В недавнюю бурю речная предводительница Звёздный Пляс окотилась на Туманном Склоне, принеся в племя сыновей Ириса, Лилушку, Иссопа и Василька, а с ними одну дочь — Ветреничку. Роды приняла сумрачная воительница Предвестница. Котят вместе с роженицей нашёл речной верх в лице Горного Перевала и Белоцвета. Хотя увиденное им не понравилось, они приняли участие в имянаречении, после чего все благополучно отправились в лагерь.
Слепой сумрачный старейшина Терносказ провёл на Главной Поляне лекцию о династиях в племени, а вместе с тем — об истории Сумрака и великих предшественниках Горечи Звёзд.
Старейшине племени Ветра Мухожуку не понравилось на Главной Поляне. Его пожилой жене Шептунье — тоже.
Весь день небо чистое без единого облачка. Солнце светит в полную силу, золотыми лучами согревая земли вокруг озера. Лес наполнен красками, весь кишит добычей. Эти летние деньки − лучшее время, чтобы сходить на пляж и приятно провести время с друзьями и родными. Хуже всего на пустошах, где прямые лучи солнца неприятно припекают спины и головы. Воителям стоит быть осторожными, чтобы не получить солнечный удар. Яркий алый закат будет приятным дополнением к этому дню. Ночью же зажигаются звёзды, и это потрясающий шанс для романтиков и свиданий под взором предков.
Температура: утром +15, днём повышается до +24, на ночь опускается до +16
Сила ветра: слабый на протяжении всего дня
Охота: весь день шанс удачной охоты высокий
Травы: всё цветёт и пахнет; лучшее время для сбора разных трав
Образовался глубокий и опасный разлом в земле: он начинается примерно от входа в лагерь и идет до дерева объявлений. Палатки не разрушены, но есть риск падения дерева объявлений на поляну. Разлом перепрыгнуть возможно, но котятам, старикам и больным это не под силу — лучше обходить.
г л а в н а я · п о л я н а
Вечный полумрак, причудливая игра света и тени, легкая вуаль тумана, хвойный дурман. Говорят, что племя Теней — Тёмное Сердце Леса, и здесь, в самом центре сумрачного лагеря, оно бьется особенно жарко. Чужакам здесь будет неуютно, холодно и слишком темно: колючая ежевика окольцовывает надежной стеной вершины оврага, вековые сосны-великаны пронзают острыми верхушками небеса, заслоняя их пушистыми ветвями, а поваленное дерево отбрасывает на поляну темную тень, заботливо укрывая сумрачных от солнца, дождя и снега. С каждым вдохом легкие пропитываются истинно сумрачным ароматом: терпкой, благородной хвоей, теплым запахом солнечной смолы и тонкой ноткой густой болотной влаги. Здесь кипит таинственная, бурная жизнь племени, отсюда можно попасть в любую точку лагеря: вы можете увидеть и расположившиеся вдоль стен оврага надежные палатки, и могучий дуб, возвышающийся в противоположной от входа стороне, с которого главы племени сообщают важные новости, и тонкий ручеек с чистой водой, где можно утолить свою жажду. Густые заросли древнего папоротника услужливо приглашают отдохнуть в своей тени, неподалеку находится склад, где сумрачные хранят добычу, но самое время поближе рассмотреть всё то, что таит в себе сумрачный овраг.
в х о д/в ы х о д · и з · л а г е р я
Вход в лагерь трудно найти тому, кто не знает, где он находится: его надежно скрывают малахитовые ветви елей и сосен, и только тонкая тропинка из следов и сгущающихся запахов приводит вас к сумрачному дому. Первое, с чем сталкивается каждый, кто подходит близко к лагерю — неприступные заросли кустарников. С трудом можно заметить небольшой просвет меж ними, и тогда вы ступаете на узкую тропинку над глубоким рвом, окольцовывающим лагерь. На его дне хищно поблескивают опасные осколки и колючки, выступают острые колышки, которые, к тому же, воткнуты и по краям рва — падение грозит если не смертью, то серьезными ранами, но сумрачные давно научились без труда преодолевать это препятствие. После тропинки вы попадаете в прикрытую ежевичными плетями пещерку в корнях дерева, которое перекинуто через овраг. Корни все еще в земле, и именно за счет них дерево все еще живое. Пещерка в корнях выходит в туннель внутри дуба, а он в свою очередь заканчивается дуплом, выходящим вниз. Когда дерево стояло вертикально, это было просто глубоким дуплом с выходом у корней, а теперь Сумрачные коты оборудовали туннель под вход и выход из лагеря. Из-за того, что дупло-выход находится достаточно высоко от дна оврага, сумрачные котята даже при особом желании не смогут самостоятельно покинуть лагерь, пока не подрастут достаточно.
с к л а д
Если перейти через ручеек, что пересекает главную поляну почти пополам, можно попасть не только к дереву объявлений, зоне отдыха и целительской, но и к складу, где хранятся добыча и различные нужные для лагеря вещи. Находится он... Под землей. Тоннель вниз прикрывает небольшой навес, что защищает его от снега и дождя, не позволяя полностью залить склад, хоть и приходиться зимой часто раскалывать лёд, чтобы не поскользнуться. Мягкий изгиб тоннеля ведёт нас в небольшую пещерку, что пустует, но ведёт дальше в два других туннеля, заканчивающимися основными помещениями. Первый проход — левый — оканчивается небольшим, но очень холодным хранилищем дичи, а пол обвит тонким слоем мха. Это все позволяет дичи храниться дольше. Второй туннель — правый — оканчивается сухой и достаточно большой пещеркой, в которой хранятся пласты мха, всякого рода приспособления для работ по лагерю — камни, ветки, плети, лозы. Склад был построен умелыми лапами наших воителей и оруженосцев после пожара, что случился на территории племени, и приспособлен под хранилище.
Внимание! В оффтопике нужно указывать не только название принесенной/съеденной дичи, но и ее размер (маленькая, стандарт, большая)! Если размер дичи не указан, то она автоматически определяется маленькой.
[cut noguest=Списки]Список дичи:
- ничево тут нетъ
Протухшая/испорченная дичь:
Список остальных материалов:
- 4 пласта мха
Последний учтенный пост — #5194
в зимнее время года срок годности составляет три реальных недели в весенне-осенний период - две реальных недели в летний период - одна реальная неделя.
за вынос протухшей дичи вы получите галочку в системе патрулей.[/cut]
п е н ё к
На первый взгляд пенек не представляет из себя ничего особенного. Старый, но крепкий, не трухлявый, сзади обвит колючими ветвями боярышника. В его корнях зияет тёмная дыра, которая ведёт в тёмную тесную пещерку. Однако вокруг этого места сам воздух будто бы гуще, душнее и холоднее, отчего по коже невольно пробегают колючие мурашки. Пенёк — это тюрьма. В нем содержатся пленные, отбывающие наказание, а снаружи проводятся казни и порки ежевичной плетью. Само оружие хранится под кустом боярышника, что растет рядом. Если внутри кто-то есть, у входа обязательно стоит внимательный конвоир и охраняет "тюрьму". Кроме того, здесь же временно живут те, кто принят в племя на испытательный срок.
п о г а н о е · м е с т о
Гуляя по главной поляне и проходя недалеко от пенька, можно заметить укрытое растительностью отверстие в стене оврага. Оно приведет вас в не самое приятное, далеко не благоухающее, но необходимое для функционирования лагеря место. Пройдя через небольшой туннель, вы попадаете в расширенную часть рва, того самого, что расположен вокруг лагеря. Ближе к стене лежат все те же осколки, а вот остальное пространство и есть поганое место. Видите в разных местах лежат тонкие пласты коры? Под ними компостные ямы. Вещь вполне удобная, но весьма неприятная, особенно если вы пленник и в наказание вас туда посадили. Впрочем, сажают в них не только пленников, но и самих провинившихся сумрачных. Еще эти ямы заставляют выгребать, копать поглубже, погружают туда только голову... Применений им масса, ибо сумрачная фантазия безгранична, так что "биологические отходы" сумрачных не пропадают напрасно. Есть яма, что побольше остальных — сюда выкидывают старые подстилки, протухшую еду и прочий мусор. Благодаря тому, что поганое место находится фактически за лагерем, на главной поляне не витает каких-либо неприятных запахов — сумрачные основательно подходят к вопросам чистоты, и продуманное устройство отходных мест тому подтверждение.
