Незаметно подкадывается сезон Юных Листьев, пробуждая лесную природу и прибавляя жителям новых хлопот.
С Изнанки возвращаются Грозовой воин Мрачногрив и Ветряной Хмелюшек, а также Речные Ветреный и Горный Перевал.
Горечь Звёзд и Шиповник проводят собрание на Главной Поляне, где обсуждается вопрос с нападением Изнанки. По окончанию собрания верхушки призывают воителей выступить на Остров Советов и дать отпор общему врагу.
Также происходят посвящения.
В племени Теней Зарница становиться воительницей Зарево; Таинственная, Сычушка, Песнь и Молниелап получают новых наставников — Ягеля, Полымя, Зайца и Синицу. Искалеченный Можжевельник переходит в статус Старейшины.
В племени Ветра Стая и Сладянка становятся ученицами Стаей Птиц и Усладой, а их наставниками — Стриж и Лечащий. Хмелюшек, не помнящий своего имени, принят обратно в племя под именем Зеркальный.
Новая предводительница Речного племени Танец в компании Нивяника посещает Лунное Озеро, где пока не получает дара девяти жизней, но становится Звёздный Пляс.
Воители четырёх племён прибывают на Остров Советов и вступают в бой с Изнанкой, где принимают первый удар.
Обновлено: 31.03.24
Погода в игре
Солнце продолжает посылать тепловые процедуры на земли вокруг озера. Снег стремительно тает, создавая на водоёмах опасную ситуацию: вода разливается за берега. Воителям стоит быть осторожнее, чтобы не попасть в бурлящий поток и не утонуть. Среди сухой травы и белых подснежников появляются зелёные ростки, а на ветвях деревьев и кустарников уже виднеются почки. Птицы поют, животным не сидится в норах. В конце дня на чистом небе загорается пламенный закат, после потухания которого на котов всю ночь смотрят яркие звёзды.
Температура: утром +6, днем +13, ночью +7
Сила ветра: мягко дует тёплый ветер
Охота: высокая вероятность успешной охоты весь день
Травы: продолжается период сокодвижения; жёлтые шапочки мать-и-мачехи крепнут и набираются лечебных свойств, появились почки
Гордость Сумрака — вековой дуб, раскинувший свои густые ветви над главной поляной, а его молчаливая тень укрывает почти весь лагерь. Этот исполин пережил великое множество поколений, о которых живущие сейчас коты даже не могут иметь представления. От игр несмышленых котят, до кровавых посвящений и казней — могучее дерево видело все, и помнит каждого, кто стоял на нем в роли предводителя и глашатая, а в подтверждение тому — следы когтей, что сохранились на одной из нижних ветвей, с которой те обращались к своему племени. У подножия дерева над поверхностью земли торчат бурые корни, сплетаясь в причудливые формы и образуя небольшие туннели и норки — раздолье для неугомонных котят. Хоть крона дерева и начинается относительно низко — забраться на него по неширокому стволу не так-то просто, поэтому королевы запрещают детям даже пытаться вскарабкаться хоть немногим выше. А вот чуть дальше от корней — просторная полянка, где во время собраний располагается само племя, чтобы выслушать объявления или присутствовать на церемонии посвящения. Древо Тьмы — не может не завораживать, а находясь рядом, в полной мере ощущаешь, что ты под защитой Теней.
д о з о р н а я · в е т в ь
Дозорная ветвь — название говорит само за себя, и если у вас возникло ощущение, что за Вами наблюдают — не переживайте, ведь так на самом деле и есть. Ежедневно дозорные сменяют друг друга на этом посту, ведь неизвестно, когда нарушитель рискнет пресечь установленный предками Закон. На этой ветви удобно находиться — широкая, прочная и крепкая, она выдержит и нескольких котов, в пределах разумного. В обязанности дозорного входит непосредственно охрана лагеря и бдение за безопасностью соплеменников. Уникально это место тем, что из-за высоты дуба, открывается отличный вид не только на каждый закоулок лагеря, но и на прилегающие окрестности. Дозор — ответственное и нужное задание, ровно, как и любой патруль, поэтому относиться к нему нужно соответствующе, и не расслабляться. Густая крона скрывает Сумрачного от посторонних глаз, а находиться здесь комфортно, ведь на ветви можно даже прилечь, без риска упасть вниз и серьезно покалечиться. А если все же решитесь отсюда спрыгнуть — легкими ушибами не отделаетесь: многочисленные переломы, после которых Вы переберетесь или на долгое время в целительскую, или сразу в палатку старейшин — если выжили, разумеется.
з о н а · о т д ы х а
Корневая система главного Сумрачного дуба настолько разрослась, что значительная часть его корней стала выбиваться на поверхность, и сейчас уже можно наблюдать настоящую игровую рекреацию для котят, которым, все же, следует быть осторожными во время шалостей. А что важнее — это замечательное место для отдыха после долгого ночного патруля или активной охоты, а может, Вы просто ищите, где спрятаться от назойливой жары? Под сплетениями шершавых корней можно уединиться и пообедать, временно абстрагироваться от компаний и подумать о великом, пока на вас не напала орава котят, прибежавших сюда за очередной порцией веселья. Недовольно ворча, можно перебраться немного дальше от корней, к зарослям папоротника и кустарникам, растущим рядом, листва которых скроет вашу уставшую душу от посторонних глаз. Конечно, это не одиночное ложе, здесь можно собираться с друзьями, а места точно хватит всем. А пройдя еще чуть дальше, вы кажетесь перед ручейком, часть которого пробегает именно здесь, так что все комфортные условия для досуга здесь созданы.
Дата: Полдень, 10-Июл-2019, 14:36 | Сообщение # 2836
В танце с Тенью не сносить головы
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1052
Кошка лишь качнула головой:
— Он был наказан за свою ошибку. Просто запомни кое-что: правда всегда всплывает. Как бы ты её не прятал, что бы ты ни делал, она всегда будет раскрыта. Он, — она глазами указала на Мотылька, — тут не при чем. Не суди детей по поступкам их родителей. Семью не выбирают. — также тихо ответила Вертихвостка. Говорит о своём друге и наставнике было несложно, но воспоминания хлёстко давали пощёчины. Выдохнув, она слегка смягчила свой взгляд. Умом она понимала абсурдность своего отношения к ни в чем неповинному Мотыльку, но эта внутрення злость не давала ей расслабиться. Я не должна подавать такой пример Лягушатнику. Начав я не могу избавиться от чувства слепой злости на него. Великое Звездное Племя, я не могу думать о нем, иначе, чем зло. НЕ МОГУ! Я надеюсь, что сам Топь не видит меня такой и не злится. Я ведь подвожу тебя таким отношением, наставник...
Вертихвостка слегка натянуто выдохнула, надеясь, что Лягушатник не обратит на это внимания. Он не должен попасть под влияние её эмоций.
— Как твоя лапа? — она решила перевести разговор в другое русло. Менее опасное, — ещё кровоточит?
Закрой глаза и упади в пучинумрака, Он примет в нежные объятия тебя, Клинком острейшим обведя запястья.
Закрой глаза и упади в пучинумрака, Он примет в нежные объятия тебя, Клинком острейшим обведя запястья.
Дата: Полдень, 10-Июл-2019, 16:27 | Сообщение # 2837
ноmкu веpескa, немного мёда и веmpов ☼
Группа: Хранители
Сообщений: 1930
Лягушатник молча слушал её, обратив зелень своего взгляда в глаза наставнице. Правда всплывёт. И тут он задумался, неужели ни у кого в этом племени нет своих тайн? Неужели все они чисты? Или все их тайны ещё не успели раскрыть. Очень... интересно. Семью не выбирают. Хотел бы он увидеть своего отца. Вот только это не возможно. А Мотылёк увидел, пусть и длилось это несколько минут... Да и встреча их была не при тех обстоятельствах... И котик больше никогда его не увидит... Каково ей смотреть на сына её наставника? Какого видеть перед собой того, чьё появление оборвало жизнь другого кота? Он не успел додумать свою мысль ведь его обрывает достаточно заботливый вопрос. Тёмно-рыжий уже и забыл о своей лапе. Подняв её и посмотрев, мальчишка замечает маленькое пятнышко густого цвета с прилипшей пылью. Проводит языком по подушечке и морщится как от лёгкого пощипывания, так и от вкуса собственной крови. На глаза попадает несильный порезик и красная жидкость вылезает из ранки вновь. Не сильно струится, но и не останавливается. Мальчишка наблюдает за этим несколько секунд и снова слизывает. Терпкий привкус и, кажется, отличается от крови лягушки. Переворачивает лапу подушечкой вниз и расставляет пальчики в стороны. Всё ещё кровоточит.
- Немного, - опять слизывает скопление эритроцитов и опускает лапу на землю. - А твоя? - считал это очень важным, позаботиться о состоянии наставницы в ответ.
⠀⠀⠀⠀бσяρышнuк ▿ nяmнα∂ųаmь ▿ ųелumель веmρα ⠀ ⠀я nσнял сσль землu u nρuнuмαю в себе mьму ⠀⠀u nρелσмляю свеm ραз зα ραзом ⠀⠀⠀u еслu мне nρuкαзывαюm звёз∂ы – я σmкαзывαю ⠀
⠀⠀⠀⠀бσяρышнuк ▿ nяmнα∂ųаmь ▿ ųелumель веmρα ⠀ ⠀я nσнял сσль землu u nρuнuмαю в себе mьму ⠀⠀u nρелσмляю свеm ραз зα ραзом ⠀⠀⠀u еслu мне nρuкαзывαюm звёз∂ы – я σmкαзывαю ⠀
Его шепот обжигает чужое нутро, вплетается смертельной нитью в кости, растворяет ядом мышцы; Гадёныш давит в себе густой смех, как у последнего безумца, с насмешливой жестокостью всматриваясь в грязно-ореховые глаза брата. Ничего не изменится, даже тогда, когда они ступят на тропу ученичества, мальчишка не позволит потеряться этой крепкой, окроплённой солёными слезами и металлической кровью нити оборваться, он постарается обить ее густым расплавленным золотом, которое, застыв прозрачными каплями, скрепит этот беспощадный союз. — ..Гадёныш и Вредитель.. — змеёныш кидает последний ядовитый взгляд на брата, стирая с губ улыбку.
