Дереву Объявлений на общее собрание племени! — Миша оборачивается к Лунатику, взглядом вопрошая: должен ли я там присутствовать? — получая в ответ молчаливое да. Одиночка незаметно ведёт плечами, будто от озноба, щурится, пытаясь точнее рассмотреть колеблющиеся на ветру тени племенных, но забрасывая это занятие.
Не было толку. Его зрение — главная слабость, которую мальчишка никому не открывал, пряча прищур за нотками лукавства, будто Миша когда-то это контролировал. Поляна встречает его нотками свежего воздуха, столь контрастирующего с дневной духотой, он выныривает ловким ужиком из-под корней, тут же шарахаясь в глубокую тень, чтобы скрыться от чужих глаз.
И, кажется, у него это получается, потому что внимание всех присутствующих приклеено к двум котам, чьи речи мягким потоком льются в уши, опутывают мысли, ведут за собой в мир теней; Миша пробирается по краю, останавливаясь лишь тогда, когда чужие спины ровной стеной скроют его тенями от лунного и солнечного света, поглотив весь мир пепельно-серым. Чуть впереди него сидит Василисничек, сотканная из февральского дыма и ночного поднебесья, и до него долетают не только её трепыхания, неосознанные и бесполезные, но и тихий шепот, разорвавший дрожащей рукой пронзительную тишину, ещё не заглушенную ровным строем клятв. — Так нельзя, не надо, — оглядывается, сталкиваясь с прозрачным серебром глаз одиночки, который мягко улыбается в ответ, тут же пряча и опасное любопытство, жадное до внимания к себе.
Он плавно ступает ближе, стараясь принести с собой ощущение безопасности, абсолютно лживое в своём начале, но искреннее, когда дело доходит до его эмоций и действий. Миша ещё не понимает, что весь его мир — он сам, и никто больше не имеет для него значение, потому от него ещё веет желанием защитить, стать идеальной крепостью, открытой для других, хотя сам мальчишка уже знает, что ворота плотно захлопнуты и прячут только его самого. Миша понимает причину чужого волнения, стоит только взглянуть на пары наставник-ученик, и наткнуться на одну наиболее негативно настроенную, так и пышущую давлением и чужой непреклонностью. Его это нисколько не волнует, хотя, когда он представляет себя на месте Бессмертничек, по позвоночнику скользит липкая полоса дрожи.
Склоняет голову, тихо проговаривая: — Волнуешься? — ему было понятно и беспокойство за других, и за себя, хотя сейчас Миша чувствовал скорее лёгкое нежелание перепрыгивать этот порог своей жизни, чем стремление получить новое имя, наставника и тёплое колючее место в племени.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Она едва шелестит меж теней, пробираясь - сама не зная зачем - к дереву. Идет, скорее, на голос, по наитию. Тонкая лапа подгибается так неудачно, она серой кучей меха оседает вниз, но мышцы даже не напрягаются - ей все равно. Она вслушивается в шорохи над голосами племени и слышит кузнечика. Тихо улыбается ему, приветствует мир, ловит взгляд солнца, щурится, снова отворачивается и идет дальше, не задевая никого и, кажется, даже землю.
Она не знает, зачем она здесь и что тут происходит - месяц в племени ушел на адаптацию к жизни вообще. Она знает котов, различает лица, но плохо помнит традиции. Или не хочет помнить. Жизнь, поделенная на "до" и "после" - жуткая банальщина, но непримиримый факт. Лида делает вид, что море - все, что она хочет знать об этом мире.
Единственная кошка, к которой, по мнению Хризалиды, она может подойти, занята разговором с другой. Метель, ее куратор, хотя сама, кажется, младше нее. Лида не обращает внимания на эти мелочи. Она серой речушкой просачивается сквозь толпу и садится рядом с Метелью. Молча, чуть на расстоянии. В одно мгновение взгляд теряет выражение, а тело каменеет - Лидочка ждет и слушает море. Оно бьется о скалы где-то далеко отсюда. Она ненавидит его всей душой, но не может не слушать его, не может не ощущать свежие брызги, не может забрать у моря то, что ей дорого и все время ждет - вдруг оно отдаст ей обратно детство.
Кузнечик стрекочет сильнее и сиротка не выдерживает - улыбается широко и радостно, сверкая бесцветной серостью глаз. Сердце заходится в такт насекомому и Лиде кажется, что в мире нет ничего добрее и важнее, чем этот кузнечик и это солнце. Она ловит зеленые листья и морщится от яркости цвета - но все равно любит их. Она всех их любит, так любит...
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀я просто буду плыть в никуда в темноту ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀мне так легче не сбиться с пути
Солнце катится по небу лениво, будто и не торопясь вовсе никуда, но жжёт нещадно землю, обжигает острые лопатки ледяной королевы. Будто старается растопить, обратить снега и льды, из которых девица соткана, в воду — попытки, впрочем, заранее обречены на провал. Леди только хмурится мимолетно, отступая чуть в сторону, сладким наваждением ускользая в тень в поисках легкого дыхания спасительной прохлады, и утягивая Злату за собой — та вновь увлекается не то собственными мыслями, не то созерцанием Крапивника, и Метель не спешит нарушать хрустально-звенящую тишину между ними.