Пусть необъяснимая ментальная связь у нее только с Пылинкой, но родных чувствовать все равно по-особенному остро получается. Ей достаточно только в глаза Вороненку — по ощущениям напротив нее сейчас стоит именно Вороненок, маленький, нескладный, взъерошенный мальчишка с индиговой бездной глаз, алыми искрами по мягкой полутьме яслей рассыпающийся и захлебывающийся собственными эмоциями — взглянуть, чтобы на себе ощутить этот вихрь противоречивых чувств. Принцесса смотрит внимательно, переплетая свой взор со взглядом брата как можно крепче, утопая в густой сумеречной синеве.
Морок Звезд, сам об этом, наверное, не подозревая, поджег их, раскалил до предела, и от этого внутреннего пожара обострилось все: все эмоции, надежно и глубоко в самых темных уголках души спрятанные, на свет выбрались.
— Я всегда поделюсь с вами своим огнем, — прикрывает глаза, прижимаясь лбом к чужому лбу; чувство бесконечной благодарности пробегает разрядом тока вдоль позвоночника, заставляя чуть ощутимо вздрогнуть, — Обещаю.
Закрывает глаза и видит череду кадров, старую киноленту. Сменяя друг-друга: Ночница, Вранолапый, Злата, Белозмей, Ряска.
Они — не дети революции, не творцы истории, не вершители судеб. Они не смотрели с первых лун жизни на кровавые расправы, не рисковали жизнью ради своих лидеров, не тонули в заливающей лес крови. На их плечи не обрушивалось проклятий, они сладко сопели у материнского бока, а не боялись закрыть глаза, потому что тем, с кем они делили палатку сны приносили смерть. Им не нужно было бороться за каждую секунду, за каждый глоток воздуха, по-весеннему сладкого или горько-осеннего, они не задумывались, глядя на заходящее солнце, что каждый закат может стать для них последним.
Они боролись не за выживание, а за внимание отца и Морока Звезд, когда те приходили в ясли. Они слушали с упоением истории и легенды, воображая каждую услышанную деталь, рисуя в своих головах причудливые картинки. Они засыпали, убаюканные мерными голосами старших и шумом ветра за ежевичным пологом, прикрывающим вход в детскую. Они каждый день видели жизнь по-новому, жадные до впечатлений и эмоций, они ввязывались в маленькие авантюры и знакомились с миром, в котором им предстоит жизнь. Они учились дружить, смеялись, обижались, мирились и верили друг другу больше, чем кому-либо. Они охотились за звездами, чтобы спустя шесть лун, показать их, летающие по индиговому полотнищу небес сестре, которой нельзя было покидать лагерь. Они обещали, наблюдая за беснующимся, рычащим раскатами грома небом, что с их посвящением в ученической станет веселее и интереснее — они выполнили свое обещание.
Их винят за то, что у них все по-другому: небо над головой мирное, детство — настоящее, не искалеченное, не изломанное жестокостями судьбы. В глазах многих они — лишь книжные дети, не знавшие битв, изнеженные вниманием родителей и старших соплеменников, получающие всегда то, что хотят.
Они — не дети революции. Не Вестники Мрака, чьими руками создавалась Тьма. Они — его Хранители.
Они выросли не во время, где каждый сам за себя, где каждое мгновение жизни нужно выгрызать зубами. Это их время, и оно н о в о е, и в нем они — семья, где друг за друга готовы убить, а чужая жизнь гораздо ценнее собственной. Они разные настолько, насколько это вообще возможно, но они — одно целое.
Они необходимы друг другу. Чтобы остановить в полушаге от бездны, чтобы прохладной водой промывать шрамы на спине, чтобы касаться невесомо лапой лапы, обещая быть рядом, чтобы достать звезды для той, кому они нужны, наплевав на то, что это невозможно, чтобы...
— Если ваш огонь разгорится слишком сильно, — слишком у Снежинки их, таких огненных. Поднимает глаза, и чуть заметная улыбка тенью ложится на острую мордочку, — Я помогу его усмирить.
Ей так хочется до него достучаться, добиться словами хоть чего-то, что холодное внимание и насмешка во взгляде обжигают, и Ряска знает – она прямо сейчас именно этими словами подтверждает всё, что о них с Вранолапым думали соплеменники, когда плети взвивались в воздух: в них мрака, отчаянной преданности недостаточно, клеймо не выжгло в душе отпечаток, раз могут вот так нарушать клятвы.
Вот только Вранолапый сейчас стоит возле Метели, и что-то жадное, незнакомое горит в его взгляде.
— Устал, — роняет Морок, и Ряска коротко хмыкает, зная, что этим не кончится, что сейчас слова вопьются в душу и оставят после себя лишь колото-ножевые и ни удовлетворения, ни даже просто спокойствия.
В его взгляде – исступленная, безумная вера в собственные слова, яростным пламенем сжигающая здравый смысл, чувства, любые попытки на шаг отойти от намеченного пути, словно демон, все время спавший где-то меж рёбер, проснулся и смотрит на мир глазами Кромешника. И девочке хочется говорить именно с ним, именно с этим безумцем, потому что это в сто раз опаснее и в сто раз интереснее.
И вот он, Сумрак, насквозь пропитанный кровью и извращенным понятием преданности, любишь – умирай от сжигающей всю душу боли и жди, пока тебя всего переломают и разрушат, чувствуй, как клятвы, оплетающие запястья, душат, отравляют, делают зависимым. Ряска бы ни дня не прожила, выброси её Морок после этих слов к одиночкам – ближайшее чудище переломало бы похлеще любви. И на предложение построить своё, справедливое и доброе, хочется язвительно прошептать – построим. Не доброе – добро субъективно – и не справедливое, наверное, но новое, изменённое под их время, не запятнанное желание выиграть у судьбы ещё миг собственной жизни. Их верность Сумраку, их клятвы – выбор, и угроза смерти делает преданность лишь слабее, не позволяет до конца разъесть душу. Ряска чувствует, что и Метель, и Вранолапый слушают долетающие до них обрывки этого разговора, и знает – они не поймут, почему для неё это так важно, но будут рядом.
— Сумрачные дышат смертью с рождения и каждый день отчаянно давят в себе инстинктивный страх перед ней, а ты всё ещё считаешь, что только такое наказание может держать потенциальных предателей в узде? Насколько же ты считаешь нас слабыми и насколько не доверяешь, что такая мысль живет уже столько лун у тебя в голове? — широкая демоническая улыбка кажется ей чужой, глубоко заседает в мыслях и отражается в её взгляде, и Ряске кажется, что каждая секунда рядом с таким Мороком отравляет её собственные мысли, заставляет сомневаться.
Ей не хочется больше говорить и слушать ответ, что-то болезненное, что так рвалось наружу, высказано, и девочка чувствует себя почти виноватой – ну, Морок, окончательно разочарован? – и абсолютно удовлетворённой.
За спинойнаследиеи наследство, но не будет трона и королевства — только пыль и желтый пустой песок, только ветер, бьющий песком в висок
За спинойнаследиеи наследство, но не будет трона и королевства — только пыль и желтый пустой песок, только ветер, бьющий песком в висок
Горчинка сначала строго отвешивает ему оплеуху, а потом тихо смеется и он внутренне сжимается - она становится взрослее, на мгновение дальше, чем он и сумрак опутывает ее лапы, готовый по команде, с каплей ученической крови проникнуть в вены и тогда... Тогда они дальше пойдут бок о бок, потому что мрак не минует того, кто родился из него и в нем и сестра права - они сумрачные. Плет еще не пробовал это слово на вкус, не щупал лапкой, не вглядывался внимательными желтыми глазами в буквы, разбирая их на атомы.
