Незаметно подкадывается сезон Юных Листьев, пробуждая лесную природу и прибавляя жителям новых хлопот.
С Изнанки возвращаются Грозовой воин Мрачногрив и Ветряной Хмелюшек, а также Речные Ветреный и Горный Перевал.
Горечь Звёзд и Шиповник проводят собрание на Главной Поляне, где обсуждается вопрос с нападением Изнанки. По окончанию собрания верхушки призывают воителей выступить на Остров Советов и дать отпор общему врагу.
Также происходят посвящения.
В племени Теней Зарница становиться воительницей Зарево; Таинственная, Сычушка, Песнь и Молниелап получают новых наставников — Ягеля, Полымя, Зайца и Синицу. Искалеченный Можжевельник переходит в статус Старейшины.
В племени Ветра Стая и Сладянка становятся ученицами Стаей Птиц и Усладой, а их наставниками — Стриж и Лечащий. Хмелюшек, не помнящий своего имени, принят обратно в племя под именем Зеркальный.
Новая предводительница Речного племени Танец в компании Нивяника посещает Лунное Озеро, где пока не получает дара девяти жизней, но становится Звёздный Пляс.
Воители четырёх племён прибывают на Остров Советов и вступают в бой с Изнанкой, где принимают первый удар.
Обновлено: 31.03.24
Погода в игре
Утро сохраняется ясным после звездной ночи. Согретый солнечным теплом воздух продолжает прогреваться все больше. Весь лес постепенно зеленеет. Яркими коврами расцветают весенние первоцветы: подснежники, крокусы, прострелы. Золотятся на березах сережки, многие кусты набирают цвет. К обеду легким ветром приносит облака, но они не застилают небо целиком. К вечеру спокойная погода сохраняется, но ночью облаков становится больше, так что звездной ночи можно не ждать. Вода в водоемах возвращается в свое обычное состояние.
Температура: утром +9, днем +16, ночью +8
Сила ветра: мягко дует тёплый ветер
Охота: высокая вероятность успешной охоты весь день
Травы: почки превращаются в листья, травка зеленеет, лечебные травы продолжают расти и наполняться силами, а вот сезон сокодвижения подходит к завершению
Только зайдя в лес, тонешь в терпком запахе благородной хвои. Какую тропинку ни выбери, каждая вьется тонкой ленточкой среди высоких деревьев с пушистыми, раскидистыми лапами и острыми верхушками, достающими, кажется, до самого небосвода. Под лапами мягко пружинит настил из еловых игл и клубятся тени.
Мрачнолесье невидимой границей разделяется на ельник и сосновый бор — отличия почти незаметны, но все же есть. Тем не менее, обе части леса являются как излюбленным местом для отдыха и прогулок, так и богатыми охотничьими угодьями. Целители же могут найти здесь огромное количество лекарственных трав.
Широкие лапы елей и сосен смыкаются над головой, образуя настоящий потолок и практически не пропуская свет — мрачнолесье окутано мягким полумраком. С журчанием по лесу пробегает, извиваясь и огибая деревья, падая звенящими водопадами в овраги и выбираясь из них тонкой лентой, звонкий ручей. Он тянется от заводи через все мрачнолесье. ⠀ ⠀ [cut=°•.⠀Нора Делореана⠀.•°] В глуши Мрачнолесья, вдали от посторонних глаз, находится громадное поваленное дерево, − скорее всего, ель. Одна из его сторон опирается на оставшуюся в земле нижнюю часть дерева, а вторая упёрлась в почву и обросла множеством растений. Под этим "навесом" обжился одиночка Делореан, где устроил мягкую постель из пышного мха. Под кустом папоротника, выросшим под упавшим деревом, кот хранит пойманную добычу. А само укрытие скрывает от глаз небольшая поросль молодых елей.[/cut] ⠀ ⠀ °•.⠀Дичь⠀.•° клесты, ящерицы, белки, дрозды, дятлы, корольки, летучие мыши, совы, тетерева, филины, мыши, кроты, кедровки, мышовки, бурундуки, чижи, воробьи, кролики (очень редко) ⠀ °•.⠀Травы⠀.•° хвощ, еловые иглы, валериановый корень, крапива, тимьян ползучий, малина, мальва, остролист, папоротник, ромашник, тис, лиственница, паутина, можжевельник, черника, боярышник, грушанка, сосновые почки, вороний глаз ⠀ °•.⠀Переходы⠀.•° заводь | река
Дредноут был гоним отовсюду с самого детства, что убедило его, будто учитель тоже на самом деле не жаждал общества мальчишки. Каким бы Асмодей — Аудитор — ни был терпеливым и мягким, он все-таки был далеким: такой добрый к чужому бастарду и каждому встречному оборванцу, что почти святой.
В вольных городах на него смотрели по-разному. Иногда очарованные им кошки смотрели на него с очевидными желаниями, иногда — когда случалось сыграть в героя, дурача кого-нибудь вроде местных племенных леди — смотрели с нежностью и благодарностью. Все это были взгляды, восхищения, которые он принимал как знак своему мастерству. Он улыбался, нежно ведя по чужим щекам, а затем скалился, и все восхищение и весь трепет испарялся из глаз напротив. Аудитор бы тоже не был к нему добр, если бы Дредноут оказался учеником чуть хуже: не запомнил вовремя, что мягкий беззащитный живот подставлять под ласковое касание веселее и выгоднее, чем бесконечно сражаться за то, что тебе предложат, окажись ты хитрее.
Весь в крови, жаждущий крови еще большей, он не был похож на хорошего ученика. Он устал, и смотрел на незнакомца яростно-болезненно. Он жаждал крови, но вся его жестокость была тягой к сопротивлению, жаждой противодействия, а незнакомец, кажется, перехитрил его. Его впервые кто-то так ловко перехитрил, даже не задумываясь об этом. Получая удар в схватке с Делорианом, он тоже, дезориентируя противника, ложно обмяк — но глаза его оставались злыми и взгляд был жесткой, сверкающей сталью. Глаза незнакомца не были злыми. Они были жадными, и Дредноут впервые столкнулся с тем, кто смотрел на него самого, как на игрушку.