Когда рядом — словно пушинку ветром принесло — оказывается Хризалида, королевна только прикрывает на мгновение глаза, растворяясь, вслушиваясь в шелест чужого дыхания, почти чувствуя без всяких прикосновений, как вибрируют хрупкие рёбра девчонки от очередного удара сердца.
Та старше едва ли на луну — счёт на недели, появилась на свет где-то между детьми Морока Звёзд и Змееуста, становясь лишь тенью на стене яслей. Снежинка помнит ее смазано и нечетко: тонкая серая шерстка и широко распахнутые глаза цвета ноябрьских ливней; сотканная из замерших на губах слов, что так и не рискнул обратить в звук и мягких предрассветных сумерек. Она напоминает чем-то Вереничку, их тихоню-сестру, что так надежно пряталась в самых дальних и тёмных уголках детской и материнских объятиях, в собственных снах и страхах, так и не рискнув стать частью шумно-яркой семьи, их мародерской компании.
Вереничка не дожила до посвящения, Хризалида — да. А после растворилась недосмотренным сном, который забываешь к середине дня неизбежно, стала выцветшей картинкой в памяти. Если серый вообще способен выцветать — до прозрачно-белого, неуловимого.
Вьюжнолапая и сама не поняла тогда, почему именно она стала куратором этой девочки, когда та вернулась в племя. Не понимает и сейчас, но следит ответственно, появляясь рядом почти случайно, наблюдая, затаившись в сплетении теней, за каждым чужим движением — удивительно мягкими и гармоничными для той, что ещё не обратилась в бабочку. А иногда вот так притягивает подопечную к себе, сама о том не задумываясь, но не удивляясь совсем ее появлению — только привычно мажет взглядом из-под полуопущенных ресниц по тонким линиям мордочки.
— Хризали-ида, — мягкий шёпот вплетает шелковыми лентами в чужую шерсть. Поворачивается, вгрызаясь взглядом, заставляя посмотреть на себя, вытягивая невысказанные мысли, неосознанные мечты.
Улыбается легко, морозно, и задумчиво склоняет голову набок.
— Опаздываешь на посвящения?
Девочка-тень легко теряется среди чужих, более ярких на первый взгляд, силуэтов, но Метель не умеет ее не замечать. Собственная ответственность и пунктуальность, как часы, тикают где-то внутри.
Шепот прохладой ерошит ее шерстку и Лида привычно вздрагивает - как и всегда при звуке собственного имени. Она закрывает глаза и снова перебирает каждый звук. Хри-за-ли-да. Она видит, как кружится земля, как взрываются звезды и гибнут планеты в ее голове, огнём горят шрамы у бёдер, полыхают мертвенным пламенем глаза. Разевает мысленно пасть и не кричит - дышит, пропитывается отчаянием.
Хризалида дергается, но не поворачивает головы, будто удостоверяясь, что не мешает, не тревожит Метель почем зря. Ей не хочется становиться видимой, но это единственный способ выжить. Сиротка реагирует на фразы замедленно, будто не хочет реагировать. Будто высокомерный наклон головы, длинная шея и резанные, ломанные лопатки да скулы - правда. И вокруг верят. До тех пор, пока она не начинает говорить или смотреть. Смотреть своими большими кукольными глазами так, будто бы она смотрит на все уже тысячу дет и все же лелеет надежду. Безусловно тусклая, но какая-то подсвеченная изнутри - все той же надеждой, ее звездочкой, с которой она играла у моря. С которой играет и здесь, в лагере, когда устаёт быть среди всех. Но сейчас, кажется, надо. Об этом, кажется, говорит Метель.
Уши разворачиваются на звук спустя секунд десять. Хризалида, наконец, поворачивается к ученице и улыбка, предназначенная кузнечику, гаснет. Она не стекленеет, только становится внимательнее, тише и будто ещё сильнее уменьшается. Глаза смотрят ясно, неотрывно, почти не мигая. Она изучает Метель в тысячный раз и снова чувствует, как горчит на языке от взгляда на неё.
Лида любит Метель по-своему. Она рассказывает своей звездочке сказке о принцессе, которой подарили весь мир и забыли подарить любовь. Она смотрит своими серыми глазами и очень хочет обнять ее, отвести к морю, показать, как умеет любить волна, разбиваясь о скалы, как может чувствовать вода, вздымаясь к небу могучими руками, сметая во имя чего-то все на своём пути. Лида не хотела бы учить ее. Лида мечтает о том, что когда-нибудь подарит Метели ракушку. Просто так. Потому что там слышно, как воет море.
Сиротка не отрывает взгляд и все ещё не мигает, даже не интересуясь происходящим. Только бросает небрежно (на деле - невнимательно):
- Нам всем надо это пройти?