Пиратка тащит его за ухо, легонько тянет, возвращая к жизни с физической болью и Плет впервые отмечает для себя, что это способ - быть, потому что чувствовать. Ребенок моргает и вертит головой по сторонам - труп незаметно исчезает вместе с закатными лучами, будто так и надо - сумрак забирает свою жертву, довольно урча и облизываясь. Он делает шаг назад, будто в одночасье испугавшись этой голодной твари, чья воля подарила ему жизнь. Ему чудится, будто кровавые волны липнут к его лапам, слышится смех и рокот, но он закрывает глаза и чувствует только тепло Горчинки, идет на ее свет, переплетается шерстинками и твердо знает, что если и потонет в крови и мраке - то вместе с ней.
Им надо найти старших оруженосцев - обещание отвести котят в лес все еще висит в воздухе и дети, конечно же, помнят об этом. Он ищет глазами Метель и Ряску, а потом тихонько касается сестры, не сводя глаз с них и предводителя:
- Горч, смотри!.. - для него Морок - далекая звезда, а Метель и Ряска - провожатые в лес, но только сейчас он видит искорёженный железный стержень предводителя и полыхающие искры старших учениц. На мордах бешено выплясывают блики, вихрятся фразы, сгущается и снова рассеивается воздух. Он не слышит разговора, да и не понял бы, о чем они - но завороженно не может оторвать взгляда от того, что происходит там, где все это действительно имеет значение. Он видит смысл воочию, машет ему хвостом, слышит лес и мрак - потому что Ряска обращается к лесу и мраку, а Морок ей отвечает, потому что он давно уже стал мыслью, верой - обменял себя на вечность и темноту. Оттого и кажется вместе со Змееустом чем-то незыблемым.
- А нас будут специально учить разговаривать так? - обращается громко, будто специально, чтобы любой мог ответить на его вопрос.
Миша слушает внимательно и Лунатик почти что осязает в воздухе его жажду. Он еще совсем не понимает, где оказался. Скорее всего то, что рассказывала ему мать о племенных котах сильно отличается от реальности. Что одиночка могла знать об истинном Сумраке? Что Топь сумел ей объяснить? Что-то подсказывало Лунатику, что казненный воитель вовсе не разглагольствовать ходил на свидания с одиночкой. Та, кто сбила Топь с пути истинного, точно что-то знала, ведь она привела сына безошибочно к границам с Тенями и, наверное, утверждала своему ребенку, что там ему будет лучше, что там - сумеют позаботиться и вырастить. Олененок мрачно хмыкает, - в племени черным огнем выжигали любую слабость, и даже нежность у здешних котов пахла кровью. И Миша мог иметь какое-то размытое, как акварельный рисунок, представление о жизни в целом, но даже не представлять о том, сколько в этом рисунке не хватает деталей.
Темнота склада проглатывает их, как жадная глубоководная рыба, но у Лунатика отличное зрение и он привыкает к почти полному отсутствию света очень быстро. На мишино падение лишь дергает ухом и никак не комментирует случившиеся. Не из-за огромного чувства такта или еще чего-то подобного, просто Лунатик редко обращал внимание на такие происшествия. Чьи-то падения, неловкие движения, ошибки в речи - ему это не казалось ни смешным ни забавным. Полностью лишенный детской жестокости, когда котята высмеивают что-то отличное от массы или большой группой выбирают того, кого можно травить, - Лунатик отстранился от остальных детей достаточно рано, чтобы не иметь понятия, какие сейчас порядки царят в яслях. Есть ли гонимые и гонители, или все дружат и лобызаются каждое утро, лунному мальчишке было все это глубоко не важно.
Миша поднимается на лапы, и Лунатик прочерчивает кончиком хвоста у него перед носом, предварительно коснувшись плеча. Зовет за собой, безмолвно обещая показать дорогу. Городской ухватывается за темную шерсть и оба идут по прохладным помещениям склада, вскоре оказываясь возле пластов мха. Пока идут, Миша засыпает племенного вопросами, да таким большим количеством, что у Лунатика кружится голова, - а он точно сумеет ответить на все это? Вздыхает и принимается по порядку анализировать вопросы, надеясь вспомнить все, что ему известно.
— Почему у предводителей звёздные имена? —Это их связь со Звездными предками, я думаю. С котами, которые закончили свою земную жизнь..
Лунатик незаметно выдыхает, надеясь, что Миша не станет спрашивать, кто именно становится Звездным предком. Во-первых, олененок не был уверен, что знает ответ. А во-вторых, рассуждать об убитом воители и продолжении его жизни после смерти совершенно не хотелось.
— И кто его даёт? Они повторяются, или вы каждый раз пытаетесь придумать что-то новое? —Имя предводителю дают не лесные коты… я не знаю, это тема, о которой не говорят с котятами. И мне не хочется что-то выдумывать, если честно.
Пыхтит, скатывая пласт мха. Выбирает придирчиво, хочет взять самый мягкий, чтобы им было потом комфортно спать на своих подстилках.
— А кто дал имя тебе?
Мечтательно улыбается темноте и сверкает глазами, ловя какой-то световой блик.
-Мне переименовали. Мама назвала меня Пятнолапиком… - чуть хмурится, - ну, у меня пятно есть на лапе, вот они и не утруждали свою фантазию. А потом Белена, - снова покусывает губу, точно вспоминает тот диалог, - в общем мы поболтали ночью, когда я смотрел на луну и он сказал, что я лунатик. И потом я упросил родителей меня переименовать, - хмыкает и даже негромко смеется, пихая клубок изо мха вперед.
-Бывает, что имена, данные при рождении, подходят идеально. Бывает, что не приживаются и потом котят переименовывают. А бывает, что так и живут с неподходящим и только к шести лунам предводитель нарекает так, как надо.
Мох весело катится к выходу, Лунатик переводит дыхание, останавливаясь у выхода. Оборачивается и в темноте находит взглядом Мишино лицо. Смотрит пару секунд, внимательно и как-то даже немного строго и наконец негромко произносит:
-Имена ничего не определяют. Никогда. Как и другие прозвища… можно называться уродом, но быть на самом деле самым красивым на свете, - можно называться предателем, но никого не предавать, а можно быть убийцей, но не носить такого клейма. Лунатик бы мог порассуждать на эту тему, если бы вообще любил о чем-нибудь рассуждать.
— Зачем вам столько раз менять имя, если можно оставить одно —А зачем оставлять одно, если можно пару раз сменить?
Отвечает вопросом на вопрос и улыбается ночному небу, к которому ловко выбирается вместе с шаром изо мха. Останавливается и ждет Мишу, уверенный, что для него не станет проблемой преодолеть подъем на главную поляну. Когда оба стоят, обдуваемые ночным ветром и смотрят друг другу в глаза, Лунатик отвечает на последний вопрос, надеясь, что сумел не упустить ничего важного и хоть немного прояснить для Миши происходящее.
-Обновляемся? - вскидывает бровь и на секунду взгляд, утекающий Мише за плечо, становился ироничным, - мы что, трава, чтобы обновляться каждый сезон?
Но уже через секунду болотный взгляд темнеет и становится серьезнее, точно Лунатику просто нужна была пауза, чтобы выдохнуть.
-Обычаи и порядки это то, что помогает нам оставаться племенем и жить по законам. Без памяти прошлого будущее не возможно, - отворачивается и толкает мох, двигаясь обратно к пеньку.
изгнанники солнца, я в муках взываю к вам! ㅤㅤㅤспасите меня от огня и дневного света. пока угадаю,какие нужны слова, короткая жизнь моя будет уже пропета.
изгнанники солнца, я в муках взываю к вам! ㅤㅤㅤспасите меня от огня и дневного света. пока угадаю,какие нужны слова, короткая жизнь моя будет уже пропета.
— Это их связь со Звездными предками, я думаю. С котами, которые закончили свою земную жизнь..