Это разозлило его только сильнее. Это пробудило в нем знакомое, но непривычное по отношению к кому-то настолько чужому — потустороннему во всех смыслах — чувство. Его улыбка-оскал медленно угасала, превращая губы в тонкую линию, и, нахмурившись от непредсказуемых действий чужака, он посмотрел почти с обидой.
На него смотрели жадно, почти с восторгом, так, как никогда не смотрели — а затем на него смотрели с нежностью, и в ответ на нее в груди просыпалось что-то настолько затравленное и обиженное, что Дредноут оскалился, отступив на полшага и прижимая к лапе кончик хвоста — неправильная боевая стойка; так было удобнее, так было маневреннее.
Он не был трусом, но он был осторожен. Он был хорошим учеником Асмодея, и он умел подражать, меняя маски, намного лучше, чем когда-то давно, чем нужно было бы, умей он без них получать все то, что получил сейчас: разом, лавиной, цунами, огненно-колдовским смерчем. Он умел принимать чужую ласку, но ласку совсем иного рода. Ее он принимал с самодовольной усмешкой, кривя губы в подобии оскала — он и сейчас замер именно так, позволяя незнакомцу приблизиться, раз так хочется. В целом, он мог многое позволить даже незнакомцу — если уж хочется.
Но ядовитая злость — я убью тебя, я убью тебя сразу же, как ты сделаешь шаг назад — оседала в груди так тяжело, что сковывала движения и отнимала возможность вдохнуть. Ему казалось, что он никогда не сможет дышать, пока рядом вот этот, вызывающий все желания сразу, но не ощущающийся простым незнакомцем. У него никогда не было ничего, и теперь, когда вот этот рядом был, он казался почти его. Подошедший так близко, что можно было сместиться чуть в сторону и измазать его в крови.
— Прямо за тобой.
Он безумец и несет несусветную чушь, оторванную от реальности. Впрочем, у всех свои недостатки.
Дредноут так и делает — пачкает его светлую шерсть, пачкает его внешне, не желая задумываться о внутреннем — окровавленной щекой резко прислоняясь к чужой щеке. Он потерся, оставляя алый смазанный след — кровь чужая, не его — и оскалился, отстраняясь, наклоняясь, ускользая вниз, к чужому открытому горлу. Ты так хочешь сдохнуть? Он выдохнул горячий воздух — казалось, яростная бездна внутри раскалилась так сильно, что неукротимый жар мог поджечь целый лес.
Лес, что мелькнул на секунду в чужих глазах, когда он смотрел в них, был хвойным — возможно, этим? — но заповедным. И он помнил о нем, отступив на пару шагов, ничего не сделав. Поднял голову и расправил плечи, наблюдая, думая теперь только про кровавые следы на их щеках. Кровь на его лице — чужая, он славно пожевал лапу противника и он этим горд. Он всматривается в чужое лицо: а ты? Надежда на понимание — на одобрение во взгляде, жадная: на возвращение промелькнувшего восхищения — невесомая, скользяще-режущий удар наотмашь; и сразу за ним следует второй удар. Он не ждет от этого незнакомца ничего.
[indent]эта ноша осядет пылью в сердце вклинится глубоко между нами дремучей хлябью снова выросло далеко[/indent]
Он не желает, чтобы тот подходил. Это не кажется хорошей идеей — и не может закончиться (точка) чем-то хорошим для Бедствие. Наваждение соблазнительно, но Дредноут ненавидит пробудившееся внутри чувство, и все, что просит еще и рвется обратно, он душит, царапает тонким лезвием, он сжал бы его со всей силы и потянул, и спустил с этого чувства шкуру, он злее и он не ведал его раньше — никогда — и не станет ведать. Никогда. Это невозможно. Он уверен в этом каждый раз.
— Вон.
— Убирайся, — с рокочущей ненавистью. Кто бы ты ни был.
Или я правда убью тебя. Еще до того, как к реальным ранам вернется боль и он почувствует, что ослаб после прошлой битвы, он убьет его, чтобы избавиться от любой возможной боли иного рода. От испуга. От обиды и зависти к тем, чья судьба увенчана славой, победным ревом толпы, изгибами широких многолетних стволов лихолесья. От ярости на самого себя, что опешил и позволил в эту секунду с собой так нелепо поиграть — забывая, что в тот миг игра была почти обоюдной, до внутренней дрожи желанной.
Я пришел, чтобы знать, что я буду прощен;⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ждет меня Госпожа, с нею я обручен.
С неожиданной покорностью поверженный противник лежал у лап серого кота. В горле клокотал гнев. Шерсть стояла дыбом. В единственном глазу играли искры ярости. Потревоженные шрамы ныли. С рычанием в горле Делореан отвернулся. Затем вновь посмотрел на кота, лежащего на земле.
- Я ушёл сам... - тихо и ровно сказал одиночка. Голос совсем не соотносился с его внешним видом, но это было не в новинку... Очень часто он выглядел не так, как чувствовал себя внутри, или наоборот. Этот негодяй бесил его, но слова сами вырвались из пасти - Я не смог вытерпеть одного кота... Я испугался...
Мотнув головой он заставил себя замолчать. Кто он такой, что бы разглашать о своём прошлом всем подряд?! Это его история и других впутывать в неё не было смысла.
Задумавшийся кот и не заметил, как Дредноут неожиданно его атаковал. "Вор и негодяй. Ничего больше..." - мелькнуло в голове в момент падения.
Противник атаковал точно и беспощадно. Его когти рвали шкуру Делореана, который всё никак не мог стряхнуть с себя бродягу. Лапы и живот ужасно болели от свежих ран. Противник не пытался стряхнуть с себя одноглазого кота. Наоборот, тот пытался посильнее его ранить. Делореан тоже наносил ему увечья, но они были не такими точными и разящими, как у Дредноута. И пусть по началу это были хорошие удары, которыми бы кот мог гордиться, но после стольких увечий нанесённых нападающим, одиночка постепенно терял силы. Его движения уже не были наполненными силой. Всё же в драке с молодыми котами одноглазый постепенно ставал всё слабее и слабее. А может на него повлияло то место...
— Племена втягивают когти, подражая домашним котяткам, играющим в драку.