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀я просто буду плыть в никуда в темноту ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀мне так легче не сбиться с пути
Хризалида смотрит на неё не так, как все: расфокусированно-мягко, и туманная серость глаз заполняется пустотой — такой тёплой и окутывающей, что почти притягательной; с какой-то заботой, граничащей с сожалением, с вечной, под кожу въевшейся недосказанностью. Метели хочется дёрнуться, скинуть с плеч этот взгляд, как ненужное в эту скалящуюся жару пальто, отшатнуться — не смотри, не смотри так, не трожь, глупая; ты не из тех, кому так можно, не лезь — убьёт, замёрзнешь так, что дышать не сможешь.
Королевна только ведёт плечом едва уловимо, терпеливо ждёт реакции на себя — привыкла, оказываясь рядом с Хризалидой, попадать в мир, где время течёт иначе, где секунды вечностями обращаются, растягиваясь до невозможного. Мерно дышит, не позволяя сердцебиению ускориться, гасит внутри нетерпение прежде, чем оно разгорится.
— Нам всем надо это пройти? — Хризалида задаёт вопросы так, что не поймёшь, интересует ее происходящее в данную секунду, или нечто вечное, необъяснимое.
Речь, конечно, о посвящении, и королевна кивает медленно, утвердительно, не спеша отвечать подопечной вслух. Ей странно от того, насколько мало Хризалида помнит об устройстве племени, о церемониях и непреложных клятвах, и чуть страшно от того, что с любым из них могло произойти то же самое. Тени не удержали призрачную девочку, когда она оказалась по ту сторону границы, но могли не удержать кого-то ещё — от этой мысли желание дернуться к Ночнице, просто оказаться рядом, болью скручивает внутренности.
Она касается взглядом сестры невесомо, лишь на мгновение, после возвращая взгляд сидящей рядом кошке.
— За звание воителя нужно драться, — напоминает, — Только достойные проходят посвящение. И только так ты сможешь снова стать полноправной частью Сумрачного племени.
Для Хризалиды испытательный срок закончится примерно тогда же, когда Метель с сестрой и братьями станут воителями. А девчонка вовсе не выглядит готовой к испытанию боем — список дел в голове королевны пополняется ещё одной задачей: устроить своей подопечной тренировку. Наставника у неё нет, зато есть куратор, и Снежинке необходимо, чтобы та показала себя достойно.
- необходимо драться... - она слышит лишь обрывки, как всегда, воспринимает мир мозаикой. Пазлы сходятся и расходятся, пляшут под ей одной известную мелодию и слова складываются в предложения, рождаются небоскребы из фраз, а Лида только смотрит, наблюдает, да двигает кирпичики в бесконечной игре.
Драться... она знает, что это. Она знает, что это больно. Ей бы с ее натурой испугаться, зажаться, как любой тихоне, как серой мышке. Но сиротка только выпускает когти - одна только мысль о боли заставляет кровь в венах полыхать неистовым огнём. Она думает, что злость разбудит шторм - и волна послушно смоет боль, унесёт обиду с собой, очистит ее от грязи и больше не нужно будет каждое утро вылизываться до легких царапин. Реальность грозит оказаться иной. Драться - кажется, она не знает, что это. Что драться - значит во имя, за что-то, вопреки чему-то.
Хризалида отвлекается, почти следя за взглядом Метели на сестру - но точно не обращает внимания, ей нет дела до родственных уз. Для неё все коты одинаковые. Одинаково хорошие. Она верит всем, совсем того не желая.
- снова стать частью... - Лида внутренне шипит от этих слов, и в одно мгновение вскидывает огромные круглые глаза на старшую ученицу. Серая - часть чего-то другого.
Только не думать о мимолетном, только поверить в долговременность этого полёта. Расправить крылья и снова довериться ветру. Переменному ветру, что задувает под кожу. Снова ощутить на крыльях упругие волны мира, снова заливаться воздушным смехом солнечных лучей, снова играть наперегонки с судьбой и доверять, доверяться, рисковать.
Лида смеётся в ответ на слова Метели, будто это смешно и вправду. Смех у неё - хрипловато- тихий, почти незаметный, редкий, как петербургское солнце. Подаренный от души ей, Метели, за просто так.
- Где-то...за лагерем... - выдыхает нараспев и отчего-то в такую жару дыхание вырывается облачком пара, - растёт плакун-трава, - она покачивается в такт волнам и мурлычет мелодию, душой обвиваясь вокруг Метели, рассыпая искрящиеся сказки, отчаянно ищет у неё пропажу - своё детство, - Какой воин достанет ее, победит всех и станет достойным, - цепляется за слова старшей ученицы и представляет себе героев, подвиги, уходит в себя и снова прикрывает глаза, чтобы спросить как будто бы у Метели:
- Слышала? - слышала ли песенку, слышала ли ветер, а может и вовсе всё того же кузнечика - Лида не уточняет, но сама слышит все, каждый звук, рождённый землёй.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀я просто буду плыть в никуда в темноту ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀мне так легче не сбиться с пути
Вниз 