Звёздные предки? Миша удивлённо поднимает брови и где-то в глубине души радуется, что узнает хотя бы большую часть о племени от Лунатика, а не от кого-то ещё. Конечно, племенной и сам мог чего-то не знать, но хотя бы так одиночка сможет уже понимать. что происходит вокруг него.
— И все племенные становятся звёздами? — рассматривать сверкающие крупицы на небе, как умерших котов, не очень хочется, от этого пробегает холодок по хребту; Мише была ближе та мысль, что после смерти их ожидает пустое ничего. Размышления о том, что при подобном раскладе за ними кто-то наблюдает, пугали и пускали холодок гулять по коже, вызывая колючие мурашки.
Стоит лишь представить, что каждый их шаг отслеживается чужим незнакомым взглядом, и нутро обгладывает подобие страха. Миша виртуозно выбрасывает все мысли о мёртвых из головы, отгоняя картинки с запахом сладкой гнили, солью крови и липкости, связавшей шерсть сосульками, но холодок остаётся внутри и медленно промораживает, добираясь до костного мозга.
— Имя предводителю дают не лесные коты… я не знаю, это тема, о которой не говорят с котятами. И мне не хочется что-то выдумывать, если честно. — Тогда нам стоит об этом узнать, м? — мягко и обещающе.
Если это тайна племенного масштаба, то они, конечно, ничего не узнают. Лунатик мягко шуршит рядом с ним, сворачивая мох, звуки и запахи наполняют его голову, и мальчишка склоняет голову к плечу, стараясь уловить любое движение. Чужие глаза видны влажным блеском во тьме, и Миша подходит чуть ближе, почти прижимаясь к чужому плечу, чтобы не потерять.
Белена. — Вот как, — значит ты выбрал имя себе сам?
Значит ли это, что у Лунатика был выбор, что он сам понял, что ему ближе, что отражает его.. увлечения. Любовь к луне заменяет племенному мальчишке разговоры со сверстниками, и в будущем Миша обязательно узнает, почему тот остался с ним.
Миша внимательно осматривает скопление звёзд, укутанных пеленой полупрозрачного тумана, всё ещё видя всего лишь небо и мерцушки, про которые мать любила рассказывать сказки. Мальчишка не уверен, что сможет рассказать кому-нибудь хоть одну из них. Ночь становится неожиданно светлой после беспросветной тьмы склада, и Миша, кажется, видит каждый тонкий штрих кустарника на другом конце, лунный свет становится почти осязаемым. Когда он видит чужое лицо, ему становится чуть спокойнее.
— Зачем вам столько раз менять имя, если можно оставить одно? — А зачем оставлять одно, если можно пару раз сменить?
Смутно улыбается, подставляя лицо ночной свежести. — Первое имя будет всё равно тебе ближе, — как бы ты не хотел это признавать.
Они идут обратно, к пеньку; желание спать постепенно тает в воздухе, растворяется, оставляя его ненадолго. Миша впитывает чужой голос, как губка, не пытаясь почти оспорить всё то, что говорит Лунатик. Ему стоит начать привыкать, что его правдой становится правда племени, и законы теперь связывают по лапам и мыслям. Миша не то, чтобы сильно против, но свобода, какой бы мнимой она не была, рвёт когти вперёд — к кровавому закату.
— Вы скорее хвоя, — но и хвое нужны новые побеги, чтобы жить дальше. — но это сейчас не важно. Что мне запрещено делать, пока я официально не принят в племя?
Миша смотрит, как мальчишка толкает мох, и ему всё ещё все действия племенных кажутся странными. Нет, они приучены выживать, они обустроили свой дом с комфортом, к которому никогда не стремились одиночки, они сделали свою жизнь защищенной и относительно спокойной; это нравилось, это вызывало восхищение даже тогда, когда чужая жестокость — закон — забрал у него шанс на семью. Впрочем, Миша сумеет выжить и как-нибудь сам.
Пятнолапик. Странное имя, потому что пятна на лапе у Лунатика Миша не заметил, а он успел изучить его шерсть за то время, пока они не совсем мирно грызлись до казни, и когда после шли под лунным светом к пеньку. Но об этом он может спросить чуть позже.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Неопределенные высказывания явно стали для них чем-то привычным, чем-то спасительным. Можно разложить все услышанное по полочкам, можно спрятать истинное отношение к чему-либо за неоднозначным “вот как”. Лунатику хотелось бы искоренить эту фразу из их диалогов, но он осознает, что тогда и сам окажется беззащитным, беспомощным. Дергает ухом и никак более не реагирует, хотя ужасно хочет повернуться и спросить, что Мише “вот как”? Что он думает? Что он понял? Вместо этого упрямо идет вперед и тормозит лишь возле пенька. Обитель полу-чужаков все еще пустует, но сумрачный олененок как и прежде не собирается заходить во внутрь. Там слишком тесно, слишком сильно пахнет, слишком много взглядов… там всего - слишком. А еще там не было звезд над головами и луны в небе, на которые можно смотреть целые ночи напролет. Да и спать под солнечными лучами под шелест травы гораздо приятнее, чем в душном пеньке. Мальчишка огибает общежитие и приминает лапами траву в тех местах, где собирается обустроить подстилки. Бросает взгляд на Мишины ключицы, как бы намекая, что тот может присоединиться к его занятию.
-Будет очень странно, если взрослого воителя будут звать Огонёчек. Или Василистничек. Или Лягушонок.. Это детские имена. Они бывают смешными и ласковыми. Когда взрослеешь, хочется чего-то более серьезного. Я тоже не хочу до старости быть Лунатиком, и совершенно не важно, что это навсегда останется у меня в душе, - слова негромкие, иногда речь прерывается, потому что олененок работает. Он не отвлекается от того, что делает лапами, и, кажется, совсем не сосредотачивается на том, что говорит. Ему удивительно легко сейчас. Слова, как маленькие бабочки, чешутся крылышками где-то в горле и хотят вырваться на свободу, хотят коснуться Мишиных ушей. Лунатику нравятся такие метаморфозы, происходящие с ним. Это было непривычно и слегка будоражило кровь.
Что мне запрещено делать, пока я официально не принят в племя?
Лунатик оглядывает пятачок, который они подготовили для двух подстилок. Удовлетворенно выдыхает, пряча желание улыбнуться подальше в душу. Сложно вот так в один вечер свыкнуться с мыслью, что тебе хочется с кем-то делиться своими чувствами и улыбками. Сложно, и Лунатик не уверен, что когда-то полностью с этим смирится. Именно поэтому он не позволяет сейчас себе распуститься, чтобы потом не было еще тяжелее.
-Тебе нельзя покидать лагерь без куратора, которого позже должен дать Морок Звезд. Нельзя заходить в ясли и другие палатки, полагаю… - поджимает губы, так как в последнем пункте не уверен, - общими правилами запрещено драться, забираться и творить беспредел в палатке целителя или на складе.. - усмехается, быстро и рвано, и приступает к сотворению подстилок. До ловкости взрослых оруженосцев ему еще далеко, но Лунатик очень сильно старается, он сосредоточен и даже слегка хмурится, пыхтя над темно-зеленым, пахучим растением. В его голове не звучит сентиментально голос матери, которая и обучила его строительству гнездышек на луну раньше посвящения в оруженосцы. Лунатик просто делает все, что запомнил. Наука это не очень мудреная, так что мальчишку справляется. -Знаешь, о правилах поведения тебе точно расскажет куратор. Я могу чего-то и не знать, я же не бывал на испытательном сроке…
Одно гнездышко готово, Лунатик отодвигает его, пристраивая меж высокой травы и приступает к изготовлению второго. Прислушивается к жизни в лагере, но не улавливает ничего интересного. Наверное, впечатлений племени пока хватит. За одну ночь - три посвящения и одна казнь. Хорошо, что не наоборот.
-Кстати. Из полезной информации. Глашатая зовут Змееуст. Это крупный, темно-серый кот с синими глазами. Ты его узнаешь, когда увидишь. А целитель - Безупречный. Он серо-коричневый.. с янтарными глазами и пахнет травами и лекарственными мазями. Они - вместе с предводителем - верхушка племени.