Делореан бешено зашипел, но не смог подняться. Он потратил слишком много сил... Насмешливый вид Дредноута вызывал в нём только ярость и ничего больше. Хотелось исцарапать эту радостную морду что бы на ней больше не появлялось этой радости. Хотелось порвать на кусочки эту тушу. Хотелось сказать больше колких слов, чем эта погань сможет переварить в соей мелкой глупой голове. Собрав силы, одиночка процедил:
- Я тебя найду и поверь, в следующий раз я стану победителем!
Но тот уже скрылся из виду. С огромным трудом поднявшись, одиночка стал пытаться добраться до своего укрытия. Но сделав пару шагов свалился без сил. С тела стекали струи крови, а кот даже не знал как её остановить. Точнее раньше она сама переставала течь, а тут всё никак. Возможно сказывалось здоровье. Его конечно старым не назовёшь, но после всех тех драк, которые одиночка пережил на улицах города Двуногих его здоровье явно ухудшилось.
Изнемогающий от боли кот некоторое время пытался подняться, но после нескольких неудачных попыток он вконец устал и потерял сознание...
– Конечно на твоей, милый, они точно поцеловали тебя в лоб.
он подвисает на несколько секунд, а потом поворачивается к Тенеследу с такой гримассой отвращения, будто ребенок впервые увидел, как целуются взрослые. противно и явно не из той категории, что можно видеть и слышать. нет, ну вы это слышали? аж мурашки по телу. оруженосец бросает быстрый взгляд на воительницу. − меня сейчас стошнит. лучше и дальше делай вид, что я юродивый и со мной даже дышать рядом неправильно. затем вновь возвращается к Тенеследу, подходя ближе, но всё ещё так, чтобы Гадающего было видно полностью: личное пространство не-целителя всё ещё не прощупано, а спешить с такими делами не нужно. Чудик был уверен, что тот совсем скоро сам покажет свои рамки дозволенного.
— Сообщите, если они нашепчут вам что-нибудь о моей судьбе. - глаза вновь сужаются от улыбки. — о, поверь, я сразу же даю знать о подобном!
мальчик быстро оглядывается вокруг, подмечая, что в мрачнолесье он, вообще-то, впервые. нет, он знал, что это хвойный лес и ка кдо него дойти, но зайти дальше реки не решался. открытое светлое пространство — его конёк. находиться в подобном месте он мог лишь на старых территориях Ветра, тренируясь по ночам.
— это что-то из ваших старых территорий, Тенеслед?
Юный невесёлый - этоя Лето не сбылось и не коснулось
Прорицатель|12
Юный невесёлый - этоя Лето не сбылось и не коснулось
Прорицатель|12
Сообщение отредактировал Гадающий - День, 25-Май-2023, 19:54
Словно почувствовав прикосновение ещё до того, как оно случилось, Хмель предательски зажмурился. А потом оно действительно случилось — щекой о щеку, оставляя кровавый след — и он забыл, как дышать. Под веками заплясало лихорадочное марево; красное на белом, везде и всюду, остывающий гул битвы, дрожь во всем теле; слов не разобрать, щека горит от пощечины, но ещё больнее в груди, когда он прижимается к чужому следу на снегу. Хвойные ветви качаются на ветру, задетые чужим плечом. Кровь, боль, тьма и пламя. Он уходит, всегда уходит от него.
Ему стало душно — и вместе с тем так свободно, как никогда не было.
Хмель был свободен, играя наперегонки с ветром в вересковых пустошах, он был свободен, вонзая клыки в горячую плоть, он был свободен, дыша разрежённым воздухом заснеженного поднебесья и пёстрым разнотравьем горных лугов. Он был свободен, но только теперь он по-настоящему понял, от чего. Всего на несколько мгновений, но он заново пережил ту кровавую бездну темного безумия; вечный стыд, ненависть к себе, грязь, сгноившийся внутри утробный крик. Отчаянный страх потери, лишающий воли и рассудка. Терновые шипы непрошеной короны. Оружие, которым он должен повелевать — и не отдавший ему ни одного приказа.
Жаркое дыхание опалило шею, на которой никогда не было тёмной метки. Чужая кровь осталась на щеке, которая никогда не знала хлестких пощёчин, принимаемых с молчаливой покорностью. Хмель приоткрыл глаза, светлые в солнечных лучах, глядя на темно-серое плечо, за которое ему никогда не нужно было отчаянно хвататься, боясь окончательно захлебнуться. Но за которое хотелось схватиться и сейчас — просто, чтобы прижать ближе к себе, потому что это оказалось приятно.
Он был бесконечно свободен. И, будучи свободным, без колебаний и сожалений вновь выбирал его.
Ветряной разочарованно выдохнул, когда незнакомец отстранился, отступая обратно за черту, в прохладную и густую тень. Хмель остался стоять под солнцем, ощутив укол острой нехватки и внезапного холода. Кровь у него в жилах сворачивалась в густой мучительный яд. Там, где шерсти коснулось чужое дыхание, пылали невидимые ожоги — они врастали внутрь, онкологией распространяясь глубже и глубже. Он не пытался стереть кровавый след с лица, приняв его, как дар. Хмель смотрел, смотрел на самого долгожданного своего незнакомца, наблюдая за каждым его жестом, разворотом прямых плечей, за меняющимися оттенками эмоций. Вернись, говорил его долгий, внимательный и горький взгляд. Ты так измаялся. Вернись со всей своей окровавленной шерстью, с отчаянной яростью, обиженной злостью, ты, вечно мятежный мальчишка, вернись ко мне со всей своей тьмой, я ничуть не лучше, но я знаю, как надо, я знаю, что с этим делать.
Только вернись ко мне, как всегда возвращался.
В непредсказуемом море снова шторм. Отблеском стали — злое упрямство. Восходящий мог бы закрыть уши и глаза, чтобы не читать по губам, но все равно знал бы, что прозвучало следом:
— Убирайся.
Хмель мягко улыбнулся, прикрывая на мгновение глаза. Из груди вырвался лёгкий, понимающий смешок.
[indent]но каждая мысль твоя обо мне и каждый твой путь замыкается в круг зачем отрицать то, что видно и так? что я твой единственный друг[/indent]
Клокочущая ярость в чужом голосе всё так же крепка, но больше она не размазывает его по ближайшей поверхности в безвольную покорную лужу. И в этой ярости больше страха, чем ненависти — теперь Хмель слышит его отчетливо. И ему совсем не страшно уйти. Как там говорится? Проиграл битву, но выиграл войну. Это будет тактическим отступлением с ценным трофеем; вместо когтистой пощёчины у него призрак мягкого касания и кровавая печать. Вечные спутники, их дороги переплетены в клубок влюблённых змей, они слишком давно идут по одной тропе из расплавленных звёзд, и за каждым расставанием их ждёт новая встреча.