Запомни это. Гадёнышу не стоит труда подняться на лапы, одним движением пригладить шерсть на боку, игнорируя душащий запах маков и горькой полыни, растущей на высоте обрыва, вплётшийся тонкой лентой в тугую косу. Он старается не замечать, как звенит в груди от волнения, а лапы едва-едва подрагивают, хотя ступает змеёныш медленно и чётко, сглатывая застоявшуюся густую слюну, чуть горчащую во рту. Ему кажется, что во рту чувствуется солоноватая кровь, которую хочется либо сплюнуть, либо проглотить, лишь бы избавиться от мерзкого привкуса.
Вредитель.. тёмные глаза быстро находят чужую низкую фигуру, застывшую густой смолой возле другого соплеменника, сердце в груди замирает на пару мгновений, а потом оглушает участившимся пульсом. Мальчишка позволяет себе трогательно прищуриться, потопить лёгкие горячим очаровательным ощущением призрачной победы, когда понимает, что ему повезло с наставником; взгляд послушно возвращается под ноги, когда он останавливается под ветвями дерева.
Вокруг него стоят его брато-сёстры и двое сверстников — Лунатик и Михаил, на которых взгляд замирает перепуанной птахой, цепляясь за пух у ушей и выразительные эмоции. Слишком разные, — вдруг понимает Гадёныш, склоняя голову; вокруг бывшего одиночки вьётся атмосфера, к которой тянет магнитом, заставляя проникнуться чем-то без сомнения тёплым, городское отродье — колдун, иначе быть не может, а вот Лунатик и смотрит волком, и прячется за толстой бронёй, из-за которой не выцепишь когтями. И как только сошлись?
От размышлений его выдёргивает Морок Звёзд, в которого он упирается взглядом, после плавно соскальзывая на морду Вредителя, что стоит ровно напротив него самого. Мальчишка прячет улыбку в тени, щуря глаза, хрустальный светлый осколок ловит солнечные лучи, рассыпаясь серебристыми искрами. — Клянусь, — его голос густой и чуть сиплый, уступающий в громкости всем остальным, но твёрдый. Он уверен в том, что говорит, и клятва перестаёт казаться просто звуком.
Особенно клятва на крови. Бедная его матушка, знала бы она, что выросла из её самого сильного ребёнка, пусть и родившегося последним. И что бы сказал Пожар? Гадёныш помнил только горящие во тьме янтарные глаза, острую улыбку и лукавый прищур, и тихий голос, живой, вибрирующий в животе; этого оказалось достаточно, чтобы запомнить хитрого лиса, растворившегося в тени вслед за чужой душой.
Девочка оглядывается, в темноте мягко переливаются темные глаза, насыщенный синий перетекает в чернильный, зрачок теряется во тьме, а проблески белизны белка почти не видны; Миша встречает чужой взгляд мягко, с едва прослеживаемым тактичным интересом. Глазами проходится по нескладной фигуре почти-оруженосца, позволяя себе подобную вольность лишь на мгновение, подмечая и излишнюю худобу, и бегающие глаза, нервный разворот плеч вовсе не кажется ему трогательным, как в случае с Лунатиком, поэтому тепло в его глазах покрывается паутинкой инея. Василисничек касается взглядом тонкого зрачка и оцарапывается; нежный цветок сумрака совсем скоро может сломиться в тисках пальцев, если слишком сильно надавить, поэтому Миша отступает, не утолив голодный интерес.
Образ нервного ребёнка складывается в голове неровной мозаикой, и мальчишка, даже не понимая того, сравнивает Василисничек и Лунатика. Одна совсем робкая, спрятавшаяся в чужих тенях, смотрящая с волнением и скользящим страхом, а второй около-масочник, нервный и злой, с густой чернью на дне зрачков; нервная дрожь Лунатика была Мише намного ближе, чем тревожность сумрачной девочки. — Немножко волнуюсь, — её голос похож на перезвон колокольчиков, тихий, почти растворяющийся в порывах ветра, но Миша успевает перехватить пальцами ускользающую нить чужой фразы. Девочка-дым, девочка-фантом, дрожащий на ветру лист и перекличка птенцов в гнёздах.
Аконитовый взгляд ускользает, и ему хочется фыркнуть от раздражения и понимания того, что многие в этом племени предпочитают не копаться в глазах. Это выводит из себя ровно настолько, чтобы вызвать в нём интерес и желание задрать чужой подбородок, прислониться лбом ко лбу и вгрызться взглядом в прячущиеся радужки — волнение пережимает горло. Василисничек смотрит неуверенно, открывает рот.. и Миша ждёт, не переставая глазами путаться в шерсти. Собственный бок мягко прижимается к боку Лунатика, и это успокаивает.
Золотисто-песочная птичка путается в лапах его собеседницы, пугая ту до короткой недолгой дрожи; Миша светлыми хмурными глазами сталкивается с нежным янтарём взгляда, но свет не касается его нутра, отражаясь глубоким мраком бездны. Ребёнок солнца и нежности начинает щебетать, но мальчишка уже не вслушивается в чужие речи, наблюдая за взаимодействием соплеменниц; ему хочется опять спрятаться в нутре дуба и слушать сказки, которые ровным глубоким голосом ему рассказывает оленёнок. В голове проскальзывает отблеск-воспоминание, ещё теплое и живое, где они наблюдали за тем, как рассвет золотит верхушки елей и светлым нимбом разливается на облаках. — ..у вас тоже сегодня посвящение, да? — щебечет девочка, перепрыгивая то на него, то на Лунатика, и Миша отвечает мягкой улыбкой, — готовы? — готов ли он? Миша сказал бы, что не готов, вот только времени на то, чтобы что-то с этим сделать, уже не осталось, поэтому волнение медленно, но верно гложет его изнутри; лёгкие покалывает, а сердце восторженно-взволнованно трепещет внутри, — и как думаете, кого вам дадут в наставники?
..на последнем вопросе мальчишка запинается в мыслях. — Мне.. — взгляд застывает на просветленном живом лице, но после мальчишка отмирает, обретает живость и мягкость, а не гранёную остроту скалы, — ..нет разницы. Каждый воитель племени сможет воспитать достойного ученика, — рассеянно улыбается. Посвящение оруженосцев подходит к концу, и мальчишка вслушивается в чужие имена, стараясь понять и запомнить: Горящая, Лягушатник, Бессмертник, Обман. Взгляд сам по себе скользит к светлой фигуре бывшего Врунишки, обводит острые плечи, а после возвращается к их небольшому кругу.
Змееуст отступает назад, в тень, и на его место восходит Морок, сплётшийся ранее, казалось, с густыми тенями, которые так и не захотели отпускать предводителя, цепляясь за серебро шерсти тонкими пальцами ветвей. Миша поджимает губы, не зная, как он должен реагировать правильно, его грызёт и горячая злость, и топящая вина, и глубокое, чуткое понимание рано повзрослевшего ребёнка. Он никогда не отличался эмоциональностью, зато выделялся глубокими привязанностями; присутствие Лунатика рядом успокаивало, так что мальчишка опускает взгляд, перехватывая чужой, отливающий червонным золотом на дне болот, куда не стоит тянуть пальцы — сгинешь.
Перед тем, как голос предводителя пуховым одеялом накроет поляну, Миша успевает горячо шепнуть на ухо Лунатику: — Удачи, — а после мягкой тенью скользит взглядом вперёд, идя будто по тонкой нити, осторожно и невесомо.
Тепло Лунатика въелось в кожу, чужие взгляды полоснули по бокам, дыхание стало прерывистым и горчащим. Сплюшка-Ловчий, Лютоволченек-Смоль, Василисничек-Трель, Гадёныш-Вредитель — Миша еле удержал усмешку, вдумавшись в значения имён, идеальный дуэт, как ни посмотри — Лунатик-Морошка, взгляд тут же прикипел к оленёнку, который выглядел столь взволнованным, что мальчишка буквально кожей ощущал чужие эмоции. Миша не хотел отпускать фантомную руку, но ему пришлось, и это больно кольнуло под рёбрами, заставив со свистом втянуть воздух в лёгкие.
Он сделал несколько твёрдых шагов вперёд, останавливаясь рядом с Лунатиком, чуть дальше от других оруженосцев, будто не хотя вносить себя в их ряды. Глаза скользнули вверх, останавливаясь на морде Морока, пляшущие черти в чужих глазах выглядели неблагим знамением в его жизни, поэтому мальчишка сжал губы в тонкую полоску. — Михаил. — пауза. Собственное имя на чужом языке вышло витиеватой вязью, красивой, но пустой; Мороку не нравилось, Миша чувствовал, — Сегодня ты будешь официально принят в племя на должность оруженосца. Твоим наставником стану я.
..городской только и успел распахнуть глаза и острым, колким взглядом ответить на чужой. Мне всё равно, — сказал он сам, но это было за пределами этого равно, наставник стал бы для него ближе всех остальных, тем, кто поставил бы на лапы, и Миша не сильно хотел, чтобы этим кем-то стал Морок Звёзд, предводитель и палач. Протест вырвался из груди невнятным курлычащим звуком, коротким и очень тихим. Почти невесомым.
Слова клятвы ударили по затылку, и мир перед глазами поплыл от сдерживаемого раздражения, опустошения и горчащей беспомощности. Кажется, ему опять не давали права выбора. ..клянетесь ли вы повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? — Миша искусал зубы в кровь.