Под темными лапами вырисовывается вторая подстилка, Лунатик не отрывает взгляда от своего занятия. На Мишу не бросает даже мимолетного взгляда. Сумрачный уверен, что тот и так слушает.
изгнанники солнца, я в муках взываю к вам! ㅤㅤㅤспасите меня от огня и дневного света. пока угадаю,какие нужны слова, короткая жизнь моя будет уже пропета.
изгнанники солнца, я в муках взываю к вам! ㅤㅤㅤспасите меня от огня и дневного света. пока угадаю,какие нужны слова, короткая жизнь моя будет уже пропета.
Пенек встречает их холодом и потянувшей сыростью корней; ночь становится к рассвету лишь холодней, застывает земля и ветер становится не мягким и трепетным, а пробирающим до костей. Миша послушно следует за племенным. Его — их — будущее место для сна оказывается отгорожено от лагеря и других обитателей древесиной пенька, густая трава скроет их со всех сторон, а переплетавшиеся над головой ветви ежевики хоть немного задержат дождь. Лунатик аккуратно приминает траву лапами, и Миша после небольшой заминки присоединяется, образуя аккуратное плоское местечко, проводя задумчиво подушечками по колким стеблям травы.
Тонкие ниточки листьев мягко приминаются к земле, трепещут; одиночка топчется на месте, наблюдая за тем, как ломается стебель с едва слышным хрустом. Иначе бы растение вновь распрямилось, потянулось к солнцу, минуя преграды. Лапы едва покалывает от мелких неглубоких порезов — даже не до крови, лишь до тупого жжения.
Миша будто специально щекочет свои нервы сухими «нельзя», что выточили на его клетке суровым списком; палатки это тебе не пенёк, мальчик, там живут племенные, туда вход запрещен, оттого любопытство лишь разрастается. Его перемещение пока что не ограничено глазами куратора, но ему и не хочется никуда ходить без сопровождения, если это может принести проблемы. Миша не мешает Лунатику делать подстилку, наблюдая, как тот недостаточно ловко, но старательно сворачивает мох. Чужие нечеткие, чуть нервные движения лап отвлекают от размышлений, и одиночка пристально смотрит, запоминая.
— Я запомню, — почему тогда глашатая не было на собрании и казни? Или же он просто настолько незаметен, что мальчишка его упустил, растерявшись под давлением толпы и предводителя? — Если предводитель управляет племенем, целитель лечит, то глашатай помогает? В чем?
Вторая подстилка вызывает то ли недоумение, то ли раздражение: что. ты. делаешь? Миша дожидается, когда Лунатик окончит, а после подлезает совсем рядом, почти соприкасаясь боками, и аккуратно подворачивает край мха, создавая идеальный овал с углублением внутри. — Значит, ты собираешься оставаться со мной, — кривит едва заметно губы, — думаешь, что тебе разрешат?
Наверное, разрешат, Морок Звёзд заметил их зарождающуюся привязанность и поскалил на это зубы, но остаться вдвоём всё-таки разрешил.
Можно ли это считать благословением?
Зато теперь пыль ощущается вё более четко, и Миша бы с радостью прыгнул куда-нибудь в воду, чтобы смыть с сея всю грязь, но идти до ручья на виду у всех было.. неприятно. Одиночка глубоко вдыхает, а после аккуратно начинает вычищать шерсть, параллельно внимательно вслушиваясь в лекции оленёнка. Из-под пыли вырисовывается прозрачная шерсть, и Миша облегченно выдыхает, может, не идеально, но он сумеет очистить себя хоть немного.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Он смотрит внимательно, по обыденному цепко, стараясь отпечатать в памяти каждую деталь лишь за мгновенье, очерчивая подростковые линии лица брата и замечая быстро сменяющие друг-друга эмоции, точно профессионально прорисованная анимация. Юноша пытается втянуть каждые щепотки искрящегося раздражения вместе с прохладным воздухом, чувствуя тянущийся по венам и артериям мрак вместе с густой, вязкой жидкостью и неприязненное ощущение боли, что сжимает призрачным кольцом шею. Обжигающий янтарь, перевоплощенный в скудный темно-карий цвет, отражал сверкающий изумруд с тлеющем пламенем, а небрежно поднятая рыжая шерсть на загривке медленно опускалась - эта игра начинает быть скучной для обоих и её следует прекратить. Прежнего детского азарта, сопровождаемого тянувшейся по пятам покалывающей обиды, не осталось и щепотки, лишь острая полуулыбка не решалась покинуть лицо мальчишки.
Взгляд скользит по юной, явно изумленной от столь нелепого представления братьев, леди и Врунишка лишь по-джентельменски кивает ей, слабо улыбается уголками губ и удаляется. Не единого слова в сторону рыжего мальчишки, ни единого язвительного ответа, как привычно следует ожидать от колкого Ронни, лишь небрежно взмахивает тонким хвостом и направляется в обещающее зрелищное представление к самому сердцу сумрачного лагеря.
Юноша сделал первый шаг, но не собирается принимать унизительно поражение - всё только начинается.
Осторожно ступает к собравшимся кольцом сумрачным, делает легкий шаг в сторону сверстников и любопытным, до последнего сохраняющий наигранное безразличие, взглядом скользит по поляне. Он чувствовал медленно парящее над землей угнетение, затягивающее нити на глотке тугим узлом и не позволяющее дышать без болезненной тяжести, смешанное с другими тяжелыми чувствами, точно горьковатый коктейль с растаявшими кубиками льда. Окрыленные мысли путались в паутине разума, заставляют едва вздрогнуть от призыва предводителя и мальчишка внимательно смотрит по незнакомой личности рядом с Топью.
Правосудие?
Странное, но столь знакомое слово, оставляющее неприятно-горьковатое послевкусие — п р а в о с у д и е.
Юноша не мог отвести запутавшийся в чужой шерсти взгляд от незнакомого мальчишки, что вызывал презренное недоверие. Множество безответных вопросов цеплялись коготками в мысли, но Врунишка старался оставаться умиротворенно-спокойным, не подаваясь вырывающимся чувствам и мыслям, усаживаясь поодаль младших по палатке. Спрашивать кого-то из мелких младших было бесполезным, поэтому оставалось лишь дождаться слов Кромешника.
— Пусть старшие оруженосцы займутся телом
Пару мгновений и бездыханное, лишенное жизни и души тело обмякает, как ненужная тряпичная кукла в лапах предводителя — с м е р т ь. Это была первая прилюдная казнь при Врунишке, которую юноша увидел собственными глазами, запомнив каждую деталь лишь за пару мгновений, отпечатывающаяся чернильным пятном в воспоминаниях; Пугающий спокойный, холодный взгляд предводителя, острые клыки, впивающиеся в столь нежную плоть невинного сумрачного и истекающее густой, алой кровью тело. А невинного ли? Этот юноша мог совершить ужасные вещи: предать родной дом и осквернить собственное имя, предать Сумрак или предводителя. Ронни не услышал слова Кромешника, пораженный столь быстрой смертью Топи.
Как говорят в народе - предателем смерть?
Значит, любой так может быстро лишиться жизни?
Мальчишка явно не ожидал такого драматичного представления для зрителей, для него. Как Морок Звёзд может так спокойно убить собственного соплеменника, с таким холодным спокойствием во взгляде? Врунишке этого не понять, но такой след останется в его воспоминаниях отдельным пятном. Он будет помнить испачканную в собственной крови бездыханное тело Топи, как кошмар, как напоминание в будущем. Не нужно совершать глупостей, если хочешь жить.
и что дальше?
Все куда-то уходили, покидали окровавленное место казни, а мальчишка остался на месте, глупо смотря в одну точку.
Ему необходимо было всё переосмыслить и разочароваться в этой жизни.