Восходящий поднял на него взгляд, замерцавший с ласковым весельем; так смотрят на заигравшихся детей, которые ломают свои игрушки и делают вид, что так и должно быть, лишь бы не признавать совершенной ошибки. Склонил голову в полу поклоне — скорее шутливом, совсем не торжественном, но и не наглом. Будто бы примирительном.
— Слушаюсь.
Если бы он всегда его на самом деле слушался, то они оба пропали бы. Я подожду. О, он умеет ждать.
Хмель исчез, как и обещал, в ближайших зарослях с легкостью быстрой птицы — только и подрагивали хвойные тисовые ветви.
[indent] в молчании небес прочитаешь ответ, что я твоя сладкая, я твоя долгая, я твоя тяжкая жизнь[/indent]
Под мраком хвойного леса хочется замолчать и стать серьезнее. хочется услышать хоть что-нибудь, но лес для Полуденницы нем пока что, и она его не торопит. Шаг легче дыхания - взглядом мажет по красно-ржавым стволам. Она больше не обращает внимания на Гадающего и его ужимки, даже Тенеслед теряет очертания - ветряная отходит от них, однако позволяя не терять свою песочную шерсть из виду.
Прикрывает полынные глаза, растворяется одно мгновение для нее и для мира вокруг - и больше никого нет
Мара медленно поднимает голову и призывно кричит - голос стремится к небу высокими кристальными нотами здесь так тихо, что призыв будет слышно далеко
но если брат у реки или рядом с горами, то он, конечно, не услышит Полуденницу удивительным образом совершенно не печалит факт разлуки - они слишком привыкла спокойно относиться к судьбе и тому, что она преподносит. Радость от встречи с братом представляется ей такой же приятной, как радость ожидать этой встречи.
замирает - прислушивается ждет
ей все еще нужны цветы и она хочет их найти, но лес вынудил ее позвать рвать его богатства Полуденница еще не готова
в стакане море — живой? — спасибо. зашторю окна, там некрасиво все эти лица, невыносимо мрака впитал, проснулся лишним встряхнул квартал прыжками с крыши
в стакане море — живой? — спасибо. зашторю окна, там некрасиво все эти лица, невыносимо мрака впитал, проснулся лишним встряхнул квартал прыжками с крыши
Солнце вновь клонилось к западу. На рыжих сосновых стволах играли золотом теплые закатные лучи. Они же подсвечивали шерсть незнакомца, делая его похожим на сгусток нежного пламени и порождение сумрачных — чужих? — лесов: зелень глаз обещала приятную прохладу под раскидистыми хвойными лапами, схрон тишины, но блики света на шерсти и отблески нежности в глазах обещали, что будет тепло.
Он не противоречил, он почти смеялся — над ним? как он смел? — и Дредноут напряженно смотрел на чужой полупоклон, не мигая.
Незнакомец выглядел так, будто любил его, зная всего одно мгновение встречи — они не узнали друг друга по первому прикосновению; Дредноут не узнал — и в этом смехе были понимание намешаны с нежностью и раздражающим вселенским знанием, которое не было дано Дредноуту, которое никогда бы не было ему дано, как не было ему дано никогда и ничего просто так, по праву рождения.
— Слушаюсь.
Это была мягкая покорность, которую он когда-то желал: чтобы его слушались, как короля, чтобы его тень была длиннее и темнее, мрак в ней сгущался и сплетался в венец. Ему не был нужен венец, ему была нужна власть, он когда-то был жаден до мира, готовый получить его за различную цену: железную, кровавую, соленую, любую. Но, неожиданно получив подобное отношение, он почувствовал почти разочарование. Это было разочарование воина, в глубине души жаждавшего схватки, ожидающего неповиновение, ожидающего возможности доказать, что достоин, и получить — завоевав.
Но он ничего не завоевывал. Все скользнуло ему в лапы так просто, что захотелось швырнуть обратно — ненадежно-быстро, легко, бескровно: кому оно нужно таким?
Незнакомец исчез, послушавшись его, и Дредноут не понимал, почему остался стоять, приросший к земле, когда сильнее всего на свете ему хотелось броситься следом, вытащить незнакомца из объятий ветвей обратно — в свои — повалить на землю и проверить, как далеко заходят границы его послушания. Насколько больно нужно сделать ему, чтобы эта игра прекратилась. Насколько сильно ударить? Куда? Тогда станет яснее, как с ним поступить, тогда станет ярче, а значит он сможет вдоволь вкусить чужие эмоции. Содрать с него кожу живьем и загрызть до смерти — вот, что на самом деле заслуживал незнакомец в мыслях Дредноута, потому что обещание "я убью тебя, как только ты сделаешь шаг назад" не не было исполнено, и теперь он был зол на себя и на него.
[indent]что в тебе такого, такого абсурдного, что не позволяет смыслу здравому здравствовать что не позволяет верой общею веровать и огнём сомнения сжигает всё начисто[/indent]
Дредноут вздохнул, чувствуя, что в мрачнолесье становится слишком людно. Он поспешил скрыться тоже, уходя обратно и забирая севернее, чтобы не столкнуться ни с Делореаном — с ним было интересно поиграть еще, хоть было бы и логичнее прикончить его... но эта злость, это обещание возмездия были забавными; возможно, через таких, как он, Дредноут научит окружающих бояться — ни с кем-то еще племенным.
Ни с этим проклятым незнакомцем.
[indent]ты моя вода, живая или мертвая, прозрачная, холодная и горькая вода ты моя весна, открытая, беспечная.. святая, бесконечная, далекая весна[/indent]
Я пришел, чтобы знать, что я буду прощен;⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ждет меня Госпожа, с нею я обручен.
Он бежал, перелетая через поваленные гниющие сосны и причудливые почерневшие коряги, мимо зарослей бересклета и муравьиных пирамид. Солнце склонялось к земле, и закатные лучи поджигали рыжие стволы окровавленным златом.