— Клянусь, — спокойно и совсем тихо. Смешивать с кем-то кровь? Миша следит за четкими, плавными движениями предводителя, смотря острозубым волчонком, который, если бы мог, укусил протянутую руку; горькая хвоя чужих глаз горчит на кончике языка. Мальчишка не знает, как он должен реагировать на всё это, ворох эмоций трудно различим, но лицо ожесточается, глаза кажутся темными и злыми. Он сам протягивает лапу, сам держит навесу, уклоняясь от чужой, что пытается поддержать — это лишнее. Боль обжигает, уголок губы дёргается, а в уголках глаз собираются солоноватые капли.
— Клянусь, — чужой голос вибрацией отдает в грудь, и Миша выдергивает свою лапу, как только Морок позволяет это сделать. Неужели настолько не доверяет городскому отродью, что не решается отдать кому-то другому?
Он выпаливает прежде чем Морок звёзд успеет уйти: — Это ничего не значит, — всё это- -пустышка для него.
Зрачок трепещет, когда он смотрит на чужую спину, а после цепляет глазами Лунатика, тут же мягко улыбаясь. Хотя прекрасно знает, что его настоящее состояние тот уже прощупал. Взгляд перескакивает на воителя стоящего рядом, и мальчишка неосознанно обводит чужую фигуру оценивающим взглядом, вспоминая Бессмертник и Крапивника, думая: не будет ли так у Лунатика. Миша понимает, что в любом случае ничего не сможет сделать, и неприятное липкое ощущение бессилия вновь гнёт в нём ту самую негибкую линию, трещащую и вот-вот готовую расколоться. Желание защитить и спрятать растёт в нём большим горячим шаром, распирающим грудную клетку.
Светлые глаза ненадолго цепляют въедливый яд глаз Морошки, а после плавно соскальзывают обратно к дереву. — ..Снотворный и Мотылёк, — летающее недоразумение и блуждающий болотный огонь.
Миша в ответ на чужой взгляд чуть улыбается. И в его взгляде трепещет горячее поздравление.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Злата не может: ей физически, кажется, больно ждать, что будет дальше. Она замирает, переступает с лапы на лапу, отстраняясь от Метели и позволяя ей вести разговоры с Хризалидой, увлеченно пожирает глазами посвящение и посвящаемых: смотрит теперь на каждого, задерживаясь взглядом больше на учениках, нежели на воителях, конечно. Ловит запах их крови из проколотых подушечек лап, жадно облизывает пересохшие губы и будто бы наслаждается этим урывком, подобием, карикатурой на собственное участие. Каждый раз ждать, кричать имена, улыбаться и наблюдать, наблюдать — Злата смотрит, как Морок Звезд посвящает остальную часть детей. С ужасом прикидывает, считает мысленно, понимает и сокрушительно осознает: котята кончились, больше никто сегодня не станет учеником.
— сколько нам дано огня и свободы, столько нам дано прожить на земле
Резко оборачивается на Хризалиду, стоящую совсем рядом. Она уже давно сказала эту фразу, напевая какие-то глупые бесполезные песни, любимее и роднее которых намного Злате были бы Сумрачные жестокие легенды. Злата даже не слушала ее. Но почему-то услышала. Слова бывшей — временно, напоминает себе девчонка, пряча суматошный дикий взгляд и робко стараясь улыбнуться, будто Лида еще не заметила первичной реакции, абсолютно несвоевременной и спонтанно внезапной — бродяжки огнем обожгли грудь, легкие и сердце.
И если там что-то жжется — значит, горит? И если горит — значит, она проживет. Будет жить. У нее есть огонь, она знает, она чувствует. Ей этого хватит — сколько есть, столько есть.
И прежде, чем успела понять, что делает, вскочила, прожигая взглядом отца и едва не открыв рот, чтобы крикнуть. Сдержалась. Застыла, вмерзнув в пыльную землю тонкими лапами.
звёзды бегут по мечу пламенем древних костров раны души весна скроет от глаз травой
Змееуст с интересом отмечает, что Морок берет себе лично, забирает мальчишку — сына Топи. Он производит на него двоякое впечатление, но что-то в этом юнце все-таки есть, на поверхностный взгляд Змееуста: искорка, которую Морок решил раздуть до костра, но сам он бы даже не заметил. И это заставляет его присмотреться к детям, причем ко всем, повнимательнее. В последнее время, глядя на то, кто оставался в живых дольше, глядя на то, кто смотрел на него, пока он сам не видел, а когда замечал, становилось поздно, Змееуст отчего-то стал задумываться, что чувство коллекционера и внутреннее чутье в последнее время несколько раз уже успели подвести его. Это было неприятно осознавать, но он мысленно усмирял гордыню и признавал, что в кому-то...
в шерсть снова впивается пронзительный, резкий, дикий взгляд она вскакивает он почти видит на ее чуть приоткрывшихся губах оскал вместо каменной растерянности
...он мог и ошибаться.
— Сегодня на путь ученичества встанут еще одни лапы.
Стоило Мороку коснуться его, Змееуст подался вперед, громко, уверенно продолжая посвящение, мимолетно сравнивая действие своего предводителя с игрой, в которую когда-то на дозорной ветви пыталась втянуть его мать. Наставница непокорного Наследника всегда стремилась привить ему чуть больше... вольности в железно дисциплинированную размеренную жизнь.
Что ж. Самое время внести ее, нарушив парочку-другую логических правил.
Он прожигает ответным взглядом вскочившую дочь, потворствуя ее телодвижениям, делая вид, что так и задумано, и приглашающе кивает ей, будто вызывая на сцену для получения Оскара, награды, медали, диплома, а не для того, чтобы разрушить ее жизнь, как она и жаждет.
— Ловчий. Выйди вперед. Сегодня ты получишь особенную ученицу. Он даже не смотрит на Ловчего, лишь мимолетно скалится.
— Клянись обучать ее всему, что знаешь сам, не препятствовать на пути к знаниями, направить на путь настоящего воителя и вести по нему, используя любые методы.
Пока тени вьются у ее лап, неожиданно поднимаясь, скрывая девчонку от взгляда отца, будто ведьму скрывая в огне инквизиции. Пока он все-таки может увидеть это. Пока слабые лапы больной глупой девчонки еще держат ее, пока она еще может шагнуть вперед.
Змееуст не спрашивает у Ловчего, клянется ли он. Змееуст ему приказывает. Клянись.
Потому что у Ловчего иная клятва.
— Златолапая, — потому что он бросает ее на верную гибель, с ухмылкой ловя полный неверия взгляд. Потому что он обрекает ее на смерть, изменяя клятвы, как ему вздумается, и принимает немую восторженную благодарность смертницы, преисполненной счастья от мысли, что это случилось. Потому что он даже не зовет ее прошлым именем. — Клянись, что посвятишь себя познанию мира вокруг, стоит лапам твоим ступить на путь ученичества. Что не ослушаешься приказа и послушаешься совета, повинуясь наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянись чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных.
Никаких советов старшего. Только Ловчий. Он ловит взгляд воителя, будущего наставника для своей слабой дочери, и буквально шепчет ему, не размыкая губ, застав каменным мрачным изваянием: фас. Она твоя.
Он лишает Злату права ослушаться, отрубает любые возможности отступления. Он тоже не спрашивает ее, клянется ли она: с того самого момента, как она решилась поднять на него этот жгучий взгляд, когда поднялась с земли, у этой дерзкой девчонки не было выбора. Но он дает ей то, что не умел дать Беззвездный, так же, как он, неумело: Наследник никогда никого не слушал. Злата будет покорна лишь Ловчему. Отчего-то это кажется ему хорошей идеей: отчего-то он думает, что воитель, сын революции, не чурающийся старых методов воспитания, настоящий преемник Бушующего, сможет слепить из его дочери нечто достойное. Все или ничего — если в процессе Злата сломается, он так же легко оставит ее в списке сосланных в утиль, как сейчас легким движением губ вычеркнул из него.
— Сразу после посвящения я проведу общую тренировку, обязательную для молодых воителей и оруженосцев. Грядут большие перемены в жизни нашего племени, и для них нам нужна сила, большая, чем была когда-либо до этого. Для этого каждый должен продолжать совершенствовать свои навыки, оттачивать приемы, нарабатывать технику. Я жажду увидеть ваш энтузиазм. Тренировка пройдет на новых территориях, не рекомендую отходить далеко от лагеря, опоздавшим на сбор она не понравится. На ней я также жду, что Белозмей, Сорный и Ряска покажут нам, чему научились и докажут, что достойны стать воителями. — перекрикивая ожидаемый ропот толпы, объявил напоследок. И медленно сделал шаг назад, отступая. Не глядя на своего предводителя.
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
Влекомая непонятным любопытством, Щеголинка потрусила с поляны к дереву, откуда и слышала так взбудоражившие ее голоса. Про это древо вообще можно без сомнения сказать, что это — одно из любимых ее мест в сумрачном лагере, который она уже успела исследовать за свою совсем недолгую жизнь. Она любила представлять себя то будущей ученицей на посвящении, то статной воительницей, ждущей объявления предводителя, то даже главой племени, стоящей на древе перед всем Сумраком. Мечтать же никто не запретит, ведь так?
Сейчас тут разворачивалось настоящее действо. С замиранием сердца Щеголинка прислушивалась к голосу Морока Звезд, произносящего торжественные фразы по отношению к новоиспеченным воителям и оруженосцам. Она закрыла глаза, по привычке представив, что это говорят ей, и нетерпение снова затрепетало у нее внутри. Когда-нибудь она дождется! Обязательно! Когда-нибудь!