[indent]июль и золотистый свет сгорает в пепел и им остаётся[/indent]
Дата: Рассвет, 03-Июн-2019, 05:24 | Сообщение # 3474
он из болотных огней, серебра и теней
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2365
Он не замечает направленных на них взглядов. Он даже Ряску видит как-то отстраненно, не как его дочь, а как абстрактную живую единицу, смотрит словно через портал, ведущий в другое измерение, словно через магическую призму, показывающую то, что может происходить за тысячу миль от него, а может и вовсе не происходить. Может, все вокруг — просто выдумка, или — выдумка он сам. Выкидыш воспаленного подсознания безумного божества, фикция, свитая из абсентового пламени, тьмы, идеи, страсти.
Его тело здесь — но оно не принадлежит ему.
И это опасное для него состояние, пограничное, хмельное, священно-религиозное забытье наяву. Почти шаманский транс у жертвенного огня. Шаг в сторону — и он вновь запутается в фантазиях и реальности.
Потому что перед его глазами уже горят костры, до горизонта тянутся пепелища, а они со Змееустом заливают весь лес кровью. Действительно весь, от их темных хвойных лесов, до чистых небесных гор, и вода в озере алая, и больше не осталось грязи, они очистили всё огнем и кровью, и они вдвоем, и никакая смерть, никакое время не победит их и не разлучит — их имена навеки останутся в истории, рядом с друг другом.
Его зрачки узкие, как у змеи, несмотря на ночную тьму, окутывающую со всех сторон, пульсирующие и больные.
К земле тянет голос Ряски, она все еще что-то ему говорит, что-то хочет доказать, хочет, чтобы он её услышал. Он сосредотачивается и слушает с тем вниманием, которое может ему позволить его агонизирующее сознание. Пусть говорит, если так хочется, он не собирается затыкать ей рот. Затыкают рот тем, от кого боятся услышать то, что может навредить или подорвать убеждения. Мороку нечего бояться. Он сам кого хочешь подорвет.
Она говорит, говорит, сыплет полуриторическими вопросами, а Мороку хочется только... смеяться. Закинуть голову и хохотать демонически, так, как он хохотал, когда бежал к границам карать предателей, как хохотал за мгновения до того, как растерзать в мясо Дожделовку. Безумно, громко, неудержимо.
И он... в конце концов смеется. довели деда, вызывайте дурку!
На одной из сосен, что стеной окружают лагерь, тревожно взмахивает крыльями птица, потревоженная раскатистым хохотом — может, та самая птица, которую когда-то Кромешник уже так пугал, и она крутила крылом у виска в вполне однозначном жесте — и улетает в темное небо с россыпью звёзд, горящих зеленым электричеством, медленно таящих, подальше от... шума.
— Ты-ы-ы... Ряска, ох, ха-ха, — вдоволь насмеявшись, едва не до слёз, и, кажется, слегка опустившись душой обратно на землю, удержав-таки свою беспокойную крышу, Морок качает головой, оставляя её слегка наклоненной вбок, к плечу, фокусирует взгляд на дочери, — Ты чудо, — он так искренне и сочно это произносит, даже без намека на насмешку или сарказм. Он продолжает улыбаться, сладко и грешно, отголоски бесовского смеха все еще пляшут в глазах фосфорными чертями, — Ты правда думаешь, что истинно сумрачных держит в узде страх смерти? Казни? Ты правда думаешь, что истинно сумрачный, если будет думать, что сражается за правое дело, или если будет любить чужачку, как Топь, испугается наказания, каким бы оно ни было? Казни ведь удостаиваются немногие, — Скрытного и Дожделовку не казнили. Их прикончили без свидетелей, грязно и страшно, с кровью и мясом, и закопали подальше от земель Сумрака. Зарвавшихся одиночек не казнили — их рвали, может, даже не всегда до смерти, и выкидывали за границы. Казнят, вызывая под трибунал, перед лицом соплеменников, лишь тех, кто того достоин. Казнь от рук предводителя, в котором горят и Звёзды, и самые темные Тени, это даже не наказание, — Казнь — это очищение, Ряска. Это прощение. Это дар, которого оказываются лишены те, кто по-настоящему отрекся от Сумрака — умереть с честью, оставаясь во власти Теней.
Так умирали революционеры. Так будут умирать те, кто, преступая Закон, не убегают малодушно, ища более мирной и сладкой жизни. Пустой жизни.
— И я-.. — Изнутри вновь вырывается короткий смешок, Морок давит его, выравнивая дыхание. Несколько секунд смотрит молча, успокаивая беснующийся огонь безумия внутри, и теперь он горит мягче, нежнее, не грозясь спалить дотла. И даже в улыбке-лезвии будто бы появляется что-то почти ласковое. Он произносит глуше, спокойнее, — Я никогда не считал своих соплеменников слабыми. Я не считаю слабыми и вас тоже. Напротив, — Его улыбка вдруг как-то странно горчит, — Я думаю, вы гораздо сильнее, чем мы.
Потому что вы никогда не разучитесь смеяться. И смех этот не будет безумным и больным. И огонь ваш будет ярким, но гораздо чаще — согревающим, а не разрушительным. И тьма ваша будет истинной, но не беспросветной.
Тени — дети тьмы и света. Им нужен огонь, и им нужен мрак. Его поколение породило достаточно самого темного, самого жуткого, самого кровавого, самого истинного мрака, чтобы северные хвойные леса наконец пригрел истинный свет.
Их уже поздно спасать и поздно лечить — и Морока, и Змееуста, и Вереса, где бы он ни был, и тех немногих, кто еще остался, кто выбрался из кровавого ада. Всю свою жизнь они когтями и клыками, и жаркими словами боролись за то, что считали правильным. И с каждым днём тонули всё глубже, захлебываясь тьмой, а потом у них проросли жабры, и их уже было не сломить — но и не излечить от тех ран и ожогов, что навсегда остались на теле и душе. Из их глаз никогда не уйдет отпечаток всех тех зверств, что они творили и пережили. Они никогда не выздоровеют. Они больны бесповоротно и неизлечимо. Рак души, терминальная стадия.
И это цена, которую они заплатили. И Морок, глядя на то, что выросло в их безжалостных, кровавых лапах, несущих лишь боль и смерть, готов еще тысячу раз заплатить во сто крат больше.
Они, дети, у которых действительно было детство, и которых не обманули родители — они знают настоящую любовь, заботу, тепло. И они знают преданность, Закон, справедливость.
Сквозь землю, пропитанную кровью и пеплом, прорастают самые красивые на свете цветы.
Нас уже не спасти. Плевать. Ведь наши дети будут лучше, чем мы.
я иду за судьбой в белых шкурах степных лисиц, в тонких венах течёт раскалённое серебро ___запечатай меня в тёмном сердцесвоих оков
Дата: Рассвет, 03-Июн-2019, 08:03 | Сообщение # 3475
золоmиmся сумрαк оm αнгеловα крылα
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 607
Как только не откроешь глаза — всегда что-то происходит. На кого-то опять уронили казнь; в ноздри ударяет запах железной горячей крови, кислинки болот и гари городских улиц. Трель мажет бледным взглядом по уходящему к пеньку котенку, от которого разит душными и насквозь ядовитыми каменными джунглями за версту. Она давно перестала понимать, что творится вокруг. Кажется, зимнее оцепенение слезло с нее — как змеиная шкура — только к началу сезона Зеленых Листьев. И то, это не точно.
Морок как всегда прав — они уже давно разучились смеяться. Их не спасти.
Воительница пару минут смотрит на утреннюю поволоку тумана, молочной пеленой стелющегося под лапами, и даже пытается царапнуть его полумесяцами когтей, но лишь проходит сквозь. Ей хочется самой упасть на землю и растянуться туманом — свежо, легко, чисто, чтобы не пропускать через легкие вместе с кислородом дурман чужой крови. Ей был симпатичен Топь, впрочем, как и любой соплеменник, в меру дружелюбна ко всем. Пока она медлила и рассматривала тело, рассматривала приблудыша, принятого в племя, и пестрящие вокруг шкурки котят — то же мне, зрители для казни, — Морок Звезд выдвигал Ряске вдохновенные речи. У него других и не бывает, к слову. Каждая фраза — искусство, каждая цитата — лозунг, под флагом которого только и идти биться насмерть на ратные поля. Трель никогда не умела говорить, плести кружево слов искуснее, чем для обычных детских сказок. Вспоминается лишь Мушка, рядом с которой речь лилась медом с губ сама собой, имела власть и силу. Говорить, в общем, явно не ее.