Лес мелькал перед ним смутным хвойноглазым призраком. Сердце в груди билось тяжело и волнительно, ударами в тамтам, и с губ не желал уходить торжествующий оскал. Хмель остановился резко, усмиряя вздымающуюся грудь и красную птицу в ней, проклевывающую костяные прутья клетки, бьющуюся сильными крыльями. Тихо, жди. Незримое что-то, что Хмель решил называть Тенями, вспомнив о Сумрачном племени и их темных угодьях, было благосклонно к нему, но восходящий не хотел испытывать чужого терпения — бежать здесь так же свободно, как под открытым небом, он не мог, подспудно чувствуя притаившуюся опасность.
Прислушавшись к звукам, он пошёл на серебристый перезвон воды. Склонился над ручьём, щекоча разгоряченные щеки незабудками, и вдоволь напился студёной и сладкой воды. Кровь щеки смывать болезненно не хотелось, и он не стал.
А потом услышал её зов.
Легко поднялся, разворачиваясь на запад солнца, ловя мягко прищуренными глазами медные отблески заката, и ответил несколькими простыми, ясными нотами. Слышу тебя, иду к тебе.
Полуденница была где-то близко, зов шёл со стороны реки, откуда изначально пришёл и он сам. Он бросил взгляд на голубые звёздочки незабудок; всё синее и голубое было связано с памятью и воспоминаниями, но незабудки — память вечная. Восходящие выкладывали их соцветия у висков умершего, давая обещание не забывать — и чтобы незабудки помогли душе сохранить память о самом важном в круговороте вечного пути.
Он почувствовал, что цветы эти ему пригодятся. Где-то рядом ходила смерть. Восходящий склонился над цветами, шепча молитву, и, дождавшись разрешения, аккуратно сорвал, преломив тонкий стебелёк. Во рту стало горько и душисто.
***
Совсем скоро он нашёл светлый силуэт сестры, и легкой поступью вышел к ней, ласково притеревшись щекой к щеке — той, что была чистой, разумеется. На дне зрачков плясали шальные искры, но, заметив присутствие ещё двоих, Хмель решил поделиться своей радостью с Полуденницей позже, ограничившись пока лишь нежностью от встречи с ней.
Положив перед своими лапами нежные цветки, Хмель взглянул сестрице за плечо, разглядывая двоих. Один из них был ветряку знаком — имя его пришлось выковыривать из топкой памяти о прошлом, сшивая с поблекшими воспоминаниями. Другой же был ему не знаком, но, по сравнению с соплеменниками, под сводами хвойных крыш он чувствовал себя как дома. Сумрачный?
Пришлось потратить ещё пару мгновений на то, чтобы вспомнить, как говорить на нормальном, общем языке.
— Давно не виделись, Гадающий! — Хмель по-летнему улыбался ему поверх плеча Полуденницы, перехватил темный взгляд сумрачного — переплетение орешника, ржавые тени терновых зарослей — и добавил, обращаясь уже к ним двоим, — Светлого вам вечера!
Что тут происходит, сестрица? — он переплелся с Полуденницей мерцающим взглядом, слегка пробуя когтями хвойный наст.
— Кто-то вернулся к Вечному Отцу? — шёпотом, слышным только сестре, осторожно спросил, указывая лёгким кивком на россыпь незабудок. Не просто же так ему было нужно их сорвать, верно?
Путь до хвойного леса занял у них достаточно много времени. Обратный, конечно же, должен быть быстрее, так как Тенеслед планировал возглавить патруль, поблагодарив своих сопровождающих, но напомнив им, что они спешат.
Когда они пересекли реку и оказались в объятиях лесных теней, Тенеслед подумал, что у него сейчас разорвется сердце. Но мгновения шли, а оно продолжало биться, солнечные лучи скользили по темным хвойным иглам разлапистых сосен, их кора почти сияла теплом, и, застыв, Тень молча смотрел вглубь леса, не смея сделать к нему еще один шаг. Гадающий гримасничал, как решил Тень, смущенный неожиданно ласковыми словами соплеменницы, и Сумрачный весело приподнял брови в ответ на его рожицу отвращения: неужто неприятно?
— Это что-то из ваших старых территорий, Тенеслед?
Что бы ни хотели сказать о нем звезды, Тень знал, что тени скажут ему все это намного охотнее.
Нет, это место не было похоже на его родные леса. Слишком юное. Слишком теплое. И все же, мягкий полумрак — знакомый, и под лапами тысяча тонких, извилистых троп, что сплетаются в узор.
Тенеслед не решился ступить на них. Он был не один, а значит, не мог позволить себе потеряться среди мрака, даже если это сулило ему скорое получение всевозможных ответов: его ждали обратно живые, говорящие вслух.
— Да, — тихо, так как в горле пересохло, отозвался Тень. — Я это чувствую.
Гадающий не спешил отходить далеко и уводить их вглубь леса, и это было хорошо. Тенеслед не боялся полумрака мрачнолесья, но по старой памяти опасался его своенравия. Полуденница двинулась куда-то в сторону, и Тень не успел окликнуть ее: ветрячка неожиданно закричала.
Она была прекрасной, дикой, потусторонней — и Тенеслед с недоумением повернулся к Гадающему, потому что это было слишком странно даже для другого племени. — Что она делает? — и взглядом уточняет: "это у вас так принято?"
Дивный новый мир. Тенеслед поморщился. — Хорошо, что мы не в охотничьем патруле, — кратко бросил, не понижая голоса. — Гадающий, поможешь? Нужно отломать свежих хвойных ветвей. Я сам залезу и поищу, какие можно сорвать, а ты подними, когда я скину.
Итак, он кивнул товарищу, решив предоставить Полуденницу самой себе на некоторое время, после чего взлетел на ближайшую сосну, почти затерявшись среди ее ветвей.
Нужно было перекусить пару тонких, свежих веточек, и две пасти утащить обратно в лагерь, с запасом. Тенеслед, переходя по ветвям туда-сюда, стараясь ловчее подобраться к юным веточкам, с наслаждением притирался к стволу боками, впитывая запах хвои и не стесняясь небольшого количества налипающей на шерсть смолы. В кои-то веки он пахнет вкусно, а не липким Изнаночным ужасом и дурными туманами.
Чуть не свалившись, но незаметно для оставшегося внизу Гадающего, Тенеслед понадкусывал часть хвойных веток и перекусил достаточное количество, чтобы было едва возможно управиться вдвоем.