из забывших меня можно составить город я слонялся в степях, помнящих вопли гунна надевал на себя что сызнова входит в моду сеял рожь покрывал черной толью гумна и не пил только сухую воду щеголинка ▰ тени ▰ 6
из забывших меня можно составить город я слонялся в степях, помнящих вопли гунна надевал на себя что сызнова входит в моду сеял рожь покрывал черной толью гумна и не пил только сухую воду щеголинка ▰ тени ▰ 6
Ловчий появляется у Древа стремительно, ввязавшись в общий поток пестрых спин, среди которых его хребет был еще пестрее, ярче, лучше; весь, от когтей на лапах до кончиков ушей — любопытство, предвкушение. Сейчас должно быть что-то интересное — и он, наблюдая, как в тени сплетаются гибкими змеями силуэты глашатая и предводителя, как в изящном изгибе замирает тело Морока, будто глотает обжигающего абсента, после которого на мгновение холодно, и лишь затем — горячо-горячо. Ловчий скалится по привычке хищно, но более сыто, не так, словно он готов глотками выпить кровь с первого подвернувшегося под лапы сопляка. За первыми словами предводителя о начале посвящений следует цепкий взгляд ободранца, который он не сводит с ветви. Он — притаившаяся гадюка, добросовестно пропускает объявленные Змееустом имена новых оруженосцев — лягушата, — и усаживается, оборачивая рельефные лапы тонкой лентой хвоста. Когти выпущены и царапают землю лениво, будто ему больше нечем здесь заняться.
— Выйдите вперед: Сплюшка и Ловчий, Лютоволченек и Смоль... — воин склабится чуть сильнее, слыша сначала себя, а затем и имя своего бывшего ученика. Вот как: дорос, значит, С м о л я н к а.
Он выдвигается вперед ровно, четко, как солдат из строя, пред этим юркой белкой просочившись меж столпившихся соплеменников. Сплюшка на вид — изнеженный сопливый мальчишка, он часто видел, как паренек распускает нюни на поляне, но при этом также видел и их лягушачью возню с Гаденышем. Ловчий облизывает клыки, загоревшимся взглядом глядя на котенка, как на горячий, свежепойманный обед, но не спешит пугать так, сразу — принюхается, присмотрится, найдет, чем замотивировать ребенка, а там уж поглядим.
И, право, нет более сильной мотивации, чем агрессия. Из чистых светлых побуждений не сможешь добиться столь многого — мазнув взглядом по паре из Василисничек и Трели, Ловчий коротко хмыкает, — некоторые соплеменники есть тому ярчайший пример, ровно как и наоборот: одного взгляда на глашатая хватит, чтобы понять, какими путями он добился своего положения. Ему хочется подражать, но не хочется быть чьей-то глупой, бессмысленной и убийственно тупой копией.
— Клянусь, — отрывисто, уверенно, тогда, когда этого требует момент; чуть только Сплюшка приподнимает лапу, Ловчий впивается в нее, сначала ухватываясь за крошечное запястье и заключая тонкую детскую косточку в клетку своих грязных когтей. Так, будто пожимает чужую лапу — а дальше скользит вниз, на себя, достигая молочно-мягкой подушечки, еще не огрубевшей от долгих хождений по лесу. Надавливает, протыкает, пару секунд задумчиво смотрит на потекшую по лапе Козодоя струйку алой крови, пускает свою — багровую, отчего-то темную.
Потому что испачканная, мутная, смешанная с концентрированной темнотой — а оттого чище самого чистого алого.
— Ну что, парень, — Ловчий заговаривает с учеником после прикосновения подушечками лап, тогда, когда он уже присвоен ему. Хмыкает, улавливая мельчайшие подрагивания зрачков напротив. Козодой похож на маленького рысенка; забавно, забавно. Очень мило. Был котенок, станет рысь, верно? — расскажешь потом, чего ты хочешь достичь, — твоему добрейшему наставнику же нужно знать, на что давить, чем обольщать воспаленный юный ум.
Пестрый воитель слизывает кровь с лапы, отчетливо понимая, что на него смотрят.
Смоля-я-янка.
Как жаль, что юноша успевает отвернуться от него прежде, чем Ловчий рывком поворачивает на него точеную морду. Щурится, очерчивая взглядом контуры чужих лопаток, и ухмыляется. Пожалуй, он ухмыляется и скалится настолько часто, что скоро данные эмоции прирастут к нему плотным отпечатком, призраком будут чудиться в любом проявлении мимики с его стороны и даже без; но это часть него, и он не может перестать делать так, как привык. Смоль будто желает более личного с ним контакта, цепляет, цепляет глазами пестрый мех в надежде увидеть... что? Чего добиться? Одобрения к своим действиям — ха, ну, может быть, может быть. Смоляночке наконец дали собственного оруженосца, у-у, дорос мальчишка. Поумнел. Обрел толику доверия к своей морде. Ловчий мог бы подойти, и, издевательски ухмыльнувшись, поздравить Смоль и искренне (нет) посочувствовать маленькой Лай, лишь бы раздразнить юношу. Но он не делает этого, откладывая данные занятные развлечения на потом. И частью разума, ответственной за логику, он знает, что Смоль — хороший воин и наверняка неплохой наставник, ему просто нужна практика. Он просто не имеет права быть плохим или неумелым, потому что к его обучению приложил лапы Ловчий, и, пусть даже ничего весомого он ему не дал, а лишь оттачивал уже приобретенные чужие навыки, — их имена закрепились друг за другом. Ободранец не позволит Смолянке марать его имя и имя наставника.. наставников. В этом, пожалуй, и заключается все его покровительство над юношей.
Ему хочется уйти назад и сесть снова, опять притаиться, чего-то выжидая, наблюдая с этим поразительным ленивым интересом за тем, что уже сто раз видел, и одновременно за тем, чего не видел никогда, ведь каждый раз — уникальность. Новые лица, новые эмоции, слова, взгляды. Он бросает Козодою короткое "свободен" и отворачивается, показывая, что не потерпит более ни одной секунды вмешательства в его личное время, не позволит захватить драгоценное внимание.
Иди прочь, мальчишка.
Рубец на лапе покрывается свежей коркой, мягкой и тонкой, стоит сорвать, и кровь ручейком потечет снова; ему кажется на мгновение, что все кончено, и он может спокойно удалиться вглубь толпы, примостившись на старое место. Но властное:
— Ловчий. Выйди вперед. Сегодня ты получишь особенную ученицу. — заставляет его покорно замереть и снова сделать шаг вперед. Поднимает морду, глядя на Змееуста вопросительно, но спокойно; интерес маленьким костром разгорается внутри, подпитываясь с каждым словом произносимой глашатаем клятвы, разрастаясь до огромного пожара, когда ободранец понимает, как звучат эти условия.
Клянись, — и он клянется, потому что ему не оставляют выбора, клянется, потому что слишком азартен и потому что это выбивается из привычных ему посвящений. Он хочет знать, в чем дело. Даже если все будет из рук вон плохо — лучше, чем избитое и пройденное неоднократно.
— Клянусь, — удиви меня.
Но, как только в воздухе звучит имя посвящаемой, внутри Ловчего с хлестким звуком трескается предвкушение. З л а т о л а п а я. Злата.
ещё одна избалованная дрянь королевских кровей, в десять лун сидящая в котятах
Ему хочется разразиться дьявольским смехом прямо на месте, Ловчий сдерживается, усмиряя подрагивающие губы таким привычным и легким оскалом. Он пялится на выходящую Злату даже хлеще, чем на Козодоя, всем своим видом показывая презрение к ученице-переростку, и ему плевать, чем она там болела. ОНа не достойна жалости, жалость — низменное чувство. Его применяют к уродцам.
Вот жалость будет, когда ты издохнешь на первой же тренировке, сладкая.
Он видит все — все намеки достигают разума Ловчего поочередно, но наваливаются, собираясь в огромный ком. Змееусту хочется принять чужой вызов. Отсутствие выбора, "любые методы", которые предлагаются ему клятвой, полное подчинение, навязываемое Златолапой ее клятвой. Личный раб, персональный ад. Короткое беззвучное ф а с.
Бесы внутри мечутся, тянет приятно, но с горчинкой — ему хочется поскорее растерзать ее в клочья, посмотреть, что будет — и он сам с собою заключает пари, потому что Злата — эксперимент, ее ученичество — это испытание для них обоих. Он убьет ее, убьет столько раз, сколько нужно, пока феникс не восстанет из пепла.
Если ей, конечно же, хватит сил.
Ловчий вскрывает свою подушечку на только-только затянувшемся месте, а лапу Златы протыкает гораздо глубже, чем надо, всаживая когти почти по основание и слегка ковыряя ими внутри чужой плоти. Она — не сопливый котенок, он ломает ее сразу, на месте, жестко глядя глаза-в-глаза. И да, она была как никогда права — не повезет оруженосцам Ловчего.
Какая ирония для нее самой.
Их надрезы соприкасаются, кровь смешивается. Змееуст — превосходный стратег, отвратительный отец. Ем настолько плевать на физическое и моральное здоровье дочери, что он отдает ее, как мясо, на поедание хищнику, или он просто ломает проросший внутри Златы стебель вызова и надежды, давая понять, что она уже мертва для него? Жаль, в голову к глашатаю заглянуть не удастся. Но Ловчий уже сразу решает притормозить после церемонии и еще раз обсудить со Змееустом.. это.
— Меня удивляет, — лицо приобретает спокойное выражение, взгляд тухнет под полуопущенными ресницами, направленный прямо на девчонку, — как ты вообще дожила до ученичества. Поверь, это было твоей самой большой ошибкой.