Зато ее — противиться приказам и законам во имя справедливости. Птичка смотрит на племянницу, попытавшуюся поспорить с отцом, пряча улыбку в усы; это явно семейная черта. Что Замухрышка, что Трель, что Ряска — бледные черти.
— Морок, — Кромеш-шник, — в приветственном жесте склоняет голову, дернув большими ушами, забавно, нелепо, ничего нового. Все давно уже привыкли к ее детскому лицу и несуразным пропорциям тела, одна она лишь до сих пор обращает на это непозволительно много внимания, стесняется не пойми чего. Когда твоим серьезным намерениям не соответствует твой облик, это выбивает уверенность, как почву из-под ног. Будто стоишь, и кто-то так и норовит ударить по коленям.
Она рассматривает его, такого величественного, повелителя с черным плащом и зубчатой серебряной короной, тактично обходя во внимании, что буквально несколько минут назад он смеялся, как истеричка, да и в целом выглядит как поседевший, потрепанный жизнью и временем дед — напомню, они ровесники, — рассматривает и вспоминает, как ее когти впивались в его шерсть, как обжигало бледно-песочное ухо его дыхание, пока он приказывал успокоиться и взять себя в лапы.
Мое сердце давно уже похищено, Морок.
Вот и думайте теперь, кем или чем, ха.
Как только золото рассвета касается горизонта, она срывается с места и рысцой направляется к выходу из лагеря. Перед самым дуплом тормозит, оборачивается и оглашает:
— Рассветный патруль выступает! Сорокопут и все желающие — со мной! — звонко, но с хрипотцой в голосе; давно не повышала тон. Она решает взять любимого птичника, прекрасного бывшего ученика — с собой. Ей удалось довести до воительства лишь его, сожалению. Росянка не дожила.. чуть-чуть. А остальные пропадали так же быстро, как и появлялись — разве что Тенёк вернулась в племя. В общем, дети пропадали не по ее вине, но все равно досадно.
Сорокопут точь-в-точь она — они с ним Птичья Братия. Может, поэтому так хорошо спелись.
Не ждет более ни секунды — молодой воин быстро догонит ее при желании.
вековой лес
[indent]ты знаешь, мне ㅤㅤㅤㅤㅤㅤтакие снятся вещи, что если ониㅤв е щ и е[/indent]
Дата: Рассвет, 03-Июн-2019, 12:26 | Сообщение # 3476
пожирающий тени ⠀
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 864
Ночь превращается в день, отделенная от яркой голубизны залитого солнцем небосклона тонкой, еле начинающей розоветь полоской восхода. За всеми заботами и делами, которые неожиданно растянулись во времени, Лунатик не успевает посмотреть на луну, он лишь отправил ей короткий “привет”, когда выбирался со склада. Это печалит, но лишь слегка. Сегодня у олененка случилось начало чего-то необъяснимо нового и от этого ощущения кололо подушечки лап. Еще немного от тонких невидимых порезов о траву, но большей частью - от предчувствия совершенно незнакомой, еще не изрезанной чернильными полосами страницы жизни.
-Глашатай, - Лунатик выдыхает и привычно, скоро Миша перестанет замечать этот жест, дергает ухом, от чего короткая темная кисточка мелко дрожит, будто от холода, - он помогает, да. У него много разных обязанностей, - сверкает влажными глазами, следя за Мишиными движениями чуть задумчиво, будто думает на самом деле совсем о другом, будто мысли его сейчас - очень далеко, возле звезд.
Лунатик и не заметил, что устал. Устал эмоционально и физически, его вымотало это новое знакомство, ожидание решения, расправа над Топью и последующая лекция про устои племени. Сумрачный никогда не был хорошим оратором, а научиться ему было негде и, несмотря на собственное желание говорить с одиночкой, беседа не могла его не утомлять. Однако ложиться спать… было как-то обидно, что ли. Словно бы это была бессмысленная трата времени, которое можно было бы направить на что-то более стоящее.
Лунатик вздыхает, бросая мажущий взгляд на небо и жалеет о том, что ночь кончилась. Тут же мысленно себя одергивает, - сегодняшней ночи лучше было остаться в прошлом и стереться, поблекнуть, не тревожить призраками чужих горящих сталью глаз. -Я остаюсь, - тихо и как-то невыразительно произносит он, забираясь в одно из гнездышек, то, что Миша поправил последним. Укладывается, подворачивая лапы под грудь, но глаза не закрывает, - даже если меня попытаются вернуть в детскую, я вернусь сюда. И еще раз. И еще… - голос затихает, а Лунатик давит зевок.
изгнанники солнца, я в муках взываю к вам! ㅤㅤㅤспасите меня от огня и дневного света. пока угадаю,какие нужны слова, короткая жизнь моя будет уже пропета.
изгнанники солнца, я в муках взываю к вам! ㅤㅤㅤспасите меня от огня и дневного света. пока угадаю,какие нужны слова, короткая жизнь моя будет уже пропета.
Дата: Рассвет, 03-Июн-2019, 18:15 | Сообщение # 3477
яркий костер, сумрачная инквизиция
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1597
Тонкая паутина солнечных лучей оплетает лагерь, истончая тени, темнота постепенно отступает, сменяясь рассветным светом, мягким и чистым, молочно-серебристым; в уши вливаются просыпающиеся рели птиц, ещё неуверенные и совсем нежные, наполненные тоской по ночи и предвкушением пред новым днём, глухо каркает вдалеке ворона, и слышно, как тонкие перья над головой рассекают плотный воздух. Туманы опускаются ниже, окутывая деревья, и Миша прозрачными глазами, в которых свет, преломляясь, мерцает тусклыми искрами, рассматривает, как сглаживаются острые пики елей, пронзающие ещё не потерявшее чернильную темноту небо, и иглы теряют былую четкость, утопая в молочном полотне.
Лунатик рядом приобретает четкость, перестаёт быть одной из теней, серость шерсти путает лёгкий налёт золота солнца, но на лопатках волосинки становятся рыжеватыми, будто выжженными. Миша может заметить то, что не успел заметить при первом осмотре — тонкие редкие кисточки, теряющиеся на фоне густого кустарника; очаровательно — вот, что он бы мог думать, если бы это было частью его восприятия мира. Ему лишь кажется, что тонкие ворсинки на кончиках ушей лишь гармонично вплетаются в облик сумрачного мальчишка, делая движения ушами более плавными, а вид — детским.
Миша со своим острым, тонким лицом кажется потерявшейся молью, а в густоте тумана на полях пастбищ он бы и вовсе исчез.
Они оба устали, и это заметно; движения плавные, несосредоточенные, взгляды расфокусированные, и единственное желание, что остаётся — лечь куда-нибудь и закрыть глаза хоть на несколько часов. Он забирается на подстилку, уже более чистый и опрятный, но шерсть на затылке и у загривка все еще пыльная и торчит во все стороны, хотя, кажется, он даже не успел ни обо что потереться. Лапы не тонут в мягкости мха, но он кажется приятным на ощупь, сухим и чуть шероховатым, и Миша неожиданно быстро сворачивается плотным клубочком, прислоняясь щекой к подстилке. Пахнет лесом: сыростью и свежестью, хвоёй и корой дерева.
— Я остаюсь, —зачем, Лунатик? Жертвовать своим спокойствием, собой, сражаться против сильнейших, против своих же, лишь бы держать в поле зрения комок растворяющейся в сумраке паутины, — Миша сжимает зубы, понимая, что у ни у того, ни у другого не будет ответа на этот вопрос.
Так нужно.