Он решил, что с остальным, в случае чего, поможет Полуденница, но не был готов командовать ей, памятуя, что ветряная имела какую-то свою цель во время похода в лес.
Тенеслед спрыгнул вниз сумеречным охотником, болотной тенью, истинным сыном мрака и болот — бесшумно, и непроизвольно распределил вес так, чтобы шаг его почти не тревожил хвойный ковер отныне. Он пах, как тень мрачнолесья, он был тенью мрачнолесья, и он не отдавал более дань этому лесу — он чувствовал себя дома и лес был его вновь обретенной родиной, его защитником и покровителем. Он мог хозяйствовать тут, как захочет, и тени, он был уверен, благоволили ему.
Раскидав хвойные букетики так, чтобы получилось два примерно одинаковых, он обернулся на голоса: теперь Полуденница будто раздвоилась, и Тенеслед сдержанно кивнул, определяя в незнакомце ее брата.
— Светлого вам вечера! — Мягких сумерек! — не удержавшись, немного едко крикнул в ответ, впрочем, склоняясь в приветствии вполне дружелюбно; племя Ветра отчего-то крайне любило свет, что было не удивительно, ведь они жили под солнцем и охотились на пустошах под его лучами, ничем не скрытые от них.
Однако желать света тому, кто живет во мраке — уже второй раз, между прочим — было почти оскорбительно. Тенеслед не замечал за Сумраком подобного навязывания — пусть его соплеменники и были гордецами, не признающими иных традиций — кому-то еще.
Сумрак был жаден до пожеланий. И все же, неблагими намерениями была вымощена тропа какой-то более приятной Тенеследу политики, нежели эта.
Он порадовался, что от него теперь разит, как от сосны, и пусть запах выветрится, когда он дойдет до лагеря, став почти обычным Сумрачным запахом, сейчас он был воплощенным хвойным духом среди жителей пустоши.
Клуб любителей целебных трав: Тенеслед и племя Ветра. Сумрачный вздохнул, заметив незабудки и подумав, что он никак не может проследить за тем, с какими целями они используют цветы и травы, и если это в порядке вещей для их племени, то Ветер довольно прогрессивен. И, в таком случае, вовсе не удивительно, что Ягоднолап целитель в свои детские луны.
Незабудку можно было использовать при тяжелом кашле. Сейчас был не сезон тяжелого кашля. Если только в племени не было безнадежно больных, вроде... Позолоты.
Тень сглотнул, задумавшись. Могли ли близнецы помогать Ягоднолапу? Они здесь недавно — наверное? — но они соплеменники юного травника и наверняка знали, что ему нужно. Состояние палатки целителя, конечно, убеждало Тенеследа в том, что соплеменники напарника не сильно спешили ему помочь, как и весь остальной лагерь, но все же...
— Зачем вам незабудки? — обратился к близнецам. Он кивнул Гадающему, после чего подхватил свою часть хвойных веток и приблизился к ним, останавливаясь и опуская себе под лапы уже рядом с ними.
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
Отклик Хмеля - птичий перезвон. Мара замирает, улыбнувшись. Взглядом обводит стройный хвойный лес. Он станет ей ближе со временем, она уверена. А она сумеет привыкнуть к нависающим над головой еловым лапам. Дергает ухом в сторону Тенеследа и Гадающего, но не поворачивает головы она - натянутая тетива, звенящая напряжением и ожиданием. Брат появляется из сумрачного марева и в его губах голубеют незабудки
Полуденница тихо смеется и с удовольствием отвечает на приветствие. Их снова двое - они снова целое. Несмотря на отсутствие болезненных привязанностей, Мара остро ощущала всю жизнь свое единение с Хмелем. Их внешность, их повадки, их любовь - не просто схожи, их так приятно всегда делить на двоих. Кажется, они делят на двоих абсолютно все и они оба были отмечены Духами и Богами, когда стояли на той возвышенности, когда тонули в шуме умирающего лагеря
Мара прикрывает глаза и задумчиво улыбается.
— Кто-то вернулся к Вечному Отцу? Кивает, совершенно не удивленная. То, что брат принес цветы, которые были ей нужны - не волшебство, а истина. — Белоснежный юноша, — спокойно сообщает, — и ребенок. Для ребенка нужны другие цветы, — крошечные души нужно заряжать ярким, она должны нести с собой фонари-маячки, чтобы духи старших их нашли и провели за собой дальше, — нужны красные светлячки, — Хмель и так знает, какие нужны, но Полуденнице приятно озвучить это вслух.
Легкий изящный поворот - взгляд упирается в Тенеследа. Мара смотрит цепко, пьяно - у нее слишком хорошее настроение для этой процессии. — Незабудки будут сопровождать павшего белого, — произносит, повышая голос, чтобы сумрачный ее слышал, — для девочки мы найдем другие.
это не обсуждается. Полуденница слишком чтит смерть, чтобы позволить кому-то потеряться за ее пределами и кануть в бесконечность.
в стакане море — живой? — спасибо. зашторю окна, там некрасиво все эти лица, невыносимо мрака впитал, проснулся лишним встряхнул квартал прыжками с крыши
в стакане море — живой? — спасибо. зашторю окна, там некрасиво все эти лица, невыносимо мрака впитал, проснулся лишним встряхнул квартал прыжками с крыши
Хмель едва заметно кивнул сестре, принимая вести к сведению. Повертел в памяти все цветы, что встречались ему на пути, но самыми красными и яркими светлячками пылали в сознании смертельные ягоды тиса. Они не годились для посмертного савана земного ребенка, но невольно восходящий подумал о том, что был бы не против, если бы в его собственное охладевшее и раскрытое тело вложили вместо сердца горсть запретных плодов, когда придёт время вновь отправиться по небесному кругу.
Вряд ли кто-то, кроме Полуденницы, сможет похоронить его, как подобает. Вряд ли Полуденница согласится впихивать в него ядовитые ягоды. Это против обычаев.
За сегодня ему уже два раза хотелось их нарушить.
— Я видел алоцветную мальву, — отозвался задумчиво, предлагая, но не настаивая. Возможно, они найдут что-то лучше.