сейчас сожру сожру сожру тебя сожру тебя сож р у
И отворачивается, удаляясь, потому что ему нечего больше ей сказать — она и так сама должна понять, в какое дерьмо окунулась минуту назад. Ему не хочется выставлять себя прекрасным, расчудесным, всемогущим наставником, который любого калеку и недоноска поднимает на лапы и сделает грозой леса; он не ждет от нее благоговения, уважения, надежд на светлое будущее — он требует от нее повиновения, вот и все. Ловчий будет крутить ей так и эдак, пока не поймет, какими методами Злата становится лучше. Ему придется постараться, чтобы поймать грань, когда он давит на нее так сильно, как это возможно, но не перегибает, ведь иначе — сломается.
И нечем больше будет играть.
чувство, будто снова в груди бьется сердце, ⠀⠀⠀⠀я тебе открою смерти нежной дверцу.
⠀⠀мы покинем мир живых, нам нет здесь места: ⠀⠀⠀⠀ты — живой жених, ⠀⠀⠀⠀я — мертвая невеста. ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀веснушка — 14 — сумрак
чувство, будто снова в груди бьется сердце, ⠀⠀⠀⠀я тебе открою смерти нежной дверцу.
⠀⠀мы покинем мир живых, нам нет здесь места: ⠀⠀⠀⠀ты — живой жених, ⠀⠀⠀⠀я — мертвая невеста. ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀веснушка — 14 — сумрак
Солнце, стоящее прямо над головой будущих оруженосцев, вовсю припекало темную Лютину макушку, но у девочки даже мысли не возникло о спасительной тени. Люти не сводила взгляда с Огонечек, простите, с Горящей, которая и правда была сейчас похожа на небольшой костер — в прямых лучах солнечного света ее шерсть почти светилась, разве что искры не отбрасывала. Кажется, что только тронь и обожжёт.
Горящая — это имя определенно подходило сестре.
Девочка и не замечает, как резко отступает волнение, но если хочешь быть опорой для кого-то нельзя прогибаться самой. Люти сейчас больше переживала за других и почти каждому пыталась мимолетно заглянуть в глаза — что они сейчас чувствуют? О чем думают?
Люти искренне верит — остался лишь последний рывок, а после все будет иначе. Что значит это "иначе", малышка, разумеется, не понимает, но если жить шесть лун в гадком, томительном ожидании, невольно начинаешь идеализировать подобные моменты.
— Выйдите вперед... — девочка вся натягивается будто струна, хотя нет, в Люте отсутствует эта красивая утонченность, она скорее тетива лука — напряженная и грубоватая, в любой момент готовая выстрелить. Непоседа делает решительный шаг вперед как только слышит свое имя.
Смоль? Люте хотелось бы обрадоваться тем, какой ей достался наставник, но единственная мысль о нем — кто это? Девочка знала лишь его имя, поэтому сейчас с трудно скрываемым удивлением хлопала глазками, пытаясь отыскать своего наставника в толпе, но не найдя непоседа поворачивается обратно, в сторону предводителя.
Клянусь, клянусь, клянусь... — Люти с трудом сдерживается, чтоб не начать выкрикивать свою клятву одновременно с Мороком Звезд, поэтому она просто мысленно повторяет это как мантру после каждого его слова. Девочка вертит это в мыслях так долго и так отчаянно, будто репетирует речь и боится забыть слова от волнения. По закону жанра в самый нужный момент Люти должна замешкаться и перепутать что-то, но...
— Клянусь, — звонкий, уверенный голос раздается на поляне и малышка с трудом выдыхает — все почти закончилось. Но будет ли дальше легче?
Через минуту Люти слышит рядом вторящее ей "клянусь" и с интересом поднимает голову. Смоль подходит ближе и особо не церемонясь царапает когтями детскую подушечку, прокусывает свою лапу и быстро прикасается, всего на несколько секунд, а после так же быстро, почти брезгливосво одергивает ее. Но Люти и не хотела растягивать как-то этот момент, еще больше подкрепляя нарастающий пафос — его было здесь предостаточно.
Девочка совершенно не скрывая своего интереса начинает изучающе внимательно рассматривать своего наставника, но тот словно неприступная стена из льда — холоден и сдержан. Люти Смоль кажется недовольным, так что девочка чуть хмурится, тут же проецируя это на себя. Девочка даже не задумывалась никогда, что далека, наверное, от какого-то идеала оруженосца — не самая сильная, не самая ловкая, чем она вообще может гордиться? Почему думала все это время, что хоть чем-то лучше других? Даже если Смоль не хотел этого, Люти оказалось достаточно брезгливо опущенного уголка губ, чтоб начать сомневаться в себе.
Взрослые внимания детям этого поколения уделяли мало, родная мать девочки умерла при родах, а приемная вскоре пропала. Сама Люти не чувствовала какого-то дискомфорта от этого, ведь ясли были переполнены, и котята просто получали нужную порцию внимания друг от друга. Но по этой же причине хоть какой-то критике малышка подвержена никогда не была и, хотя росла излишне самоуверенной, как оказалось, эту убежденность слишком легко сломать.
Бывает ждешь чего-то так сильно, что невольно начинаешь продумывать самые-самые лучшие варианты происходящего, и когда этого не случается, огорчаешься из-за собственных мечт. Люти даже чуть потускнела, полностью погрузившись в собственные мысли, которые тихо и совсем незаметно, начали темными призрачными нитями опутывать ее маленькое тельце.
Лай — Лютоволченек слышит это и усмехается, какая ирония — взамен почти самого длинного имени ей дали самое короткое. Но ей определенно нравится то, как лаконично и четко, как иначе оно звучит. Мягкая "лю" меняется на твердое "ла", и девочка еще несколько раз произносит имя про себя чтобы окончательно привыкнуть.
— Поздравляю — девочка не отличается особой проницательностью, но даже с ее скудными познаниями, это поздравление не кажется искренним.
Но правила игры есть правила игры.
— Поздравляю, — Лай чуть поднимает уголок губ, — Смоль
— Сегодня на путь ученичества встанут еще одни лапы.
Что?
Морок замирает, и без того темная хвоя глаз темнеет сильнее, пропитывается сумраком, что крадется черной пантерой по перепутьям лиан, и покрывается колючей, острой, леденящей корочкой. Где-то в горле зарождается тихий, опасный рык, но так и не вырывается наружу, лишь когти впиваются в шероховатую кору.
Хочется дернуть за невидимую цепь, связывающую их, свитую из концентрированного мрака искусными руками теней.
Что ты творишь, мой глашатай?
Но сумрачный ничего не делает.
То ли из своего нездорового, темного любопытства, то ли из безграничного доверия ко всему, что делает Змееуст — он застывает хищной тенью, неуловимо напряженной, словно натянутая тетива гибкого лука, и ждет, что будет, жадно хватая каждое слово глашатая. Игра идет не по правилам, Змееуст как всегда лихо прыгает выше своей головы и любых приличий, испытывая на прочность цепи. И они звенят тревожно, трепещут, натягиваются, сдавливая глотку, но всё еще не душат.
— Ловчий. Выйди вперед. Сегодня ты получишь особенную ученицу.
Догадка репьем прорастает внутри, Морок суживает глаза, губы сжимаются в тонкую суровую линию, пока в воздухе болотными огнями вспыхивают слова переделанной на свой лад клятвы. Любые методы, особенная ученица.
— Златолапая.
Тис, больной ты ублюдок!..
Предводитель не может понять, чего в нем сейчас больше: мрачного, лихого веселья, изумления, восторга от того, что он вновь видит своего Тиса таким непокорным и жестоким, или праведного возмущения. Мало того, что он не удосужился поговорить с Безупречным на эту тему, так он даже не подумал предупредить своего предводителя. Морок смотрит на девчонку, он знает лишь то, что в последнее время ей и правда было лучше — чаще мелькала на поляне, выглядела здоровее, чем обычно. Морок цепляет взглядом и Безупречного, предупреждая, чтобы не возникал — так, будто сам полосатый был в курсе всего и решение обговорено, хотя это, конечно, не так. Но он хороший актер — всегда им был — и сделать вид, что всё идет так, как и планировалось, для него ничего не стоит.
Потому что ему кажется это решение правильным. Будь он на месте Златы — удушился бы, пока вынужденно приходилось сидеть в целительской, будучи в десять лун все еще котенком, пока твои братья и сестры вовсю помогают племени и обучаются тому, чего ты не можешь. Он бы не хотел сидеть, покорно ожидая свою смерть, которая постоянно дышала в спину — он бы встал к ней лицом и бросился навстречу, яростно рыча, по пути жадно и отчаянно наслаждаясь всем, что дает жить, и цепляясь за неё так сильно, насколько мог бы. Но не за тупое существование, которое предоставляет безопасное нахождение в целительской — а за ту самую жизнь, яркую, полную, насыщенную. И Злата заслуживала этого.
Пусть будет так.
Когда речь Змееуст подходит к концу, заканчиваясь тем, чем должна была начаться, Морок в последний раз на сегодня выступает вперед, перекрывая своим голосом неровный ропот внизу, пока лоснящимся сорочьим покровом лес тихо накрывают сумерки, а солнце багряным диском тает за горизонтом:
— В связи со смертью предыдущего наставника один из оруженосцев сегодня получит нового, — Пожар и Душка, замертво лежащие рядом, ядовитый сок смерть-ягод, алым запачкавший губы. У обоих только недавно появились котята, а у одного даже оруженосец — и вот так, легко, смерть одного забрала и второго. Но жизнь, как и всегда, продолжается, невозмутимо идет дальше, спиралью прорастая вглубь вселенной. На мгновение в глазах мелькает будто бы озорной огонёк, и Морок заранее смакует реакцию той, кто наконец станет наставницей, — Вихрелапый и Лапка, выйдите вперед.
Он смотрит на Вихрелапого, до поры до времени игнорируя свою бывшую ученицу.