Миша плотно закрывает веки, и перед глазами гаснет небо, полное звёзд и молочных туманов, разлившихся тонкими ручейками, опутавшие сетью. Он ненавидит чувство, что застряло между его ребер и теперь крепко сжимает грудь, мешая дышать; сон не идёт, и мальчишка слышит, как племенной давит зевки. — Даже если меня попытаются вернуть в детскую, я вернусь сюда. И еще раз. И еще… —и ещё, и ещё, Мише хотелось верить, что тот не отступит и после сотой, и после тысячной попытки, но он упрямо давит в себе эту веру, потому что верить в лучшее создано не для таких, как он.
Глупый, но упрямый. Мише хочется верить, что, отправив мальчишку с ним, Морок понимал, что тот теперь не отойдёт ни на шаг, даже если одиночка сам его прогонит.
мы всего лишь топь и ветви. спи, мой братец, станет легче лес с болотом на рассвете видят сны по-человечьи
Дата: Рассвет, 03-Июн-2019, 21:55 | Сообщение # 3478
из сумрака соткана пряжа тебе к лицу, княже
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 2611
вывалился на гп;
Рассветные лучи наливались в прозрачный бокал неба вишневым вином. Смиренно ветер проносил слабый аромат соленой воды с места-где-тонет-солнце, но он терялся среди ароматов свежей смолы и птичьего оперения. Кот зевнул, обнажив пожелтевшие от времени и возраста клыки. И хотя ему едва перевалило за сорок, Шафран был в самом расцвете своих сил и лени. Куда делся тот, кто так яростно отстаивал важность принадлежности к племени всей душой и лапами? Растворился. Утопился в болоте, обнимая лапами труп.
Шафран кинул скучающий взгляд на происходящее вокруг. Впрочем, вокруг ничего и не происходило. Мягкие лучи алого солнца растекались по нежному небу, как растекалась бы кровь по мягкому пушку на грудке кота. Зрачки в белесых глазах сузились, и воин попытался сфокусироваться на чем-то определенном, но объекта для наблюдений не нашел. Только качающиеся верхушки деревьев, единичные гнезда среди их ветвей и кусачие заросли терна, расстелившегося вокруг лагеря живой изгородью, будто здесь было не поселение котов племени, а исправительная колония. Впрочем, кому как.
Тучегривый кот поднялся и хлестнул хвостом свой бок. Ухом уловив какое-то движение на поляне, княже кинул скучающий взгляд на котят, и тут же отвел его. Подрастающее поколение мало интересовало его, наш герой даже утерял какой-то интерес к потенциальным ученикам, просто что-то такое поселилось внутри, что постоянно кусалось, заполняло разум множеством вопросов.
"А кому это надо?"
"А тебе это надо?"
"И кому станет лучше?"
Шафран вновь широко зевнул и уставился в небо. Чертовски красиво.
........Шафран » 35 »Сумрак ................. ....в тех ломаных лучах я насквозь .......и вокруг тебя рассмотрел только ты ничего не знала обо мне временно в отпуске
........Шафран » 35 »Сумрак ................. ....в тех ломаных лучах я насквозь .......и вокруг тебя рассмотрел только ты ничего не знала обо мне временно в отпуске
Дата: Рассвет, 03-Июн-2019, 22:12 | Сообщение # 3479
☬Узри ворона в Тени✧
Группа: Лесные Коты
Сообщений: 1788
Древо Тьмы
Василистничек уходит от дерева объявлений вслед за братьями, которые, пусть и обменялись любезностями, драться перестали. Девчонке было больно и неприятно - пусть, пусть уделом мальчишек были постоянные драки в попытке показать, кто сильнее и лучше, но то были игры, быз когтей, без крови. А Лягушонок и Врунишка, видимо, впечатлившись боем новопосвященных воителей, решили повторить за ними - скаля зубы, оставляя раны. Это было ужасно. Серенькая не хотела, чтобы хоть кто-то в ее семье причинял боль другому.
От пасмурных мыслей Василисничек отвлекло происходящее на другом конце поляны, у самого входа. Еще издалека она увидела незнакомого ей мальчишку, Топь и Морока Звезд. Подходить слишком близко было страшно - все остальные держались на почтительном расстоянии, и даже ради усмирения собственного любопытства девочка не решилась подслушивать.
Происходило что-то непонятное. Из повисшего в воздухе напряжения можно было извлечь - что-то очень страшное и нехорошее. Тревога в воздухе словно отреагировала в длинных полосатых лапках, которые мелко задрожали. Незнакомый котик был явно кем-то очень близким для Топи, но Василисничек все никак не могла понять, почему она его никогда не видела, и почему от него пахнет так странно - не родной хвоей, а чем-то чужим, каменным и пыльным.
Время течет - крупинка за крупинкой в песочных часах, и каждое падение отсчитывается ударом сердца. Крупинки кончаются, время истекает, и Василисничек понимает это по тому, как Морок Звезд начинает говорить - громко и смертельно-торжественно. Не так, как на посвящении. Совсем иначе. И пусть девочка была маленькой, пусть она еще не умела двигаться бесшумно - так, как взрослые, как Метель или Белена, - она осталась. Потому что любопытство, чертово любопытство, было сильнее любой тревоги и голоса разума, который твердил, что ей лучше уйти. Она все еще не понимала, что происходит. И пусть с каждым словом предводителя приходит понимание, лучше от этого не становится.
Василисничек не понимает, почему то, что происходит - происходит вообще. Она была знакома с Топью лишь поверхностно, но... тот был частью Сумрака, ее большой семьи, верно? Так почему же... Почему он вообще решился на этот страшный поступок - межплеменную любовь? На поступок, за которым следует смерть? И почему вообще Топь должен быть убит, если его сын - теперь Василисничек понимала, кто этот странный мальчишка - пришел в племя. Никто не в проигрыше. Да?
Нет.
Морок Звезд убивает Топь быстро. Гораздо быстрее, чем говорил все свои речи, раз в десять быстрее. А маленькая серенькая девочка, которая, видимо, слишком глупая, все еще не понимает. Почему надо убивать? Почему надо лишать чужого мальчишку отца? Почему нельзя было поступить как-то иначе? Почему за сегодняшний день так много крови? Почему она вообще думает, что это неправильно?
Почему-почему-почему?
Мир мутнеет, и Василисничек понимает, что она плачет. Чертовы слезы льются словно сами по себе, девочка не может их удержать, а потому отворачивается и убегает от места казни. Подальше от остывающего тела Топи, подальше от своих дурацких мыслей. Ей не хочется, чтобы кто-то был свидетелем ее ненужных, лишних, неправильных эмоций.
Ночь отступает, и Гадёныш легкой птичкой выпархивает из кустов на краю поляны, злобно щуря глаза и чувствуя, как в подушечку передней лапы вгрызается заноза; ручей встречает мягким блеском, прохладный воздух щупает его ласково за щеки, но мальчишка останавливается, впиваясь зубами в нежную кожу, находит щепку и, нащупав, вытаскивает. Щепка летит в сторону, ранка зализывается, и мальчишка почти спокойно суёт лапу в холодную воду, сгоняя россыпь зуда и лёгкой тянущей боли.
Темные глаза шарят жадно по поляне, пока не натыкаются на расплывающийся по земле силуэт Соплюшки, Гадёныш скалится кислой ухмылкой, вылизывает лапу, не отрывая тонких иголочек зрачков, а после медленно и скользяще подползает к своей жертве. Подбородок опускается на чужую макушку, мальчишка чуть поворачивает голову, притираясь щекой о мягкую шерсть, брат всё ещё пахнет сладостью молока.
— Привет, братик, — чуть шепеляво, мягко, сказочно, и Гадёныш выдыхает, зная, что Сплюшка обязательно вздрогнет; на вторую рыжую сестру он не смотрит, аккуратно присаживаясь рядом, — ты в порядке?
Вдруг казнь ударила его слишком сильно.
брось их. верь. что пройдем тропой через лихолесье в самый первый и в самый последний раз.
Вниз 