Незнакомец — очередной, сегодня Небо щедро на новые лица — подошёл ближе к ним, принося с собой пушистые хвойные ветви. Темношерстный, темноглазый. Неуловимо похожий на…
— Зачем вам незабудки?
Хмель молчал, предоставляя сестрице голос. И только сейчас начал осознавать: они все действительно вернулись. Их клан, вторая семья, погиб целиком, оставив только двух близнецов. Они вновь адепты Ветра. Земным, будь они сумрачные или ветряные, чужды обычаи восходящих.
Со всем этим ещё только предстояло свыкнуться. И понять, как устроен этот новый мир; в старые времена обнаружить вместе воителей разных племён можно было либо на Совете, либо на границах, либо в битве.
— Ты сумрачный, — больше утвердил, чем спросил. Кто ещё пожелал бы ему мягких сумерек? Хмель мало знал о традициях Сумрака — в общем-то, вряд ли хоть одно племя знало что-либо о них. Только об одной — усеивать свои границы костьми и кровью. Восходящий слегка склонил голову набок, мягко щурясь и внимательно разглядывая выходца из темных земель, — Зачем вам хвоя?
Зачем сумрачным хвоя. Хмель едва не прыснул вслух от того, как слышались вместе обе произнесённые им фразы — зачем рыбам река? — но спрашивал он с искренним интересом к чужим обычаям. К тому же… Если это хвоя для погребения, а не для укрепления лагеря, то разве её не должен собирать целитель?
Дата: Сумерки, 27-Май-2023, 11:13 | Сообщение # 41
из сумрака севера и железной мглы
Группа: Стражники
Сообщений: 2555
Тенеслед почувствовал раздражение. Будь он где-то в другом месте, не под защитой родного леса, он бы испугался колдовству, но здесь, в своем лесу, он думал об истинности уже известного — и о вторжении неизвестного. Изнанка приучила его ничему не удивляться. И он молчал, не удивленный, но рассерженный в глубине души: без Горечи Звезд он не мог ни согласиться, ни отказаться, и, так как предводитель был не против, он просто терпел чужое вмешательство в будущую церемонию.
Украшение цветами — как натирание травами, не только имеет церемониальную символическую ценность, но и перебивает запах смерти.
И все же, сопровождать Соловушку будут не незабудки. Тенеслед прикрыл глаза, смолчав, хотя накопленная усталость и близость клубящегося за деревьями сумрачного сделала его неожиданно злее. Он был здесь недостаточно долго, чтобы командовать. И, возможно, из-за Безупречного, но его нервировал интерес не сведущих в лекарственных растениях котов к цветам, которые могли потенциально навредить им при неправильном использовании. Однако он все еще отдавал себе отчет, что на общих землях следует примиряться с таким, а не менять. Ответственность — Горечь Звезд приказал — боролась в нем с безразличием: весь мир не спасти, и такова воля живых — умирать, если захотелось, по-тупому.
Ему придется быть очень осторожным в этом новом лагере, полном пророков, травников и избранных. Он-то, конечно, не является ни первым, ни вторым, ни, тем более, третьим. Он хотел увести сюда всех своих, хотел поохотиться, хотел отоспаться.
Но если он еще и хотел сладить с этой оравой своевольных дикарей, ему нужно было быть хитрее.
Голос брата-близнеца Полуденницы был приятным. И в нем тоже было что-то дикое и своевольная. А ещё у него на щеке была кровь. Тенеслед чувствовал ее запах, и он тоже влиял на оставшиеся в напряжении нервы.
— Тенеслед, — представился в ответ на очевидный вопрос. Посмотрев на хвою, также спокойно отозвался, объясняя: — Она используется для лечения, поэтому часть я отнесу в пещеру. Часть будет использована на последней церемонии для моего соплеменника.
Тело Капли тоже следовало бы натереть, но Тенеслед планировал сделать это только после разрешения Кусоуса: он не застал случай посмертного принятия ребенка-одиночки в Реку, но делать что-то посмертно, разлучая на небесах погибшего и ее семью, за которой могли бы смотреть чужие боги, он не планировал.
— Полуденница, — обратился Тень к ветряной, после чего перевел взгляд на ее брата, ожидая, что тот представится. И затем обратился уже к обоим: — Мне нужно, чтобы вы набрали мяты. Ее запах, как и хвойный, поможет перебить запах смерти. Она должна быть у реки. Сможете?
Лаванды он вокруг не видел. Даже мест, где она могла бы расти, не мог пока представить в этом лесу.
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
буэээ. — Давно не виделись, Гадающий! мальчишка тяжело вздыхает и сдержанно кивает Хмелю, после чего уходит вслед за сумрачным не-целителем. оруженосец молча следовал указанием, в дальнейшем не вступая ни с кем в диалог: настроение резко ухудшилось и всё, о чем он думал, это как бы поскорее свалить из хвойного леса. однако, чувствуя ответственность за Тенеследа, всё же остался рядом, чтобы сопроводить кота до лагеря. к тому же, нужно было помочь донести хвою. разговор о цветах его заметно утомил и он молча отошел в сторону, подбирая оставшиеся ветки, которые мог унести сам. остальные скомпоновал так, чтобы Тенеследу тоже было удобно их подобрать и пойти обратно. мальчишка молча подошел к сумрачному, ожидая дальнейших указаний. рядом с близнецами было некомфортно.
Юный невесёлый - этоя Лето не сбылось и не коснулось
Прорицатель|12
Юный невесёлый - этоя Лето не сбылось и не коснулось
Полуденница отвлекается от диалога, прислушиваясь к лесу. отворачивается, всматриваясь в переплетения древних ветвей. Они еле слышно скрипят, шепчутся. Хочется подойти ближе и потереться боком о шершавое тело, закрыть глаза и услышать голос
Маре всегда нравились голоса деревьев и птиц. Она растерянно кивает брату, соглашаясь, что мальва - отличный вариант, и разворачивается спиной к говорящим. Кожей ощущает приближение Тенеследа, но лишь мимолетно улыбается сама себе. Отмечает нюанс про хвою - значит, она нужна для погребения. хвоя приятно пахнет, но совсем не подходит для этого, как и тисовые ягоды. Хмель прав, она бы не согласилась заменить его сердце ядом.
разве что диким медом, окропившим маковые лепестки
— Мята? Ладно, — легко соглашается, разворачиваясь. У реки можно и мальву собрать, раз уж они должны туда пойти.