— Клянешься ли ты, что посвятишь всего себя познанию мира вокруг, стоит лапам твоим ступить на путь ученичества, что не пренебрегнешь советом старшего и не ослушаешься приказа? Клянешься ли ты повиноваться наставнику безоговорочно, вверяя ему свою жизнь? Клянешься ли ты чтить Воинский Закон и посвятить себя служению Сумраку, ставить его интересы выше своих собственных?
Когда-то перед ним стояла бело-рыжая девчонка со смесью откровенного ужаса и непокорностью в ярких зеленых глазах, не желая вверять свою жизнь и слушаться приказов того, кто должен был стать её наставником. Того, кто когда-то тряс её надо рвом, невольно лишив единственного на тот момент друга — самой обычной сосновой палки — и потом оставил рваные белесые шрамы на спине от ежевичной плети. Но у неё не было выбора — Тени его не оставляют, обвивают удушливыми нитями и впиваются в сердце. И она поклялась: «Клянусь... быть достойным Теней оруженосцем» — и Кромешник, еще юный, несдержанный, пылкий опричник, улыбался своей демонической и острой ухмылкой, смешивая свою кровь с кровью Лапки. Он стал её ночным кошмаром, она — его головной болью. Ему хотелось сделать из неё достойную, сломав, перекроив, но при этом не потушив прекрасного огня. И когда её сестра становится предательницей, а потом умирает от его лап — ему хочется верить, что его ученица не повторит этой ошибки.
— Где моя сестра? — У тебя нет сестры, Лапка. Твоя семья — это Сумрак. Ты забыла, сладкая?
И она не повторила. Она ослушалась приказа, пошла следом за ним в туннели, туда, откуда легко можно было не вернуться, ослушалась, но этим самым показав нечто более важное, чем слепое послушание. Она всегда оставалась собой — даже когда от цепей на шее было тяжело дышать. Она сохраняла верность — себе, Сумраку, даже ему — когда иные могли сломаться.
— Нужно торопиться пока никого из Сумрачных нет — Ты ошибаешься, Рыжегрив. Тут есть Сумрачные. Я Сумрачная!
Лапка убивает своего отца. У неё больше нет семьи в общеизвестном её понимании, её кровные родственники — мертвы. Её семья — это Сумрак. Клеймо жжется на сердце, и Кромешник утирает её слезы, и впервые в жизни она слышит от него похвалу. Ты всё сделала правильно, ты молодец.
А теперь он смотрит на неё с высоты ветви объявлений, и она вот-вот получит своего первого оруженосца.
— Только не ври, что верил в меня, Кромешник, никто не верит. Даже я.
Она ошибалась. Он тогда так и не сказал ей этого, лишь пообещав, что не позволит ей жить предательницей, если она вдруг оступится. Он не сказал ей самого главного, но зато он говорит это теперь — не словами, но поступком.
Потому что он всегда и вопреки всему в неё верил.
— Клянешься ли ты обучить его всему, что знаешь сама, не препятствовать на пути к знаниями, защищать, не щадя собственной жизни, и направить на путь настоящего воителя? — Морок смотрит на Лапку с затаенной гордостью, теплым червонным огнем на дне зрачков, и когда в воздухе звенит ответное «клянусь», он улыбается ей одним уголком рта и произносит громко и уверенно, — Тогда скрепите ваши клятвы кровью.
Не подведи, моя шладкая.
Осталось последнее, но не менее важное на сегодня. Морок скользит взглядом по толпе, и в антрацитовой тьме уже едва различимы черты соплеменников, но он все равно находит застывшую фигурку, бледную, тонкую, птичью. Уже давно пора было сделать то, что он сделает только сейчас — но Трель как раз совсем недавно довольно громко, хотя и случайно, напомнила о себе, заявившись не в самый подходящий момент к нему на обрыв.
— Трель, выйди вперед, — Тр-рель, милая светлая пташка, будто куколка из слоновой кости, пахнущая сухой и теплой соломой, сладким топленым молоком, столь хрупкая на вид, с несгибаемым стержнем внутри. Она тоже заслужила настоящую похвалу, а не ту, что он бросил ядовито и остро там, на обрыве. Действительно заслужила, тем более после того, как часто он самолично проверял её на прочность, —Уже много лун ты верно и самоотверженно служишь на благо Сумрака, отважно принимая на свои плечи любую ответственность, своим примером доказываешь, что истинно сумрачные бывают разные. Сумрак — это всегда мрак и свет, и одного не может быть без другого. Отныне ты получаешь заслуженное звание старшей воительницы — будь и дальше нашей опорой и нашим светом, Соловьиная Трель.
И пока толпу не накрыл пятнистый, рваный гомон, Морок резковато взмахивает хвостом, бросая заключительное:
— На этом собрание окончено!
Слава теням.
Он разворачивается, забираясь обратно в еще более густую липкую тень, впиваясь взглядом в два горящих в ночной темноте синих глаза — щурится остро, кривит губы в легком оскале, тихо шипит в темно-серую морду скорее насмешливо, чем зло:
— Мог бы и предупредить о своей инициативе, выпендрёжник, — Это ведь был такой фарс, всё как Тис любит, чтобы погромче да с пафосным размахом и чьей-нибудь покалеченной судьбой, а может и не одной. Но, на самом деле, Морок возмущается скорее ради приличия, хоть это и его предводительская гордость была попрана, в конце концов. И еще целительская. Но ему, если откинуть личину предводителя, вылезти из колючего тернового венка и тяжелой королевской мантии, это даже понравилось — остро, ярко, безнадежно. Морок осознает с невозмутимой ясностью — девчонка не протянет долго. Но некоторые и до её возраста не доживали, при этом будучи абсолютно здоровыми.
somewhere across the sea of time a love immortal just like mine will come to me eternally
immortal she returns to me
somewhere across the sea of time a love immortal just like mine will come to me eternally
Девочка-тень, она появляется, как всегда, незаметно — растворяется в густом мраке, скользит вдоль стены оврага, так и замирая чуть в стороне. Не ищет привычно чьей-либо компании — дети заняты общением друг с другом, Тайга только цепляется взглядом то за одного, то за другого, Беркута ее взор так и не находит, а Ловчий — там, в эпицентре событий, получает сразу двух оруженосцев. Она гордится братом, улыбается широко, видя его стоящим напротив ученика, а когда в лапы ее брата отдают жизнь хрупкой, ослабленной болезнью Златы — испуганно распахивает глаза и изо всех сил старается унять разрастающуюся внутри бурю. Превышающая все грани нормы эмоциональность вперемешку с материнским инстинктом — поистине разрушительное сочетание, и Тайга цепляет длинными когтями землю, будто стараясь удержать себя на месте, чтобы не взлететь на эту чертову ветвь, шипя и скалясь на глашатая, вырвать из него хоть какое-то объяснение. Это же его собственная дочь, и вступление на путь ученичества может стоить ей жизни!
Субординация и здравый смысл, конечно, побежают — сковывают тело железными цепями, не давая двинуться с места, давят неподъемной скалой на широкую спину, до чуть слышного угрожающего хруста, прижимая к земле. Возмущение, непонимание, страх — эмоции сплетаются клубком змей, извиваются даже под угрозой смерти, шипят и скалят ядовитые клыки. Ей, огненно-взрывной, с раннего детства огромных усилий стоит сдерживать свои эмоции, но это — необходимость, и она научилась.
Но пламя инквизиции облизывает жадно сузившиеся до тонких нитей зрачки, оплетает ребра, плавит изнутри.
Девочка закрывает глаза, растягивая на пять медленных счетов глубокий вдох, а после выдыхает шумно, до чуть колющей легкие пустоты — не вспомнит ни за что, от кого переняла эту странную привычку. Но у нее получилось убедить себя в том, что с этим выдохом выходит, разлетаясь невидимыми искрами по воздуху, вся злость — ее подхватывает мгновенно бродяга-ветер и уносит далеко-далеко, туда, откуда она уже не вернется.
Внутренний шторм сменяется мягким, обволакивающим теплом и твердой верой, что все будет хорошо. Злата — сильная девочка и непременно справится со всем, что ее ждет. А Ловчий, без всяких сомнений, сумеет стать хорошим наставником. В жизни все происходит так, как должно — Тайга знает это наверняка, а потому отпускает происходящее, не сомневаясь больше ни в чем.
Она вплетает свой голос в паутину радостных возгласов, когда Сумрачное племя в унисон кричит имена новых оруженосцев и старшей воительницы. Слышит объявление об общей тренировке, и что-то щемит внутри, заходится тянущей болью — она, наверное, последняя, кого можно было бы сейчас включить в список молодых воителей. Ей еще целую луну в яслях сидеть, не дергаясь, цепной псиной охранять спокойствие и радость детей. Но как же, черт, она от всего этого устала, как же хочется закатить глаза, когда кто-то причисляет ее к королевам. Она — в о и т е л ь н и ц а.
Дергается с места слишком рвано, разрывая тонкую ткань воздуха резким движением, прожигая огнем решительного взгляда. На полушаге, впрочем, вновь обращается мягкостью закатного облака, ступая мягко, скользяще — только пламя из глаз никуда не девается, так и беснуется, норовя расплавить весь мир вокруг.
Наблюдает за Ловчим со стороны с любопытством, пересчитывая привычно мелкие белые пятнышки на острых ушах — каждое ведь давным-давно наизусть выучила. Но стоит братцу выбраться из сетей всеобщего внимания, тенью замирает за его плечом. Щекочет легким дыханием шею, выдыхая теплое «поздравляю».
А потом молчит чуть дольше, чем требуется, позволяя воителю развернуться к ней, перехватывая взгляд. Улыбаться не перстает, но смотрит серьезно, пробираясь сквозь завесу ядовитого желтого дыма — это для остальных этот взгляд отравляющий, ей же позволено видеть то, что скрыто за ним.
— Аккуратнее, хорошо? — он знает, о чем она говорит. О ком.
А она знает, каким может быть ее брат.
⠀⠀⠀⠀
она улыбается, ее волосы треплет ветер: медно-красные кудри как языки костра в ее черных глазах только память о вечном лете и о ласковом шорохе слегка пожелтевших трав:
улыбается жарко-жарко, звенит и вьется зачарованным змеем под трели уставших птиц — она гасит, как спичку, золотистое пламя солнца, поднимает цунами взмахом своих ресниц
⠀⠀⠀⠀
она улыбается, ее волосы треплет ветер: медно-красные кудри как языки костра в ее черных глазах только память о вечном лете и о ласковом шорохе слегка пожелтевших трав:
улыбается жарко-жарко, звенит и вьется зачарованным змеем под трели уставших птиц — она гасит, как спичку, золотистое пламя солнца, поднимает цунами взмахом своих ресниц
Сообщение отредактировал Сладкая - Ночь, 14-Июл-2019, 06:55
Злата не сталкивалась за свою жизнь с таким откровенным и прямым — лицом к лицу — предательством. Никогда. Так что и сейчас, слушая измененные клятвы, клятвы, которые она уже давно выучила наизусть, искренне мечтая, чтобы они прозвучали и для нее, она не знала, что чувствует. Те самые клятвы для нее не прозвучали. И отчего-то это было ей много обиднее — очередное выделение, очередное напоминание, что она особенная — чем сам факт отношения Змееуста. Отец никогда его не скрывал. Она от него и не требовала иначе.
И она еще не понимала, что происходит. — Клянусь, — поклялась, а затем резко сжалась внутренне и задушила болезненный вскрик, едва не до крови прикусив губу, но додумавшись просто сильно сжать зубы вместо того, чтобы калечить себя еще сильнее.
Злата не думала, что будет легко.
Глаза заслезились от боли, но она даже не думала одернуть лапу — наверное, просто не привыкла. Обычно было больно совсем иначе, так что рана на лапе показалась ей даже приятной: будто бы это была награда, на самом деле, будто бы так Ловчий дал ей нечто намного большее, чем она рассчитывала. Он дал ей отношение, которое точно никак нельзя было сравнить с жалостью, сочувствием, состраданием или поблажками. И поэтому она бледно, болезненно, изломанно улыбнулась ему, сверкнув глазами в ответ на жестокие слова: — Меня удивляет, как ты вообще дожила до ученичества. Поверь, это было твоей самой большой ошибкой.
Мысленно Злата, несмотря на страх, уверяла себя: все это пройдет. Нужно просто показать ему, чего она стоит. Что она не сахарная неженка, и все будет хорошо. Мысленно Злата пообещала самой себе, что это просто "испытательный срок". Что Ловчий помучает ее, но так она лишь нагонит быстрее то, что было у ее родных все эти четыре долгие луны, которые она пропустила. И что это того стоит. Что Ловчий позволит ей стать воительницей вовремя, просто болезненно сократив программу.
Так будет лучше для нее. Злата старалась не винить отца в его жестоком выборе. Злата сама просила о нем — неосознанной дерзостью, жаркой злостью — и прекрасно понимала, что нарвалась.
— Это не ошибка. Я еще не раз, — она старалась, чтобы дыхание не выдало ее, но оно выдавало, не то срываясь, не то вовсе исчезая, так, что вдохнуть, казалось, становилось невозможно, — тебя удивлю.
Бесстрашная дурочка по-доброму прищурилась, еще не осознавая, насколько глубокая яма ожидает ее впереди.
А затем...
Отец объявил о тренировке.
Мы ведь пойдем на тренировку? — Злата вскинулась, полными надежды глазами глядя на Ловчего. Он ведь возьмет ее? Он ведь не бросит ее? Он ведь должен сделать из нее воительницу. Он должен... как поклялся... вести ее. Злата успокоилась от этой мысли. Конечно. Пусть ведет.
Злате казалось, что весь окружающий мир временно перестал для нее существовать в этот волнительный момент. И она не замечала, что творится вокруг.
звёзды бегут по мечу пламенем древних костров раны души весна скроет от глаз травой
Дата: Рассвет, 15-Июл-2019, 05:40 | Сообщение # 2848
ты потонешь в моей тени и очнёшься на самом дне
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 136
Пост к 09.07 разрешение на телепорт от деда, он же тимофей, он же морок, получено
далекие дали
Несмотря на отсутствие в небе раскаленного добела летнего солнца, в лесу по-прежнему жарко, даже ветер не дует — сухой, загущенный воздух царапает носоглотку, мокрая шерсть быстро подсыхает, влажными остаются лишь вьющиеся пряди на загривке.
Он не знает, идет ли за ним Вранолапый — так и не оборачивается проверить, и весь путь проходит, как в тумане, но у дерева объявлений он все равно появляется удивительно вовремя — талант. Буквально материализуется, выныривает из предрассветной темноты, сбросив со своих плеч мантию-невидимку — в момент, когда отцовский голос вещает:
— Выйдите вперед: Сплюшка и Ловчий, Лютоволченек и Смоль, Василистничек и Трель, Гаденыш и Вредитель, Лунатик и Морошка.
Потрясающе.
Его первый оруженосец — якшающийся с грязнокровным сынишкой предателя мальчишка.
Морошка выходит вперед, успевая кинуть взгляд в сторону Смоли — вышколенный аристократ: до боли прямая осанка, холодное высокомерие на лице. Уголок рта слегка дергается.
Останавливается напротив Лунатика, разглядывая аккуратные черты лица, худую фигур — ничего, на первый взгляд, необычного, ничего примечательного, цепляющего, обыкновенный ребенок мирного поколения, но Морошка знает: первое впечатление всегда обманчиво. У него еще будет время копнуть глубже, заглянуть в подкорку, разворошить чужое, личное.
Клянусь, говорит Лунатик, вверяя свою жизнь Морошке, и бесы в грудине заинтересованно приподнимают головы, хищно тянут носами — почуявшие свежую кровь охотничьи псы.
Он скользит взглядом по плечу Лунатика вниз, по покорно протянутой тонкой лапе, задерживаясь на нежной, пока еще не успевшей загрубеть, девственно-чистой подушечке — и вдруг подается вперед, наклоняется и вместо того, чтобы просто чиркнуть по тонкой коже когтем, как правильно, как принято, Морошка кусает. Больно, быстро — кажется, что клыки едва успевают погрузиться в плоть, как он отстраняется, уже легко надкусывает собственную подушечку. Еще один шрам в его коллекции — не выставленный напоказ, особый, из тех, что сокрыт, спрятан от любопытных глаз, но ощущающийся сильнее других.
— Клянусь.
Он соединяет их лапы — кровь смешивается, сочиться сквозь пальцы, вязкая, кажущаяся чернично-черной капля срывается по его запястью, оставляя влажный, горячий след на коже. Он небрежно ловит ее языком, солено-железное расплывается по вкусовым рецепторам, немного горчит.
— Снотворный, — он произносит имя мальчишки тихо, вкрадчиво, почти с удовольствием, но за кислотно-желтым, змеиным, на дне зрачков, таится темное, неприятное, отталкивающее. Протягивает лапу, касается подбородка ученика, заставляя приподнять, повернуть голову — и наконец ловит, сталкивается с постоянно блуждающим взглядом, въедается в серо-зеленую радужку. — Я настоятельно рекомендую не отводить от меня глаз.
Змее ведь, правда, хватит одного укуса, чтобы пустить по венам отраву — разъедающую изнутри, выворачивающую мышцы, просачивающуюся в сухожилия, несущуюся вместе с кровотоком в сердце, мозг.
Тонкая усмешка прорезается на липких от крови губах, он опускает лапу обратно на землю и отходит в сторону: ему больше нечего добавить и поговорить они смогут после, и мальчишке надо бы, стоит понять, что Морошка за ним бегать и утирать сопли не будет, захочет что-то узнать, спросить — пусть подходит за ответами сам.
Он садится, прикрывает глаза, едва ли следя за дальнейшими посвящениями. В голове тихонько гудит, усталость вплетается в тело шипастой лозой — выдрать ее практически невозможно.
морошка⠀ // ⠀с у м р а к ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀это время такое — умей вертеться ⠀победи свою совесть, заставь молчать сердце
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀в посмешище прошлое своё преврати ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀и иди в никуда по чужому пути
морошка⠀ // ⠀с у м р а к ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀это время такое — умей вертеться ⠀победи свою совесть, заставь молчать сердце
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀в посмешище прошлое своё преврати ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀и иди в никуда по чужому пути
Дата: Рассвет, 15-Июл-2019, 10:49 | Сообщение # 2849
не отбрасывая тени ⠀
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 846
Нельзя сказать, что Снотворный так жаждал оказаться в этом жизненном моменте. Его отношение к будущему ученичеству было ужасно неоднозначным. С одной стороны ему хотелось избавиться от оков лагеря, с другой – он не желал, чтобы его трогали. Но обучение без этого не возможно и олененок это, конечно же, понимал. Он был трудоспособным и вдумчивым, внимательным и не боящимся учиться на ошибках, умеющим эти ошибки, совершенные раз, не повторять впредь. И ему бы расслабиться, ведь он не оказался в лапах какого-нибудь психа… или все же? Снотворный не уверен, что ему нравится Морошка, можно сказать, что он его настораживал, заставлял напрягать плечи и прислушиваться с еще больше обостренным вниманием, чем обычно. Болотному духу хотелось стать лучшим учеником своего наставника, ему хотелось его удивить, заставить признать, не относиться, как к глупому ребенку, затонувшему в сказках. Снотворный не был глупым ребенком, он знал это. Оставалось доказать это полосатому.