Полуденница передергивает плечами, поглядывая на темный свод неба - ей некомфортно ночью. Не холодно, не страшно - просто ночь иная. Ночью нужно быть в одиночестве, а у нее целая компания глаз. Ветряная притихает, сереет - еще чуть-чуть и сольется с чернильной мглой, станет прозрачной.
ловит за хвост растерянность - жизнь вне Изнанки тревожит ее, смотрит хвойными глазами из самой глубины леса. ей кажется, что ее заперли.
Воительница крутится на месте и берет точный курс на реку. Больше она не заблудится в этих лесах. впрочем, она и до прогулки с провожатыми не то что бы блуждала.
Срывается с места пущенной стрелой, позабыв и про незабудки, и про хвою, которую могла бы помочь донести.
- река -
в стакане море — живой? — спасибо. зашторю окна, там некрасиво все эти лица, невыносимо мрака впитал, проснулся лишним встряхнул квартал прыжками с крыши
в стакане море — живой? — спасибо. зашторю окна, там некрасиво все эти лица, невыносимо мрака впитал, проснулся лишним встряхнул квартал прыжками с крыши
Дата: Рассвет, 29-Май-2023, 01:57 | Сообщение # 44
идя долиной смертной тени, не убоюсь зла
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1833
— Тенеслед.
Так по-сумрачному.
Хмель невольно бросил короткий взгляд сумрачному под лапы. Ночь опустилась на лес, и тени сливались с густой хвойной тьмой, выползали из неё по неверным линиям лунного и звёздного света.
Он легко кивнул ему в ответ на объяснения.
Тенеслед не был похож на целителя, но, судя по всему, являлся им — или же учеником целителя; выглядел он совсем ещё юным — даже запряг Гадающего помогать со сбором хвои. Тот тихонько шуршал в темноте, а когда подошёл, то держался всё так же ближе к Тенеследу, заметно помрачнев. Хмель с любопытством вильнул одним ухом, будто пытаясь уловить что-то витающее в воздухе — он так давно не общался с кем-то вне клана, что теперь незримое переплетение настроений и отношений увлекло его не меньше, чем новый лес, наполненный новой жизнью. Гадающего и сам воздух вокруг него хотелось подцепить когтем и прокрутить, проткнуть.
Тенеслед, позвав сестру, смотрел выжидающе. Хмель мягко представился ему, хребтом чувствуя, как чуть позади него сестра глубже погружается в лес.
И незабудки превратились в забудки — сестра скрылась во тьме, и тонкий букет маленьких голубых созвездий остался лежать у лап Хмеля. Он слегка ухмыльнулся, глядя ей вслед. Восходящий не видел особого смысла в том, чтобы исполнять половинчатый обряд (ибо полный им совершить никто не даст) над телом незнакомых земных, но, раз цветы уже сорваны, то он не даст им пропасть понапрасну.
— Сможете? — Если проводишь до реки, — улыбается игриво, пристраиваясь сбоку и едва-едва касаясь шерстью шерсти, — Боюсь заблудиться в темноте — под мои следы ведь не стелются тени.
Страшно ему не было. Мрачнолесье давило на него, прятало небеса, но опасности он пока не чувствовал. Хотелось подавить своим присутствием на Гадающего, дать сестре возможность побыть наедине с лесом и рассмотреть получше сумрачного.
Дата: Рассвет, 29-Май-2023, 12:00 | Сообщение # 45
из сумрака севера и железной мглы
Группа: Стражники
Сообщений: 2555
— Мята? Ладно, — и она унеслась, ведомая внутренним компасом, прочь из мрачнолесья.
Тенеслед посмотрел на удаляющийся силуэт Полуденницы, бросив взгляд на незабудки, о которых она говорила с братом. Посчитав, что, раз не она их собирала, она, в общем-то, и не имела к ним отношения, он покачал головой, переводя взгляд на Хмеля.
— Если проводишь до реки. Боюсь заблудиться в темноте — под мои следы ведь не стелются тени.
Тенеслед подумал, что Хмель ему нравится. Не так, как его сестра — та была дикой, похожей на неожиданно поднявшийся ветер посреди палящего жара, предгрозовым штормом, медовой отравой. Хмель был... похож на хмель, прохладный мед в жаркий день, и его глаза — юная хвоя мрачнолесья. Он был приятным, у него был певучий голос, и Тенеслед бы не возражал против чужой игривости, сместился бы в сторону ветряного воителя, демонстрируя, что он, в общем-то, готов оценить прелесть близкого знакомства...
Но он был не один. А потому Тенеслед не сдвинулся ни на миллиметр в сторону Хмеля, одно биение сердца мягко, задумчиво его рассматривая, но потом прищурившись, вставая так, чтобы плечом загородить Гадающего, умышленно отошедшего от близнецов, когда они собрались вместе.
Тенеследу нравились все, Тенеслед, в общем-то, ориентируясь на свое внутреннее чутье, тоже нравился всем, но между собой они явно не испытывали симпатии, и близнецов было двое, не выказывающих абсолютно никакого дискомфорта. А Гадающий — один.
— Гадающий, — пристально глядя на Хмеля, транслируя ему мысль, что напряжение в их маленькой группе ему ни к чему, — мой провожатый. Ты можешь присоединиться к нам.
Но красивая лесть о тенях, что стелются под лапы, его тронула. — Проводить по теням я могу тебя в другой раз, на рассвете это не столь интересно.
Сумрачный хитро усмехнулся, после чего демонстративно двинулся в сторону своего изначального спутника. Благодарно кивнув ему и подхватив удобно собранный букетик из ветвей хвои, Тенеслед ощутил, что все это время у него во рту был вкус сосновой смолы. Нажевался, пока скидывал вниз.
Минусы: запах смолы перебивал возможные запахи опасности, набившись в рот. Из плюсов: от него самого теперь точно приятно пахло.
Тенеслед двинулся в сторону речной переправы.
[bgcolor=#000000]река[/bgcolor]
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
[indent]неуклюжее «чувство» склоняется мятой иглой по прожилкам тряпичного тела; бормочет, гундит. докарабкавшись к сердцу — проткнёт его, вышьет узор и уйдёт, заплатив за пристанище дыркой в груди.[/indent]
Вниз 