Клятва, кровавая клятва двух душ, - тот кто это придумал был поистине гением. Делать момент посвящения не просто торжественным, но интимным и личным, объединять пары не голосом, но действием – Снотворному нравилась эта традиция. И он действительно с готовностью протягивает свою лапу Морошке, быть может даже слишком показательно…
Снотворный вздергивает бровь, когда желтоглазый, изогнувшись змеей, склоняется к его лапы, чтобы всадить клыки в подушечку. Любопытно… может стоило тоже укусить его за пальцы? Мальчишка даже не морщится, лишь смотрит вперед с затаенным удивлением в омуте зеленых глаз. Это было странно и сердце пропускает удар. Морошка вторгся в больное личное пространство и что-то подсказывало Лунатику, что он продолжит это делать, особенно когда поймет, какой дискомфорт доставляет своему оруженосцу. Снотворный и не думает отстраниться, лишь прислушивается к колкой боли на обожженной чужим дыханием коже. Новое имя произнесенное этим чужим, тихим, каким-то вязким голосом отталкивает и ученику хочется сбежать. Снова это желание, забиться под корни старого дерева и молчать, лежа там с закрытыми глазами. Снотворный сжимается только внутренне, внешне остается отстраненным, равнодушным. Он лишь дергает кончиком хвоста, а когда чужая лапа прикасается к его подбородку прижимает уши. Морошка будет ломать его, будет отравлять. Дыхание обрывается где-то еще где-то в легких, выдох так и не слетает с губ. Снотворный упрямо напрягает плечи и шею, но наставник все же заставляет его вскинуть голову. Олененок хочет дернуться назад, оскалиться, раствориться дымом болотного тумана, но ничего не сможет сделать, кроме как ответить на ядовитый кислотный взгляд. Он смотрит прямо, с утонувшим на дне мазутных зрачков вызовом. Он не хочет смотреть в глаза, но готов всегда искать взглядом наставника, они могут сойтись на этом? Те демоны, что живут в его душе, что сонно копошатся там, медленно двигая кожистыми крыльями в полудреме, яд Морошки дал толчок, они начали просыпаться и поднимать головы. Снотворный тоже ядовит, но совсем иначе. Его отрава медленная, погружающая в тот тяжелый, пьяный анабиоз, высасывающая жизненные силы неспешно, неторопливо, смакуя каждый глоток. Чужой яд не сможет убить его, но из-за него в разы быстрее сломаются все стены, прорвутся все дамбы, что сдерживают сладкую, больную тьму.
— Я настоятельно рекомендую не отводить от меня глаз. — Хорошо
Он даже еле заметно пожимает худым плечом. «Не отводить» не значит «смотреть в глаза». Снотворный делает удобный для него вывод и пока успокаивается на этом. Морошка улыбается, точнее тонко усмехается, и отходит. Снотворный смотрит вслед, хмурится и опускает взгляд на свою лапу. На светлом пятне, растекшемся на темной подушечке, алеет кровавый след. Олененок медленно выдыхает, воздух в легких кажется отравленным. Мальчишка слизывает с лапы свою кровь и кровь Морошки. Соленая, с еле заметной полынной горечью, и теплая. Сумрачный опускает лапу на землю, находясь в чувствах смешенных. Это пятно, оно несло в себе слишком сакральный смысл, оно было для Лунатика чуть ли не самым важным символом в жизни, и вот теперь на нем красовался свежий, первый в жизни, шрам, оставленный желтоглазым змеем.
Снотворный облизывает губы и осматривается. Соплеменники расходились кто куда, он, кажется, пропустил посвящение Златы, хотя и стоял совсем рядом. Прослушал все, рассматривая двойную метку на своей лапе. Девочка отправляется в лапы к Ловчему и олененок задумчиво дергает ухом. Злата была приятной кошкой и он, пусть и никогда не искал с ней дружбы, с удовольствием наблюдал за тем, как она становится все крепче и здоровее. Мальчишка не хочет думать над тем, зачем и почему Змееуст отдал свою любимую всеми дочь в лапы сумрачному монстру, это, в конце концов, совершенно не его дело. Снотворному хочется только одного – утянуть Мишу ото всех в сторону и помолчать вместе с ним, стирая с себя все лишние запахи, заменяя их смесью тонких и уже знакомых ароматов. Олененок находит друга взглядом и делает шаг, мысленно морщась от прорезающей боли в подушечке. Она пройдет, ранка затянется, но фантомно тянуть будет всегда, он уверен.
‒ Ты как, Мотылёк? ‒ материализуется рядом бесшумно, смотрит гулко и внимательно, пытаясь за один взгляд выловить все самое важное. Мишино имя ему нравится, почти так же, как то, первое, настоящее, которое Снотворный всегда будет хранить в дальних пыльных уголках своей души.
Дата: Рассвет, 15-Июл-2019, 11:40 | Сообщение # 2850
золоmиmся сумрαк оm αнгеловα крылα
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 578
Птичье придушенное сознание включается лишь в момент, когда с ветки звучит, подобный обжигающему синему огню, пробирающий металлом до костей голос Змееуста. Она помнит его рваное "в бой!" многолунной давности, и сейчас Трель мысленно решает для себя, что глашатаю больше подходят агитационные речи, чем посвящения котят в ученики. Воительница жмурится до зеленых вспышек под веками, прогоняя видения своего прошлого, да скользит ближе к дереву, лавируя между соплеменниками. Лапы тянет от усталости — в который раз из лесу. Если делать ставки на то, что Трель найдёт себе пару — любого пола, — в ближайшие 55 лун, то вы, вероятно, проиграете деньги. Впрочем, ее этот исход устраивает. Ну или птичка просто предпочитает думать, что ее все устраивает, а не браться за самокопание. Из двух зол — меньшее, так сказать.
Бледная кошка исправно выкрикивает чужие новые имена, по обыкновению радуясь такому большому пополнению в рядах оруженосцев. Тольео подумать — это целое поколение воинов в будущем, целый пласт новой истории! Придёт время, и племя полностью исцелится от событий Революции, рана затянется шрамом и порастет нежной болотной мятой. Эхо тех времён будет звучать даже тогда, когда умрут дети этих детей, но..
Трели хотелось бы, чтобы Революция больше не была для котят страшной сказкой — лишь кусочком многолетней, многообразной истории.
Чтобы больше не смешивались — воспоминания и страх.
И она почти не удивляется, когда в воздухе в первый раз звучит ее имя; с готовностью выходит вперёд, ободряюще улыбаясь своей новой ученице — Василисничек, словно нежный цветочек, колышется от волнения мелко-мелко, но ощутимо, — и протягивая ей когтистую мелкую лапку.
— Клянусь, — и одними губами: это не так больно, — после чего надрезает чужую подушечку когтями аккуратно, неглубоко, пуская пару капель, которые быстро собираются около ранки рубиновой росой. Свою лапу Трель прокусывает, едва поморщив нос от неприятного укола клыков, а затем смешивает кровь с кровью Василисничек. Живокость — какое интересное имя, право. В памяти всплывают мутные очертания растения, название которого позаимствовал для юной ученицы предводитель. Нужно будет сходить в лес снова — найти это чудо, показать девочке.
— Поздравляю нас, — птичка улыбается по обыкновению тепло и светло, как майское нежное солнце, как сладкий цветочный ветер, приносящий нектар с вересковых полей; она рада каждому ученику, как в первый раз. Много их сменилось — Сорокопут, лучший выпускник, прекрасный друг, Росянка, которой не хватило совсем немного сил.. Светляшка, которая еще не готова. Тенёк, Прогалинка, Зверолом, Паучок — умирали, пропадали, возвращались, пропадали вновь. Трель искренне пыталась думать, что на ней не лежит вина за их смерти. Живокость не должна пополнить ряды не дошедших до воинства учеников. Просто не может — миледи постарается сделать все возможное для того, чтобы Вася выросла в достойную воительницу.
Она ласково проводит хвостом-змейкой по чужому боку, ероша серую полосатую шёрстку своим нежнейшим бледно-песочным пухом. Общая тренировка совсем скоро — им стоит отдохнуть перед тем, как выдвинуться. Наверное.
— Ты можешь ид- — Трель обрывается себя на полуслове, вздрагивая. После странного посвящения Златолапы вновь звучит ее имя, кошка дёргается от неожиданности и нервно облизывается, отрывая взгляд от Василисничек и поднимая его на предводителя.
Она выходит вперед уже менее уверенно, но все еще держа взгляд в спокойствии, стан — прямым и открытым. Похвала, произнесенная сверху, греет нутро вдвойне приятней, но птичка до последнего не представляет, что это с ней, и волнение нежным пламенем свечи трепещет у нее в груди, пока Кромешник наконец не произносит..
Старшая. Воительница.
Пшш. Свеча тухнет под чужими холодными пальцами. Одним движением.
Трель прикрывает глаза, устремляя их в землю, и припадает на передние лапы в низком поклоне, как и следует, потому что традиции прочным вьюном оплетают сознание.
— Будь и дальше нашей опорой и нашим светом.
— Клянусь светить, — еле слышно, — пока не сгорю дотла.
Собрание заканчивается, Трель встаёт в полный рост и смотрит на Кромешника, который уже отвлёкся от всего мира и что-то говорит глашатаю. Вот как, черничный принц, вот как.
Соловьиная Трель.
Улыбается на выдохе, зажмурившись на мгновение, и отходит в тень, к стволу древа, лопатками прислоняясь к прохладной коре.
[indent]я любовь эту буду теплить и вынашивать так, чтоб она разрослась во мне деревом чтобы кончики пальцев стали ею окрашены и чтобы её во мне — немерено[/indent]
[indent]я любовь эту буду теплить и вынашивать так, чтоб она разрослась во мне деревом чтобы кончики пальцев стали ею окрашены и чтобы её во мне — немерено[/indent]
Вниз 
